Трагедия, рассказанная в письмах

05.08.2014
Трагедия, рассказанная в письмах - Похоронный портал

Еще не успели смолкнуть пламенные речи монархов и членов правительств воюющих государств с призывами к своим народам разгромить врага. Еще в порыве патриотизма и затмившей разум эйфории сотни и тысячи людей выходили на улицы европейских городов, выступая в поддержку войны до победного конца. А с Восточного фронта, протянувшегося от Балтийского моря до Карпат, уже полетели домой письма. К сожалению, большинство этих писем уже навсегда кануло в Лету. Многие из них, хранившиеся в семейных архивах, исчезли, унесенные потоком времени и событий.

С началом войны в России стало действовать «Временное положение о военной цензуре», статья 6 которого разрешала «в полном объеме» просматривать и изымать любые почтовые отправления с театра военных действий. Все сведения, имеющие оперативный характер (расположение частей, маршруты движения войск, названия населенных пунктов, описание боевых действий и многое другое), подвергались перлюстрации. Бывало, что изымались и сами письма. Но благодаря этому письма с фронта дошли до нас — сегодня они находятся в архивах, прежде всего в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА), где сохранилось несколько томов фронтовых писем и выдержек из них.

Серьезная работа

Начальный этап войны еще был полон иллюзий для большинства солдат и офицеров, которые в это время смотрели на войну через розовые очки. Этот взгляд четко просматривается в письмах с фронта. Так, один из офицеров в августе 1914 года писал домой из Восточной Пруссии: «Мы действуем на границе Германии, а что собою представляет германская армия — всем известно: это не сброд, а хорошо организованная и отлично обставленная армия. Вот почему все, от мала до велика, относятся к этому предприятию как к серьезной работе. Повторяю, что, сознавая все это, все мы твердо уверены и надеемся, что Бог пошлет нам вполне заслуженную победу. Допустить обратное не позволяют ни сердце, ни разум. <…> Я против немцев питаю такое чувство ненависти, что готов даже на зверства, и такое общее мнение и чувство. Хочется проучить зазнавшихся колбасников и надолго отбить охоту от авантюр. Что будет — одному Богу известно, но хочется верить, что Бог не в силе, а в правде».

В другом письме, адресованном жене, полковник 6-й кавалеристской дивизии из 2-й армии генерала А. В. Самсонова также отмечал подъем патриотизма, охватившего российское общество: «Конечно, враг серьезный, но уже не такой, чтобы с ним не справились, и у всех наших полное убеждение в окончательной победе. Весь народ сочувствует этой войне, все идут с охотой на немцев». И эта мысль об окончательной победе над врагом проходит рефреном во многих письмах начального периода войны.

Однако у войны своя безжалостная логика, и молох войны уже раскручивал свой неудержимый, всепожирающий маховик, вовлекая в кровавое противостояние миллионы и миллионы людей, торжествуя триумф смерти. И совсем скоро поля сражений покрылись телами павших воинов, а их родные и близкие стали получать похоронки. И тогда осознание войны как личной катастрофы, осознание необратимости страшных событий, надвигающихся на человека помимо его воли, от которых невозможно ни скрыться, ни бежать, ни даже следовать за ними, постепенно стало проникать в души людей.

И пожалуй, лучше всего эту тенденцию можно проследить и прочувствовать в военных письмах. В том числе в письмах с другой воюющей стороны. «Дал бы Бог конец этой резне, — писала жена немецкому солдату на Восточный фронт в октябре 1914 года, — ужасно, когда читаешь газету. Рудольф теперь вблизи от Варшавы и пишет, что это мученье животных и людей. Теперь ведь наши войска должны были отступить от Варшавы, и говорят, что опять наступает громадная масса русских. Да сжалился бы Бог, это ведь тоже люди, и все это убивается. Все говорят, что война их делает такими, что все чувство жалости теряют. Неужели с тобою тоже? Бывал ли в штыковом бою? Не думала я, что в наше время это было бы мыслимо». (Письма убитых и захваченных в плен немцев и австрийцев, а также их родственников частично отложились в российских архивах.)

Точно о таких же чувствах отторжения войны самой природой человеческого существа пишет в письме домой русский офицер: «Сильные бои идут по всему фронту ежедневно. Многие легли на поле брани, многие еще лягут. Да и кто вернется невредимым? <…> Все поля, где происходили битвы, усеяны убитыми и умершими от ран нашими воинами и немцами. И сколько еще падет! Война… Какой это ужас! Смерть и разрушение кругом».

И уже как антивоенный призыв, как отчаянное заклинание звучат строки из письма другого русского офицера: «Кто был на войне, участвовал в ней, тот мог понять, какое это великое зло. Люди должны стремиться к тому, чтобы уничтожить ее». Как здесь не вспомнить проникновенные слова Роберта Рождественского, написанные в поэме «Реквием» о другой, Великой Отечественной войне, трагическим эхом откликнувшиеся через десятилетия:

«Убейте
войну,
прокляните
войну,
люди Земли!»

Когда жарят «чемоданами»

Но война не знает жалости. И вот уже в письмах с фронта русские офицеры и солдаты пишут о небывалых по ожесточению и кровопролитию боях на фронтах Великой войны, когда бои превращались в бойню. Вот одно из таких писем. «Мы обороняем мост. Вчера немцы хотели переправиться на нашу строну, но, подпустив их до середины моста, мы открыли такой адский огонь, что немцы должны были сломя голову бежать. На мосту были навалены буквально горы трупов. Сегодня они опять хотели или переправиться, или убрать трупы. Наша артиллерия своим метким огнем в момент очистила мост от красномордых колбасников. Правее нас они, во что бы то ни стало, хотели переправиться. Бросились в брод по горло в воде, но наши пулеметчики и стрелки не дали им дойти и до середины. После боя, говорят, вода в реке порозовела. Да так и должно быть, так как их тут положено было не менее 5–6 тысяч, и все это осталось в реке».

Другой солдат писал о таких же небывалых по своей нечеловеческой жестокости боях, вспоминая их с внутренним содроганием и с замиранием сердца: «Мы сидели в окопах и отражали атаки немцев, но ближе 400 шагов они не подходили, а поворачивались назад и уходили. Четыре раза они подходили к нашим окопам (ясно можно было рассмотреть лицо), но не выдерживали нашего огня и поворачивали назад. Мы с Сазоновым лежали в окопе рядом, стреляли по их офицерам и выбирали солдат, которые покрупнее. Ну и наложили их тогда проклятых! Шли они молча, без выстрела, стеной. Подпускали мы их близко на самый верный выстрел и открывали ужасный огонь. Передние валились как скошенные, а задние поворачивались и уходили. Мороз драл по коже, и волосы у нас на голове становились дыбом. Я думаю, что мы с Сазоновым и вахмистром отправили тогда на тот свет порядочно немцев. Уж больно близко они подходили. Лица у них бледные, когда шли на нас. Жутко было. Сохрани Бог быть там в другой раз!»

Во время крупных фронтовых операций такие бои длились не день и не два, а недели. В этих боях вслед за массированными атаками противника на русские позиции часто обрушивался шквал артиллерийского огня, под которым за несколько дней, бывало, что и за один день, гибли целые роты и батальоны. «Это не война, — писал домой русский офицер в конце декабря 1914 года, — а ад кромешный: прямо засыпают снарядами и морем огня. Эти проклятые немцы как начнут с раннего утра жарить “чемоданами”*, так до вечера не перестают. <…> Наш полк теперь старых солдат вовсе не имеет. Все пополнено частями, присланными из запасного батальона».

Артиллерийский обстрел. По свидетельству многих очевидцев, писавших с фронта, не было, пожалуй, ничего невообразимо более ужасного, чем массированная артиллерийская подготовка. Когда ровным счетом ничего не зависит от человека, а ему только и остается, что, вжавшись в землю, ждать конца обстрела, а он все не кончается и не кончается. Интенсивность таких обстрелов достигала такой мощи, что, как писал артиллерийский офицер, «орудийные выстрелы сливались в общий вой, солнце померкло, было видно от лидитного дыму** не больше, как на пять шагов». «Идет такой гул, что все дрожит». И вся эта разящая масса снарядов, несущая, казалось, неотвратимую смерть, обрушивалась на русские окопы, в которых «солдаты, близко прижавшись друг к другу, сидели возле нас (офицеров. — Н. П.), некоторые отползли дальше, думая этим спастись. Канонада усиливалась. Слышно, как летит “чемодан” и, перелетев на другую сторону окопа, разорвался в пяти шагах. <…> Наступила жуткая минута … Скрыться некуда, выстрелы чаще и разрывы ближе и ближе, будет что будет. <…> Все ждали только смерти».

Если же позиции обстреливала тяжелая артиллерия калибром тринадцать дюймов и больше, то это становилось тяжким испытанием для всей нервной системы человека, потому что звук летящих снарядов напоминал «приближающийся паровоз, двери и окна зданий, вблизи которых они пролетают, от сотрясения воздуха сами раскрываются, а здания как бы врастают в землю». Другой русский офицер в письме также сравнивал полет снаряда этих чудовищ с поездом: «В своем медленном и тяжелом пути они (снаряды. — Н. П.) так грызут и царапают воздух, что кажется, будто над кислым польским туманом проносится товарный поезд и, сокрушенный собственной своей тяжестью, валится вниз, колебля землю ударом. Звук разрыва неописуем, сила у него космическая, и роет он яму такую, что в ней можно похоронить десяток мамонтов».

Бывало, у человека, попадавшего под артиллерийский обстрел, не выдерживали нервы, и тогда, как написал один офицер, «хотелось плакать», и после многие уже никогда не могли слышать вой снарядов и начинали рыдать при очередном обстреле. Вот как об этом состоянии писал один из очевидцев в своем письме: «Этот беспрестанный грохот орудий и разрывы снарядов, от которых нет покоя, окончательно разбивает нервы. Наш полковник Желенин даже плакать начал, как мальчик, нервы не выдержали. Россолюк тоже ревет, как вол».

И не следует думать, что это были слабые духом люди, просто в какой-то момент психика человека не выдерживала, у него мутнел рассудок, и он сходил с ума. «Подпоручик Антонюк*** очень храбро сражался <…> и, не перенесши <…> жестокую артиллерийскую бомбардировку, он столько был душевно потрясен, что потерял самообладание и его пришлось отправить в госпиталь для излечения душевной болезни. При этом нужно прибавить, что подпоручик Антонюк отличался цветущим здоровьем и очень крепкими нервами, что он доказал, участвуя в боях, проявляя полную хладнокровность».

Сохраняя самообладание

Но и в этом кромешном аду войны люди все же сохраняли ясность ума и самообладание. Выходили из окопов и шли в атаку под пули, попирая смерть, преодолевая животный страх самосохранения. Вот как эти неумолимо утекающие мгновенья перед атакой, для многих последней в жизни, описывает русский офицер: «Наконец по цепи стали передавать: “Приготовиться к атаке”. Словно электрический ток прошел через нас; кто стал поправлять амуницию, кто, сняв папаху, набожно крестился, невольно чувствовалось приближение великой минуты; но вот по цепи летит уже новое приказание “вперед”; перекрестившись, выскакивают из окопов со словами: “Братцы! В атаку, вперед”. Словно муравьи, люди стали выпрыгивать из окопов, держа равнение направо, двинулись в штыки, глядя лицом в глаза смерти». Но часто бывало так, что солдатам приходилось атаковать там, где и пройти простому человеку, казалось, было невозможно. О таких атаках тоже повествуют фронтовые письма: «Бой происходил при ужасных условиях. Мы наступали. Был сильный туман, впереди ничего не было видно. Наступление пришлось вести по сплошному болоту, а местами сплошь в воде по колено. Двойной лед проваливался, что еще больше затрудняло наше движение. Наконец мы подошли к противнику шагов на 600–700. Он до сего времени не сделал ни одного выстрела. Мы его не видали вследствие тумана. Когда же мы подошли на такую дистанцию, то неприятель открыл по нас ужасный ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь. Нам положительно некуда было скрыться. Так как в болоте трудно было выкопать окопы, то мы попрятались за кочками, за кустами».

И несмотря ни на какие трудности и лишения, кровь и грязь окопов, смерть товарищей, в большинстве писем их авторы искренне верят в победу России в этой невиданной для человечества начала ХХ века по своим масштабам и жертвам войне.

Письма с фронта. Это письма, в которых понимание войны и ее противоестественности звучит особенно остро и трагично. Потому что письма — это очень личный способ общения между людьми. В письмах к родным и близким человек поверял сокровенное, что не предназначалось для посторонних глаз. Поэтому-то военные письма — это навсегда застывшие на бумаге, полные трагизма переживания людей, оказавшихся на войне, а не только исторический источник. И они обладают особой иррациональной притягательной силой, потому что все чувства и мысли человека обострены до предела. Ведь когда солдат пишет письмо, он еще жив. А завтра? Завтра его, быть может, ждет смерть, и его тело будет лежать в окопе, растерзанное осколком снаряда, или останется висеть на колючей проволоке на ничейной полосе, разорванное пулеметной очередью, и некому будет закрыть глаза и предать его тело земле.

И наверное, поэтому мы сегодняшние, вчитываясь в письма с фронта Первой мировой, в полной мере можем ощутить весь ужас той войны, ее неумолимое смертельное дыхание, от которого и по прошествии ста лет холодеет сердце. Увидеть мысленным взором солдат, устало шагающих маршем по раскисшим от промозглых осенних дождей дорогам или мерзнущих в заснеженных окопах в январскую стужу. Солдат, поднимающихся в штыковую атаку, идущих на пулеметы противника и не знающих, останутся ли в живых через мгновенье, и многое, многое другое — все то, что называется одним емким и страшным словом «война». Великая война, рассказанная нам через сто лет в письмах с фронта.

На этом можно было бы и поставить точку. Но все-таки в заключение следует сказать: по разным причинам в отечественной исторической науке письмам с фронта Первой мировой войны уделялось недостаточно внимания. До сих пор отсутствует полноценное издание этих писем. Пришло время заполнить этот пробел, чтобы отдать долг памяти русским воинам Первой мировой, сражавшимся за свою Родину.

*«Чемоданами» называли снаряды тяжелой артиллерии.
**Имеется в виду дым от разрывов снарядов, снаряженных лиддитом — взрывчатым веществом.
***Офицер 97-го Лифляндского пехотного полка.

Смотри также

Делясь ссылкой на статьи и новости Похоронного Портала в соц. сетях, вы помогаете другим узнать нечто новое.
18+
Яндекс.Метрика