Гладышев В.Ф.
«Если бы слово могло вместить мою мысль»
Данте
ДВА ПЕРИСКОПА
Если взглянуть на Егошихинское кладбище с Горок, то над сплошным зеленым покровом видны две колокольные «макушки». Словно два перископа, через которые несколько поколений предков наблюдают за нами оттуда, из пучины мира иного. И как бы спрашивают: соответствуем ли мы предназначению человеческому? Не повторяем ли их ошибок?..
В последнее время прихожане Успенской церкви (старокладбищенской) поднимают перед городской властью вопрос о том, что такую красавицу церковь не стыдно и всему миру показать. Для этого предлагается проредить заросли, убрать несколько высоких деревьев, начиная от памятника скорбящей матери, «чтобы люди, проезжающие по дамбе, увидели храм Божий и могли бы в нем помянуть воинов...»
Еще порученец Екатерины Великой наместник генерал-губернатор Е. П. Кашкин дал приказу общественного призрения распоряжение о «построении близ города Перми церкви для погребения умерших»:
«Дорога, идущая к кладбищу... яко необходимейшая по течению жизни человеческой, должна быть сочтена равно яко б лежащая среди города улица».
Для возведения церкви была представлена смета в 1452 руб. 12 коп. Сумму эту составляли пожертвования: «от шартаских жителей 500 руб., Кыштымского завода медной монетой 60 руб., от заводчиков 95 руб., в Красноуфимском заводе собрано 67 руб. 11 коп...»
Некрополь старожилами привычно делится на две части: Старое кладбище (что ближе к воинскому захоронению и дамбе, далее сокращенно СК) и Новое (НК), меж кладбищами проходит глубокий овраг, лог. Деление это относительно, поскольку в ХХ веке, в советские годы, хоронили, «подхоранивали» уже и там, и там. На СК стоит Успенская церковь, она более «молодая» (1905 г., архитектор А. Ожегов) по сравнению со Всесвятским храмом НК (1832 г., архитектор И. И. Свиязев).
В советские безбожные времена было несколько попыток «приспособить» здание Успенской церкви под светские цели - и все неудачные. В начале 1990-х пустовавшее уже помещение было возвращено верующим. И те под руководством энергичного настоятеля отца Иоанна (Сексяева) смогли сравнительно быстро восстановить церковь. Нужно с благодарностью упомянуть здесь и местных краеведов, которые внесли свою лепту в сохранение храма и близлежащих надгробий: членов общественных объединений «Лик», «Пермский краевед», юных энтузиастов из клуба «Журавлик», Дома пионеров (позднее - творчества юных) Индустриального района Перми. Они изучали историю захоронений, проводили здесь "субботники. Краеведы выдержали настоящую осаду: ведь им приходилось воевать, изгонять с этого скорбного места то мотоциклистов, гонявших вокруг, «как дьяволы в ночных горшках» (образ А. Вознесенского), то собаковладельцев, выгуливавших по могилкам своих четвероногих, а то и скалолазов, которые приноровились лазать по стенам заброшенного храма с «кошками», то есть железными крюками. Тренировки тут устраивали, вот до чего дело дошло!
Всесвятскому храму повезло больше - он был закрыт ненадолго, а в годы Великой Отечественной войны прихожане этого храма даже вошли в историю: получили благодарность от Сталина за то, что собрали и перечислили большие суммы пожертвований на нужды фронта.
За состоянием могил призревали, кроме родственников, прихожане кладбищенских храмов. У стен их хоронили, как правило, клир и наиболее активных верующих, а также жертвователей. Неслучайно и порядок начал водворяться с Участков, прилежащих к церквам.
Вспоминаю первый наш субботник возле Успенской церкви и первые находки. Наткнулись на обломок чугунной плиты, на которой остались слова: « …живот… здесь жена УДИНЦЁВА 1827». Позднее удалось восстановить полный текст эпитафии, нанесенной на плиту жены пермского чиновника, это цитата из пасхального Тропари: «Христос воскрес из мертвых. смертью смерть поправ и сущим во гробах живот даровав».
Мы с дочкой откопали каменный «аналой» - столбик, почти целиком ушедший в «культурный слой». Сверху на этом надгробии изображена раскрытая книга, Евангелие. Когда расчистили надпись, прочитали: «Павел Иванович ЛЮБИМОВЪ священноiерей. От братьев» (III квартал, № 1, на схеме III-1)». Братья не погрешили против вкуса и совести: надгробие человеку, усердно замаливающему их грехи, поставили скромное и достойное, не бьющее в нос вызывающей роскошью.
Интересное подтверждение сложности отношений имущего класса с церковью находим у В. Верхоланцева в его «Летописи г. Перми»: «...12 июля 1887 года в Успенской церкви на старом кладбище поставлены на место и освящены новые царские врата из кованного серебра изящной ажурной Работы стоимостью 2000 рублей. Имя жертвователя сохраняется, по желанию его, в тайне». Таких анонимных жертвователей, надеявшихся приоткрыть для себя врата в рай, в старину было немало. Кто знает, возможно, подобную щедрость в пользу церкви инспирировало создание в том же 1887 году Общества для поддержания чистоты нравов (позднее оно было названо в честь св. Стефана Великопермского). Такое общество и ныне пришлось бы ко двору.
Тех врат из серебра, разумеется, не сохранилось. Как не сохранилось, увы, и архивов этого кладбища, которые были бы сегодня вообще на вес золота, сгорели все записи, так что нам приходилось восстанавливать историю преимущественно «по факту», по надгробиям.
Другое открытие, потрясшее меня, связано уже с архивными «раскопками». В тетради В. Голубцова «Материалы для биографического словаря достопамятных людей Пермского края» (ГАПСТ) я обнаружил сведения о священнике Антонин ПОПОВЕ (ск. 13 августа 1788 года в возрасте сорока лет). Эпитафия с надгробия его на Старом кладбище, пока не обнаруженного‚ содержит ценные биографические сведения, в ней дана характеристика одного из лучших представителей православной церкви. Названа эпитафия также довольно необычно: «Антонию от гроба», написана она в форме обращения... гроба к усопшему. Есть там такие слова:
«...Он подлинно от всех был честен и любим
Политик: эконом учителей учитель,
Философ, богослов и пастыреводитель...»
А. И. Попов, сын священника села Ключевского Кунгурского (позже Красноуфимского) уезда, воспитывался в Вятской семинарии, где потом был учителем аналогии, поэзии, риторики и философии. С 1776 г. служил протоиереем в Кунгуре в Благовещенском соборе, затем был переведен в губернский город Пермь и, как свидетельствует летописец, «при переименовании Ягошихинской церкви Пермским Петропавловским собором» в 1781 г. назначен протоиереем в этот собор.
Был А. И. Попов, кроме того, поэтом, сатириком. Вот одна из сочиненных им Эпитафий: «Пожил, наворовал довольно в свете Савва, Здесь голову сложил, конец и Богу слава».
У алтарной стены храма Всех Святых обращает на себя внимание надгробие изящных архитектурных форм - Евгению Алексеевичу ПОПОВУ (ск. в мае 1888 г.), почетному члену Санкт-Петербургской духовной академии, «устроителю часовни св. Стефана Великопермского» (Х-З). «Праведный протоиерей», организатор Стефановского общества в Перми, историк Пермской епархии был также известен как писатель, полемизировавший даже с русскими классиками.
Перед центральным входом в ту же Всесвятскую церковь покоятся представители целой династии священнослужителей БУДРИНЫХ (четыре креста). Один из них, протоиерей Иоанн (1844-1912)‚ как явствует из надписи на надгробии, прослужил «при сей Церкви 42 года 10 месяцев» (Х-4).
Таких династий представлено здесь немало...
Над Стиксом покоятся также династии пермских иконописцев: Кашины, Бабины, Мамаевы. Возле саркофага майора Теплова недавно была откопана из-под земли старинная мемория - каменная плита на могиле отца известных русских художников братьев Василия и Петра ВЕРЁЩАГИНЫХ. Надпись гласит: «Под сим камнем покоится прах пермского живописца Петра Проконвевича Верещагина скончался в енваре 1843 года». На плите есть символ профессиональной принадлежности - палитра (Ш-5).
Старостами (ктиторами) храмов избирали состоятельных и уважаемых людей, чаще купцов. Таким был, например, Иван (Иоанн) Григорьевич МАРЬИН - потомственный почетный гражданин Перми, первый директор первого в Перми общественного (Марьинского) банка. Более 20 лет он был ктитором храма (ныне - Кафедрального собора). На массивном каменном надгробии читаем: «Благодарные прихожане незабвенной памяти доброму старосте Свято-Троицкой градо Пермской единоверческой Церкви. Мир праху твоему» (1-9).
К тому же отряду старост и самых активных жертвователей на храмы можно отнести купцов В. Г. Лапина, Е. Смышляева, П. Демидова, Е. И. Еремеева, Г. И. Заозерского, Т. И. Белова, И. П. Вилесова, А. П. Кропачева, И. И. Романова, К. А. Сорокина и других, похороненных на Егошихинском кладбище.
Бросается в глаза высокий «аналой» возле Успенской церкви. Только Евангелие на нем, в отличие от других подобных памятников, «закрыто». Прошла земная жизнь, закончена служба, умолкла проповедь... Это надгробие священникам ЯРУШИНЫМ, отцу и сыну; старший много лет служил в Пермском соборе Петра и Павла.
Неподалеку от забора той же церкви - металлический ажурный крест на могиле архимандрита Иоанна - в миру ЧУВЫЗГАЛОВА (1906-1991), о котором прихожане благоговейно рассказывают как о человеке, пострадавшем за веру, обладавшем провидческими способностями.
В молодости отец Иоанн служил вместе с епископом ХРИСАНФОМ. Это - трагическая фигура в истории епархии ХХ в. (репрессирован), могилка его находится у той же изгороди.
Война с церковью на уничтожение, годы гонений на верующих нашли свое отражение и на мирском кладбище.
Поблизости от Всесвятской церкви с давних пор находятся три могильных холмика с простыми крестами. Безымянные могилы, каких здесь немало. И только недавно на крестах вдруг «проявились» имена. На новых металлических табличках написано, что здесь упокоились монахи Белогорского монастыря, а также игумен этой же обители Гурий. Чудо? Но это чудо сотворила человеческая память, верующие много лет помнили об этой странице истории преследования за веру. А когда стало возможным написали имена на покосившихся крестах. ГУРИЙ был игуменом в годы кровавой гражданской войны (репрессирован). СИМОН, послушник Серафимовского скита Белогорского монастыря, расстрелян большевиками в 1918 г. (в 1998 г. причислен к лику новомучеников). Неподалеку еще один крест - на могиле белогорского иеромонаха Григория. За могилками следят прихожане Всесвятского храма.
Белогорский мужской общежительный монастырь находится в Кунгурском районе Пермской области. Ныне наш «Уральский Афон» восстанавливается.
Автору этой книжечки драматическая история Белогорья особенно дорога, с ним тесно переплетена история нашего семейства. Ведь сто лет назад, когда монастырь только создавался, крестьянин из села Бым Павел Гладышев подарил ему три десятины расчищенной земли (по-современному более трех гектаров, площадь немалая). Спустя несколько десятилетий священник Бымовской Петропавловской церкви отец Степан (Гладышев, мой двоюродный дед) был арестован как участник «контрреволюционной повстанческой фашистской организации церковников» (ни много ни мало!). Могилки его нам не найти, и мы приходим помянуть деда сюда, на Егошихинское...
В конце 1990-х в Перми вновь появилось Белогорское представительство, разоренное большевиками в 1918 г., о чем позже рассказал в своих воспоминаниях чекистский вожак и «недавний студент» Федор Лукоянов (похоронен недалеко от монахов). Судьба так распорядилась, что именно здесь, в трех местах упокоились и последние монахини Успенского женского монастыря и Обнинского, у которого было подворье в Перми. Среди похороненных - схимомонахиня ЕВСЕВИЯ (1880-1957), она была учителем математики в Мариинской женской гимназии (могила находится возле Успенской церкви, в семейной оградке известного архитектора В. В. ПОПАТЁНКО, она - его дочь).
У скромной могилки протоиерея Леонида Васильевича ЗУБАРЕВА (1881-1952) мы остановились однажды, чтобы послушать от старушек, местных прихожанок, историю жизни этого замечательного пермяка. В 1932 г. священник был арестован, приговор по печально знаменитой 58-й статье звучал так: «Заключить в концлагерь сроком на три года...» (цитирую по книге П. Агафонова «Духовенство Пермской епархии в 1928-1965 гг.»). Советская «охранка» усиленно, изощренно обрабатывала о. Леонида, пытаясь сделать его своим «стукачом» (и выдавала за такового). Верующие рассказывают, что отцу Леониду предоставили возможность остаться в более «теплом» месте, но батюшка отказался от «льготы», сказав, что пойдет в шахты вместе со своими прихожанами. Этапирован он был до станции Медвежья Гора, на Беломорканал. Здоровье священника было сильно подорвано (а ведь и до заключения он был инвалидом), привезли его в Пермь уж умирать. «Но Бог призвал пошел служить...» В 1943 г. протоиерей стал настоятелем храма Всех Святых, а с 1945 г. был еще и председателем епархиального совета, правда, недолго. Похоронен о. Леонид у самой изгороди Всесвятской церкви. Два железных креста на могилке. Позже здесь и матушка, верная спутница жизни, упокоилась, она и эпитафию заказала: «Ушел мой незабвенный друг в Покров пречистый и святой в неведомый нам грешный мир другой…»
МЫ БИБЛИЮ ЧИТАЛИ
ПО НАДГРОБЬЯМ
Очень хотелось найти на Егошихинском кладбище одно библейское изречение, которое когда-то давно я открыл для себя на старом погосте в Литве, в Каунасе. Да, хотелось; здесь мы имеем дело с известным парадоксом жизни нашего общества: несколько поколений, лишенных общения с Библией, знакомились с вечной книгой только по картинам русских художников в историческом жанре да по старинным надгробным эпитафиям. На месте старинного Каунасского (Ковенского) православного кладбища тогда уже разбили парк, могилы ушли под асфальт, но у стен недействовавшей православной церкви сохранились несколько надгробий, и эпитафия на одном из них поразила меня своей мудрой афористичностью и актуальностью.
И вот однажды на небольшом камне у стены церкви Всех Святых на Егошихинском я углядел-таки ту самую эпитафию, с которой начинался мой интерес к изучению Библии: «Больше сей любви никто же имати, а кто душу положит за други своя». В современном переводе этот стих звучит так: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Фамилии, увы, было не разобрать: она также закатана асфальтом. Прочитал только, что «под камнем сим покоится добрый человек», что он скончался 6 августа 1883 г. 52 лет. Позже удалось разобрать: возможно, фамилия этого доброго человека ЖДАХИН, имя Александр (Х-П).
По соседству на надгробном «аналое» П. А. АНДРЕЕВА (ск. в 1877 г. 78 лет) и его младенцев - следующая цитата: «Егда мертвыя услышат глас Божий и услышавши оживут».
Довольно часто «цитируется» библейское изречение, встретившееся на большом каменном надгробии-«горке» Александра Иосифовича ВЕРА, начальника Пермского железнодорожного училища (ск. в 1900 г.). Причем выбита Эпитафия на свитке, а не на страницах Евангелия: «Приидите ко мне еси труждающнеся н обремененные и аз упокою вы» (I-12).
Найдем надгробие С. И. ФЕТИСОВА (в квартале П. Н. Серебренникова, ближе к Всесвятскому храму). Это Евангелие на «аналое», читаем: «Сне есть заповедь моя, да возлюбите друг друга, как я возлюбил вас».
Библейские изречения, молитвы приводятся в некрополе на самых разных языках. Надпись на памятнике бывшего польского ссыльного врача Здислава ЯНЧЕВСКОГО, скончавшегося от чахотки в 1872 г., гласит: «Вечный покой благоволи мне дать, Господь. Небесное сияние пусть светят во веки веков. Аминь».
На лютеранском участке сохранилась эпитафия Паулины ДЕЛЛИНГЕР: «Претерпевший же до конца - спасется“. В отличие от многословных эпитафий в Домском соборе Риги пермские немцы, как правило, были более лаконичны, сдержаны в излиянии своих чувств.
На каменном надгробии Дараты КУТРЯВИЧЕНЕ (ск. в 1915 г. 77 лет) - надпись по-литовски: «Мое тело исчезнет, моя душа радуется дружбе с избранными».
На надгробии Е. И. ДМИТРИЕВОЙ (1898-1950), как напоминание всем нам, ныне живущим, прочитывается Эпитафия: «Ты не мертва, мертвы только те, которые забывают» (ХI-14).
НЕ ГОВОРИ С ТОСКОЙ: ИХ НЕТ,
НО С БЛАГОДАРНОСТИЮ: БЫЛИ
«Я начинаю» - такую эпитафию заказал себе Жан Кокто, французский литератор, художник, сотрудничавший с С. Дягилевым. Кому-то это покажется «оригинальничаньем»‚ но какая мысль скрыта в парадоксе! После земной юдоли каждого из нас ждет другая жизнь. Какая?..
В середине прошлого века литератор Е. Вердеревский, дядя которого был председателем казенной палаты в Перми, делясь своими впечатлениями от Перми в книге «От Зауралья до Закавказья», советовал: «Сходите на старое кладбище (только не читайте доморощенных надгробий: они не расположат вас к приятной меланхолии) и полюбуйтесь этим дремучим бором, в тишине которого, кажется, так спокойно и так прохладно почивать усопшим...»
Мы не послушаем, однако, опытного журналиста и прочитаем сейчас надпись, украшавшую памятник родственницы Вердеревского, Марии Алексеевны, прожившей всего 25 лет, похороненной в 1851 г. на старом Егошихинском кладбище:
«И пусть у гробовом входа
Младая будет жизнь играть,
И долговечная природа
Красами вечными сиять».
Это Пушкин, конечно. Возможно, именно литератор- родственник, дабы избежать «доморощенных» надписей, предложил подобную цитату.
Изучая историю заповедного мыса, мы нашли здесь изрядно интересных, поучительных, а то и просто забавных эпитафий.
Цитировались на пермских памятниках и стихотворения поэтов круга Пушкина. В 1825 г. в «Северных цветах», редактировавшихся А. Дельвигом, Н. Гнедич опубликовал стихотворение «На смерть NN». Александра Федоровна ТЯЖЕЛОВА, жена пермского подпоручика Александра Тяжелова, в ту пору еще не появилась на свет, она родилась в 1830 г.‚ а умерла в 1853-м, прожив всего 23 года. Но, видимо, прожила их так, что заслужила право на блестящий стих из «Северных цветов». А возможно, сама говорила, что эти стихи - «про меня»:
«Цвела и блистала
И радостью взоров была,
Младенчески жизнью играла,
И смерть, улыбаясь, на битву звала.
И вызов без боя, в добычу нещадной
С презрением бросив покров свой земной
От плачущей дружбы, любви безотрадной
В эфир унеслася крылатой душой».
В эпитафии есть разночтения с оригиналом (первым их заметил В. Голубцов, переписавший стихотворение в свою тетрадь с памятника на СК). Так, вместо слов «И вызов без боя» следует читать: «И вызвав, без боя». Подобные разночтения встречаются нередко, они говорят лишь о том, что в пермском образованном обществе стихи заучивали наизусть, а дамы, гимназистки переписывали их из альбома в альбом. И, как видим, с памятника на памятник.
Встречаются и «ходячие» цитаты из классики, крылатые эпитафии. Вот яркий пример стихов, которые как привет, как эстафетный символ от Старого кладбища - Новому. На могилке «купецкого сына» КОЖЕВНИКОВА Фоки Ермолаевича (ск. в 1864 г.) на надгробии в виде Голгофы читаем крылатую фразу, принадлежащую большому русскому поэту В. А. Жуковскому (из стихотворения «Воспоминание», 1827 г.):
«Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были» (II-30).
Полный вариант той же цитаты (с небольшой корректировкой оригинала) встречаем на могилке МИНАЕВОЙ В. Г. (1885-1960) (ХIII).
Другой пример эпитафии, особо любимой пермяками из той части общества, где нечасто брали в руки книгу, скажем так. В основе прощального слова - образность, идущая от потрясенной «вековечной природы»:
«…Сломило грозою дуб в вышине
Сразило болезнью тебя в красоте…»
Разные вариации сравнений с дубом, кедром и т. п. встречаем на памятниках семейных участков ШВАРЕВЫХ, М. А. КРЫЛОВОЙ, А. СОКОЛОВОЙ.
Но начнем мы с тех надгробных надписей, которые явились ценнейшими источниками сведений о зарождении нашего города. Эпитафии помогают нам понять, какие люди стояли у истоков Перми и насколько изменились по сравнению с ними мы сами. Итак:
«Правитель, гражданин что вкупе заключает
КРУЧИНИН Константин здесь телом почивает...»
Посвящены эти строки КРУЧИНИНУ Константину Сидоровичу (ск. 1 апреля 1795 г., СК, надгробие пока не найдено, но установлено, что еще в 1930 годах оно было. Эпитафия, названная авторами «курьезной», цитируется в путеводителе по Перми 1926 г.). Стихи «доморощенные», но для историка это - первоисточник; чем не послужной список видного пермского гражданина, дважды бывшего бургомистром?..
К концу ХIХ в. эпитафий на могилах стало появляться заметно меньше, они уже не такие многословные. Связано это с тем, возможно, что больше стало профессиональных писателей, то есть людей, которые жили на заработки от сочинительства, общество «посерьезнело» по отношению к этой сфере творчества. Хотя проявлений дилетантизме, печального графоманства нам немало явит и следующий ХХ век, тем более что кладбище всегда обходилось без цензуры, но об этом речь впереди.
Обратимся за примером к Н. С. ПОПОВУ (1763-1834) - директору Пермских училищ, надворному советнику, одному из первых пермских краеведов, автору «Хозяйственного описания Пермской губернии по гражданскому и естественному ея состоянию». Эпитафия, составленная самим Никитой Саввичем или по его заказу, под впечатлением смерти супруги Евдокии Ивановны, умершей 11 декабря 1812 г. на 43-м году жизни (СК, надгробие пока не найдено):
«Не пышный памятник я в честь твою поставил
Как бренно тело дух нетленный твой оставил,
Но оный орошон горчайшею слезой!
Что так безвременно расстался я с тобой?
Явить сей скорбный знак рекла сама любовь
Которой пламенел всегда твой Друг Полов».
На памятнике известного краеведа, врача, действительного статского советника Василия Никифоровича ШИШОНКО, весьма плодотворно развивавшего дело Н. С. Попова, сохранилась простая надпись: «Директор народных училищ, скончавшийся 17 ноября 1889 г., 56 лет. От жены и детей» (III-15). А на первом варианте памятника этому достойнейшему человеку на деревянном кресте была лаконичная Эпитафия: «Да почиет с миром прах Нестора нашего края».
В Пермском наместничестве с 1794 г. служил в должности советника палаты гражданского суда ВАНСЛОВ Иван Ульянович (1741-1805), бывший российский консул в Персии. Происхождением он из дворян, на службу поступил из студентов Академии наук в 1769 г., был переводчиком, сотрудничал с Радищевым, Фонвизиным. Похоронен возле Успенской церкви, ему посвящена следующая эпитафия:
«Он телом погребен у Божья алтаря
И кроткий его дух: в безсмертии паря
Оттель, с превыспренних, разительно вещает
И оной истине высокой научает,
Что пламенны черты, дел добрых сама смерть
Не может погасить, затмить, изгладить, стерть».
Потрясает здесь мощный завершающий ряд глаголов, который бьет в одну цель. Мастеровито. Кого хочешь убедит такая вера в «ону истину». Но есть еще трогательная приписка вдовы: «Воздвигла сей Памятник оставшаяся его супруга с пролитием слез ко Господу».
Вот каковы они были, наши предки - пермяки из первого колено просвещенного населения...
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОБ ИДЕАЛЬНОМ ПЕРМЯКЕ
Губернским казначеем с самого открытия в 1781 г. Пермского наместничества был Павел Филенков. Видное место в обществе занимали и его сыновья Петр и Степан. Первый был поручиком, стряпчим в губернском магистрате, надворным советником и кавалером (1771-1836). О втором сыне, С. П. ФИЛЕНКОВЕ (1777-1805), известно, что служил он соликамским уездным исправником, затем вернулся в Пермь, где и скончался, похоронен был на семейном участке (СК). Ему и посвящена эпитафия (цитируется по тетради В. Голубцова): «Ты был чувствителен и сердцем и душою...»
Итак, пермский мужчина был и добр, и чувствителен (это после службы исправником-то? Может, потому и умер рано, что шкурная работа оказалась неподъемна). А возможно и другое: о его добродетелях знал только самый близкий человек, написавший еще на памятнике такие слова: «Память милому Степану Павловичу, любезнейшему из человек».
Сравните с прощальным словом, сказанным вслед оператору, т. е. хирургу, коллежскому асессору ПРОТАСОВУ Ивану Васильевичу (ск. в 1805 г. 36 лет, С К, надгробие не обнаружено):
«Кого покрыла здесь завеса смерти мрачной?
Того, жизнь коего, как ручеек прозрачна,
Была зерцалом, гди, гди врач, супруг, отец.
Был подражания зрим лучший образец…»
ПРЕДСТАВАЕНИЕ ОБ ИДЕАЛЬНОЙ ПЕРМЯЧКЕ
Какими чертами должна была обладать пермская женщина, мы сможем заключить уже по обширной и не очень-то связной эпитафии девице Акулине БЕКРЕЕВОИ (1779-1803)‚ дочери Кунгурского исправника (СК). «Невинностью и скромностью черты ея отмеченны» (увы, угасла Акулина во цвете лет). Но нам она успела дать знать - через века, - что в идеале женщина должна быть не только скромной, но и обладать «талантами души и тела»!
А можно ли вообще в таком «специфическом» жанре, жанре надгробного прощания, быть объективным? Оказывается, можно. Свидетельством тому - слова, которыми «простился с прахом любезной своей жены Веры Ефимовны ШАТРОВСКОЙ, рожденной Стериковой любящий ее муж учитель Пермской гимназии ротмистр Феофил Иванович Шатровский»:
«...Разумна‚ хороша, все знала, благонравна,
хоть вспыльчива, но как жена не самонравна,
жила лишь для меня и для своих детей,
рвалась в ученье ИХ сколь было сил ей,
и может оттого прервала жизни нити;
чтоб ей в небесно царство внити!»
Добавим, что ротмистр начинает свое прощание со слов «Прости, Верушенька» - похоже, было за что чувствовать себя виноватым главе семейства. Верушенька была, кстати, ровесницей Пермского наместничества, родилась в 1781 г.‚ когда Пермь стала городом, а умерла когда ей было всего 28 лет.
Ирина Петровна ПОПОВА, умершая от горячки в 1806 г.‚ была женой протоиерея, остальное - все в эпитафии (СК):
«...За кротость, веру; Честь семья ее блажит;
И муж, и дочь, и два по ней в печали сына,
Для них она была утеха, мать едина...»
«ТЫ ЩАСТИЯ ИСКАЛ
В ЧУЖБИНЕ ОТДАЛЕННОЙ...»
По эпитафиям можно проследить, как формировался пестрый этносостав губернской столицы. Самая короткая и выразительная надпись, которая «тянет» на эпитафию, сохранилась в немецком (лютеранском) секторе: «МЕРИНГ Эдуард иностранец» (1819-1858).
Такое странное прощание напоминает нам, что не зря же в старину на Руси всех иностранцев называли немцами, производное просторечное «немтырь», т. е. не говорящий по-русски. Здесь же есть надгробие обербергмейстера (старшего горного мастера) Августа Федоровича МЕЙЕРА (1779-1857): «От нежной (!) супруги и признательных сотрудников 26 Лет служения. Мир праху достопочтенного доброю благонамеренного и благотворительного человека, его память не умрет между нами».
На польском (католическом) кладбище есть памятник всем ссыльным, сгинувшим в Перми, с надписью на двух языках, русском и польском (V-16): «Умершим полякам в годы 1864, 1865, 1866 товарищи по изгнанию посвящают памятник».
Многие пермские поляки - или польские пермяки? – фактически относятся к жертвам политических репрессий. Сталинский режим унаследовал некоторые «родовые» признаки подавления инакомыслия от николаевского. И получается, что Эпитафия, появившаяся в 90-е гг. ХХ в. на звоннице - памятнике жертвам политических репрессий,- может быть отнесена и к ссыльным полякам. Это из стихов Анатолия Жигулина:
«О, люди, люди с номерами;
Вы были Люди, не рабы,
Вы были выше и упрямей
Своей трагической судьбы» (I-18).
В иудейском секторе на скромном надгробии провизора (особенно по сравнению с огромными обелисками торговцев, стоящими по соседству) мы вдруг читаем такую эпитафию: «Пермский раввин Леон Рафаилович ЛИНДЕНБРАТЕН, отдавший лучшие годы и сердце пермской еврейской общине» (1855-4910) (IV-19).
Не все смогли прижиться в суровом уральском краю. Отражение этих сломанных биографий - в судьбе СТИШЕВСКОГО Александра Васильевича, из черниговских дворян, Пермского правления губернского секретаря (ск. в 1811 г. в возрасте всего 35 лет, жил в Перми восемнадцать с половиной лет, как указано в эпитафии):
«Судьбою удален от родины своей
Ты щастия искал в чужбине отдаленной
Нашел приют его - нашел ты и друзей
И наконец - нашел покой себе блаженной» (III-20).
В двух шагах от Стишевского - шведское надгробие. «Аналой», на котором надпись: «Карл Андерс ЛИНДВАЛЬ, шведский подданный (род. в 1835 г. в городе Линчепинге, ум. 26 апреля 1909 г.)». А вместо библейской цитаты неожиданно читаем эпитафию:
«Я не ушел вперед - я домой пошел»... (III-21).
ОТЕЧЕСТВО ОН ЗАЩИЩАЛ
На крышке художественного саркофага участника Отечественной войны 1812 г. майора ТЕПЛОВА Николая Афанасьевича (ск. в октябре 1813 г. от контузии) нанесены слова эпитафии, сочиненной, возможно, автором рисунка архитектором И. И. Свиязевым:
«Врагам поражен, упал сей храбрый воин, хоть лутчей участи по подвигам достоин. Но слава для него - на поле чести пал, Отечество свое он грудью защищал» (III-22)
Помимо захоронений на Боннском кладбище практически на всех участках некрополя покоится немало воинов, чья жизнь была сокращена, исковеркана и оборвана войной. Это и единственный на данном кладбище Г ерой Советского Союза Зинатулла ИСХАКОВ, не доживший и до 50 лет (после войны он еще некоторое время возглавлял ВАТУ- военное авиационно-техническое училище в Перми, недавно ликвидированное) (IХ-23).
Немногословна, выразительна Эпитафия на надгробии солдата СТЯЖКИНА Марка Васильевича (1904-1951): «Здесь покоится прах защитника Отечества участника ВОВ».
Столь же немногословна и надпись на памятнике человеку, о котором все слышали, но не многие знают, где его могила‚- это Сергей Иванович САФРОНОВ (1930-1 мая 1960): «Погиб при выполнении боевой задачи» (VIII-24). А выполнял он боевую задачу в мирное время, в праздничный день: пытался остановить на своем истребителе МИГе прорыв самолета-шпиона Пауэрса. Американец останется жив, а наш пилот погибнет...
СВОИ ОТНОШЕНИЯ СО ВСЕВЫШНИМ
Трогательная Эпитафия на надгробии купчихи САНИНОЙ Аполлинарии Тимофеевны (ск. 16 июня 1891 г. в 8 часов утра на 56 году от роду) подтверждает нашу догадку, что пермское третье сословие состояло не только из жестких и жестоких «делаваров», но и из весьма чувствительных и сентиментальных людей: «Сном неразбудным ты спишь настанет пора разбудит тебя Ангельская труба тогда ты снова увидишь детей и меня».
Кстати, «подселенцем» на этом купеческом участке (Санины, Кузнецовы) оказался почему-то известный летописец Перми В. С. ВЕРХОЛАНЦЕВ (1879-1947)‚ крест на могиле которого уже готов упасть (ХII-27).
Если внимательно, с уважением относиться к жанру надгробного прощания, можно и в «доморощенном» тексте обнаружить перлы изящной словесности и самоцветы благородных высоких чувств. У южной стены Успенского храма лежит чугунная надгробная плита на могиле Ирины Григорьевны ВАСИЛЬЕВОЙ (ск. в ноябре 1820 на 67 году от рождения). Эпитафия, со временем вросшая в землю:
«В Щастливой доле век проведши средь родных
Ты опочила здесь с надеждой веры (!) в Бога
Молись мать нежная о детях ты своих
Да благость им пошлет от своего чертога
Творец. Во Царствие ея дух упокой
Помилуй нас, а там... блаженства удостой».
Обратите внимание: не с верой, а только «с надеждой веры» - это о многом говорит: тут и сомнения чуткой души, и скрытые борения страстей, и, конечно, маленькое нахальство, пробившееся в столь значительном многоточии. Вспомним, что на том же кладбище лежала чугунная змея, кусающая свой хвост‚- надгробие-проклятие несчастной дочери наместника-масона, в семье которого образовался пресловутый «любовный треугольник» (в конце 1980-х змею забрал областной краеведческий музей, теперь показывает ее на выставке на диораме).
Своеобразные это были люди - православные пермяки.
…РЕКЛА САМА ЛЮБОВЬ!
Вспоминаются строки эпитафии, которые написал пермский историк прошлого века: «Явить сей скорбный знак рекла сама любовь, которой пламенел всегда твой друг Попов». Прочитаем еще один знак пламенной любви к близкой женщине:
«…Любовь, ты погибла! Ты радость, умчалась
Одна о минувшем тоска лишь осталась...
И полночь, и буря мрачат небеса,
И волны на Каме вздымаясь бушуют
И тяжкие вздохи грудь балу волнуют».
Целая поэма, дневник чувств, в котором выведен даже образ Камы - редкий случай в истории пермской литературы Х1Х в. И посвящены эти искренние, пусть и не очень умелые каменные строки КИРСАНОВОЙ Анфисе (ск. 1 сентября 1830 г. на 22 году жизни, СК), супруге Григория Кирсанова.
При подробном изучении надгробия (именно так: камень весь исписан строками эпитафии!) БОЯРШИНОВОИ Нины Александровны (ск. в 1914 г. на 23 году, V-28) мы понимаем, что в жизни Пермяка всегда было место для любви - и после смерти тоже. Друг сердечный, подписавшийся просто «Ваня», изливает тоску: «Часто Нина у могилы твоей у креста и у насыпи милой забываю я мир и людей я люблю тебя с прежнею силой...»
На каменной «часовенке» СУРИКОВЫХ (возле Всесвятской церкви) читаем обращение к мужу Николаю Егоровичу (ск. в 1892 г.) его супруги, умершей на двадцать лет позже: «Болезнь тебя сразила, а дружба погребла...»
Далее цитировать не будем, идет пространное обоснование авторитета супруга. Перед нами - вполне распространенный вариант семейного союза, основанного на любви, переросшей в дружбу. А может, чувства и не было, а была привычка, «данная свыше», кто знает? Все равно ведь, «замена счастию она», как сказал Пушкин.
БОРЬБА ПОСЛЕ СМЕРТИ
А вот уже другие времена, другое настроение, очень далекое от умиротворения и печали. На беломраморном надгробии ШЕМЯКИНА Арсения Дмитриевича (1882-1925) в правом верхнем углу неожиданно читаем даже не эпитафию, а «эпиграф»: «В борьбе обретешь ты Право свое». Девиз эсеровской партии! Причем памятник этот - «от жены и детей». Пожалуй, это даже не Эпитафия, а завещание потомкам.
Прочитаем и прощальные надписи на могилах жертв и «героев» борьбы, гражданской бойни. На надгробии А. КОСВИНЦЕВА (V-34) надпись: «Член ВКП(б) с 1906 г. убит белой бандой 24 декабря 1918 г. во время падения гор. Перми» (памятник сохранился в двух вариантах, в каменном у: железном исполнении). На кресте-надгробии графини ГЕНДРИКОВОЙ и гофлектрисы ШНЕЙДЕР надпись, из которой мы узнаем, что обе женщины, придворные последней царицы Александры Романовой, были заложницами большевистского режима, обе были жестоко убиты (VII-35).
Между прочим, на памятник членам царской свиты уже были покушения. Однако вандалы сбивают таблички и с типовых памятников ветеранам партии, развалили памятник революционеру и публицисту ТУРКИНУ М. П. (ХIV-З6). Похоже, война продолжается, но в скрытой форме...
А ведь были случаи, когда на горизонте пермского общества брезжил «классовый мир». Вот свидетельство тому. На солидном каменном памятнике с крестом (обломан) ПОНОМАРЕВУ Степану Ивановичу (возле Всесвятской церкви) читаем: «Нашему отцу благодетелю благодарные крестьяне Ирбитского уезда». Скончался сей достойный человек 21 июля 1904 г. и, как 17 написано на надгробии, его «память увековечена 21 июля 1905 г.» - то есть ровно через год, в ту пору, когда Урал будет ввергнут в большую заваруху, названную позже «генеральной репетицией Октября»...
И непонятно теперь нам, доживающим ХХ век, выстрелы каких классов так часто и смертоносно зазвучали вдруг в России... Ведь вроде бы уже «расстались со своим прошлым смеясь»... хотя бы частично, хотя бы в анекдотах про Василия Ивановича и Петьку. Об этом невольно задумываешься, когда видишь эпитафию одному из пермских «петек» - чапаевцу СКЛЯРОВУ: «Память о Чапаевцах вечна!» (III-40).
НЕУСПЕВШИМ НАГРЕШИТЬ
Детство - золотой век, а дети - ангелы. Если умер ребенок - значит, попал в рай, потому что не грешил. Не успел. Так считалось испокон веков. Одну из самых старинных Эпитафий, появившихся на Старом кладбище, приводит в «хозяйственном описании Пермской губернии...» Н. С. Попов; высечена она была на белом полевском (доставленном из Полевского, бажовских мест) мраморе:
«Спаситель! В вечности премудрой и Святой
Лежащего здесь дух младенца упокой.
Младенцев царствие небесно: ты нарек;
Почто ж жалеть, Что был его столь краток век».
Неизвестно, кому, какому младенцу посвящена сия надпись. А вот надпись на сохранившемся скромном памятнике Павлику ПЕРМЯКОВУ (НК). Безыскусная эта Эпитафия, посвященная ребенку, также способна тронуть любую душу. И кто посмеет утверждать, что человек сильно изменился в сути своей?
«Покойся дитя дорогое,
Только в смерти желанный покой
Только в смерти ресницы густые
Не блеснут горячей слезой…»
На надгробии детской писательницы Е. Ф. ТРУТНЕВОЙ (1884-1959) изображена раскрытая книга с четверостишием:
«Пчела жужжала у окна
И вдруг влетела в школу пулей
Про школу думает она:
«Какой веселый, шумный улей!» (ХI-З7).
ХРОНИКА КРИМИНАЛЬНОЙ ПЕРМИ
Приведем еще несколько самых ярких образцов Эпитафий с памятников Старого и Нового кладбищ Егошихинского некрополя. Своего рода криминальная хроника Перми за два века.
«Над ними нагло надсмеялись
Убившие злодеи их
Скрыть преступление стараясь,
Сожгли жилище, трупы их», -
эта надпись повествует о злодеянии‚ совершенном в ночь с 17 на 18 ноября 1884 г., когда были убиты ВЕРХОЛАНЦЕВ Федор Степанович 82 лет и с ним еще трое человек (СК).
Неподалеку похоронен УВАРОВ Василий Яковлевич (ск. в 1860 г. 36 лет). Надпись: «Убит кумом унтер-офицером Говоренским» (цитируется по тетради В. Голубцова).
У Всесвятского храма стоит памятник, который также привлекает посетителей‚- инспектору уголовного розыска ЧЕРНЫХ Семену Алексеевичу (убит 30 марта 1929 г. в возрасте 29 лет). Обелиск весь исписан эпитафиями:
«Славный муж и дорогой отец! Твоя трагическая гибель послужит нам примером честной работы за дело Пролетариата. Мы помним о тебе, ты всегда в наших сердцах».
«На могиле павшего товарища заявляем что нам не страшны выстрелы классовых врагов и бандитов и что при каждом выпаде их мы не дадим им пощады и еще энергичнее будем защищать спокойствие и права трудящихся»(VII-39).
Увы, злые люди были всегда, и число их, кажется, не уменьшается… На такую догадку способна навести нас эпитафия с обелиска (недалеко от Успенской церкви):
«Людочке ОКОЛОВИЧ. Трагически погибла на 20-м году жизни. Убита из револьвера 7 июня 1913 г. Жертва злых людей».
«ЮНЫЕ УМЫ УЧЕНЬЕМ НАПОЯЯ...»
Особый разговор нужно вести об учителях, властителях дум. Влияние их в отдаленном от центра городе было огромно; это видно, например, по такой эпитафии педагогу-гуманитарию начала прошлого века:
«Чрез двадесят шесть лет
во храме муз сияя
и юные умы ученьем напояя,
для пользы общей жил…»
Адресат этого потока признательности – ГРЕЧАНОВСКИЙ Михаил Яковлевич (ск. 10 августа 1812 г. 52 лет, СК), преподавал латынь в Пермской гимназии в течение 26 лет, дослужился до 9-го класса, то есть «он был титулярный советник...», выражаясь словами поэта Некрасова.
Не раз вспоминается во время экскурсий по Егошихинскому некрополю образ провинциального учителя-поэта, созданный нашим замечательным земляком Михаилом Осоргиным. У его героя был вполне конкретный прообраз - М. А. Афанасьев, педагог Пермской гимназии, любивший блистать экспромтами.
И еще уточнение. М. Осоргин пишет: «…Я посетил и его (учителя гимназии Афанасьева - ред.) могилу в дешевой, больничной части кладбища, но зато в целом лесочке пихт и молодых елок. Там у нас очень хорошо быть покойником: прекрасный воздух, много места, лесок. Холмик и крест над прахом поэта как сейчас вижу перед собой...» Так вот, и памятник у Михаила Афанасьевича АФАНАСЬЕВА солидный - двухметровый гранитный крест, на котором дата: «ск. 21 января 1899 г. 82 лет». Видимо, помогли увековечить горожане, бывшие ученики, среди которых были состоятельные люди, например, И. Каменский, А. Синакевич... Кроме того, и находится могилка на почетном месте, недалеко от Успенской церкви (III-41).
Разговор о судьбе учителя в глухой провинции мы продолжаем у надгробия его современника, коллеги и однофамильца. У Всесвятской церкви стоит мраморный памятник с пустой лампадницей АФАНАСЬЕВУ Ивану Николаевичу (ск. в 1901 г. 63 лет). Краткая многоговорящая эпитафия: «Оставил городу приют-ясли» (Х-42).
Неподалеку - памятник Людвигу ВИНЯРСКОМУ (ск. в 1901 г.) - известному дирижеру и педагогу. Пермяки его любили, но памятник ставили не они. На памятнике краткая надпись: «От матери…» (ХI-17).
С противоположной стороны той же церкви находится могила, где покоятся ИЛЬИНЫ (фамилия распространенная, это однофамильцы писателя). Глава семейства, Стефан Егорович (ск. в 1896 г. на 65 году жизни), судя по эпитафии на беломраморном кресте, был учителем: «Потрудившись 31 год на ниве просвещения юношества, он оставил по себе на вечно добрую память. Мир праху твоему, вечное упокоение в селениях горних». Этот памятник - в двух шагах от могилы ШУАЕПОВА Василия Михеевича (1874-1922), известного педагога, на обелиске которого написано: «народный учитель» (VII).
Лежат ИЛЬИНЫ и вблизи Успенской церкви. Это хозяева дома, у которых квартировал поэт С. А. Ильин (брат М. Осоргина). На камне-«четверике» надпись: «Мир праху твоему незабвенная подруга жизни – от мужа Петра Яковлевича Ильина».
Художник, педагог П. И. СУББОТИН-ПЁРМЯК тоже многое оставил потомкам: много картин, много учеников, много красоты. Девизом Петра Ивановича были слова: «Надо жить радостно, красочно, ярко» (чем не эпитафия?) Но вместо этого, вместо памятника, достойного этого великого человека, на могилке стоит лишь обозначение памятника, на котором написано, однако: «Первый художник коми-пермяцкого народа». Но уж если он первый, надо же воздать должное, или как? (Х1-43).
ОДИНОЧЕСТВО И ВСЕЛЕННАЯ...
Неподалеку от трутневской оградки есть примечательный памятник в первом ряду аллеи, на почетном месте. Надгробие вроде бы старинное, типовое, «аналой», но человек, похороненный здесь, был страшный Пересмешник, и уж конечно, атеист, знаменитый поэт, создатель многих советских «хитов», как сейчас выражаются,- Анатолий Адольфович Д’АКТИЛЬ (ФРЕНКЕЛЬ). Да, тот самый, который написал «Марш Буденного», «Марш энтузиастов», многие песни из репертуара Утесова и пр. Его друзья по работе в дореволюционном «Сатириконе» умирали в основном в эмиграции, а он скончался в эвакуации в 1942 г. Время было тяжелое, военное, землякам Д’актиля‚ артистам балета из Мариинки, умиравшим в Перми (а среди них были даже участники Дягилевской антрепризы!) не нашлось и приличного надгробия, их могилы утрачены. Для Анатолия Адольфовича - нашли, хоть и «с чужого плеча». Отсутствие эпитафии здесь - лучшая Эпитафия (ХП-44).
В случае с Д’актилем мы имеем дело с благополучной (хотя бы внешне) поэтической судьбой. А неподалеку, уже в 90-е гг., появилась эпитафия поэту ЭДУАРДУ СМИРНОБУ (нанесена на памятник Евдокимовых): «Если бы слово могло вместить мою мысль». Данте». Рядом – слова по-немецки: «Einsamkeit und Weltall» («Одиночество и Вселенная»), с изображением розы и креста (Х1-45). Поэтическая натура, нескладная судьба, короткая жизнь... В Родительские дни к памятнику поэту кто-то всегда ставит свечку, которую быстро гасит ветерок.
Неподалеку находится могила другого поэта, который покончил самоубийством. Евгений МОЖАЕВ воевал, учился на филфаке университета, искал смысл жизни - и находил его в творчестве. Только этого мало, как оказалось. Одиночество и Вселенная - безграничная тема. Невольно вспоминается строка из стихов Шелли, ставшая эпитафией на могиле Г. В. Плеханова: «Он слился с природой».
ВСПОМНИ О СЕБЕ
Не раз встречается на могилках и такая неожиданная сентенция, от которой застываешь‚ как вкопанный: «Прохожий; остановись! Я уж дома, а ты еще в гостях».
Данный «фольклорный» вариант, по сведениям историка В. Колбаса‚- усеченный от эпитафии, созданной П. И. Сумароковым, которая долгое время приписывалась Г. П. Гагарину: «Прохожий, остановись, не топчи мой прах! Я уже дома - ты еще в гостях».
Но автор-эпикуреец другого обращения, начертанного на надгробии супругов ЛАГОВСКИХ, словно и не согласен с предыдущей мудростью: «Живой жизнью наслаждайся, мертвый мирно в гробе спи» (СК). Вот так: жизнь коротка, лови момент...
Но подобных настроений провинциальный некрополь предлагает все же много реже. Чаще звучит грозное предупреждение:
«Во имя Отца И Сына И Святаго духа аминь.
Воззри о человек и вспомни о себе».
А говорит об этом в данном случае трагическая судьба КОЗИНОЙ Анны Алексеевны. Выйдя замуж за прокурора Пермского верхнего суда в возрасте 17 лет в 1789 г.‚ она умерла 6 октября того же года... (СК).
САМОЕ-САМОЕ В ИСТОРИИ НЕКРОПОЛЯ...
Самых массовых, многолюдных погребальных процессий за всю историю Перми летописцами отмечено не больше десятка. Прощание с доктором Федором Гралем (1835 г.), юным защитником Отечества, сыном известного изобретателя Константином Кобяком (1916 Не уступали по количеству пермяков, пришедших на Егошихинское кладбище, похороны первой женщины-врача Е. П. Серебренниковой (1897 г.‚ могила возле Всесвятской церкви), а ровно через двадцать лет - ее мужа, доктора, «дедушки пермского прогресса» П. Н. Серебренникова (1Х-47); проводы в последний путь преподавателя, председателя педагогического совета Мариинской женской гимназии С. И. Банеля (1908 г.). Поэта, журналиста С. А. Ильина также «хоронила вся Пермь» (1914 г.).
Самые массовые похороны в советские времена: юриста, педагога, революционера П. А. Матвеева (1927 г.), на памятнике даже такое обобщение: «от жены и молодого поколения» (ХП-48); «активного участника освобождения Перми от колчаковских банд» С. А. Окулова (1934 г.) (Х1-49).
Последствия столь массовых проявлений чувств потрясенных сограждан бывали самые неожиданные. Так, похороны Банеля, пользовавшегося большой любовью учащихся (с ним случился острый психический недуг от укуса бешеной собаки), «выросли в общественную демонстрацию. дорога от костела до кирхи на расстоянии двух кварталов была засыпана цветами» (летопись В. Н. Трапезникова). После чего по распоряжению начальника губернии (им был тогда А. В. Болотов) в Перми началось «усиленное преследование и стрельба собак». А после смерти Окулова Пермь едва не была переименована в Окуловск вследствие массовых опять же «просьб трудящихся» и коллективов с соответствующим предложением.
«Долгожителей» на Егошихинском немного. Как правило, это женщины (что подтверждает общероссийскую статистику и демографические тенденции). Причем здесь не удастся вывести никакой зависимости от образа жизни или рода занятий. Так, несмотря на извечную нервотрепку педагогического труда, О. М. Варфоломеева, начинавшая еще вместе с врачами Серебренниковыми, прожила почти век (ск. в возрасте 95 лет в 1960 г.‚) (ХI-50). Купеческие супруги также намного переживали своих мужей, что вполне поддается объяснению (спокойная, состоятельная жизнь «как за каменной стеной» плюс положительные эмоции вследствие благотворительности и т. п.). Свидетельство тому - большое количество каменных надгробий, весьма внушительных размеров (и на Старом, и на Новом участках кладбища). Но опять же, есть и исключения: 105-летняя старушка Прасковья, воспитавшая трех детей в роду Грамолиных (НК).
Самые высокие надгробия - в иудейском секторе, на могилах торговцев Абрамовича, Мендельсона и других (около четырех метров). Даже купеческие обелиски (на Новом кладбище) уступают этим «небоскребам». Впрочем, есть одно исключение. Пермское общество «напряглось» и поставило большой монумент на могиле простого мещанина Шайдерова Ивана Ивановича, 43 лет от роду, как гласит надпись, «убитого при крушении п. № 3 (поезда?) на 109 вер. (версте?) 19 мая 1910 г.» (IХ-51).
Самый «котируемый» памятник (особенно по нынешнему курсу) - Доллару Ивану Ивановичу (ск. в 1886 г. в возрасте тридцати трех лет). Имеется в виду, конечно, его странная фамилия. А вообще Иван Иванович был из Москвы, женился на пермской красавице, и был этот удачливый коммерсант не беден (ХII-52).
Самым первым «связником» столетий, судеб и двух городов на реках Неве и Каме можно по праву назвать доктора физико-математических наук Б. И. Зубарева, одного из первых профессоров Пермского университета (1875-1952). Дело в том, что в молодости Борис Иванович работал вместе с изобретателем радио А. С. Поповым. А самым космическим человеком, похороненным в том же «профессорском квартале», можно считать Чирвинского Петра Николаевича (1880-4956). Доктор геолого-минералогических наук, профессор Пермского университета, известный петрограф, он был одним из основоположников метеоритоведения. работы Чирвинского приобрели особое значение в связи с началом освоения космоса. Кстати, и надгробие его смотрится каким-то осколком метеорита на запущенном кладбище: собранное из разных пород камней, оно служит олицетворением судьбы ученого. Карьера его начиналась также с феерического взлета, достаточно сказать, что его дипломная работа 1902 года была переиздана издательством «Наука» в 1991 г., а диссертация 1912 года на степень магистра минералогии по представлению академика Карпинского была удостоена Ломоносовской премии. Чирвинский первым вычислил средний химический состав Земли в атомном выражении.
Самое массовое из «братских» захоронений (их на Егошихинском кладбище как минимум три: периода гражданской войны, середины ЗО-х, голодных времен войны 1941-1945 гг.), по рассказам прихожан Всесвятской церкви, находится в отдаленном квартале (ХI- 53). Здесь, под заметным холмом, почти у самой развилки дорожек, в 1918-1919 гг. большевики захоронили около 200
священников, монахов и монашек. Несколько легендарный характер рассказов верующих иллюстрируется такими подробностями: от батюшек палачи требовали отречения от Бога и, не добившись, закапывали живыми. Документально подтверждено, впрочем, что именно так, закопав живьем, возле речки Архиерейки прикончили мотовилихинские «застрельщики» архиепископа Андроника, ныне православного святого. Спустя несколько десятилетий на этом месте Егошихинского кладбища начали хоронить вторым слоем. Теперь здесь стоит несколько простых безымянных крестов в железной оградке.
Самое старинное надгробие, дошедшее до нас, на сегодняшний день - на могиле строителя Рождество-Богородицкой церкви купца Василия Герасимовича ЛАПИНА (III-7). Данная мемория в виде чугунной плиты достойна того, чтобы воспроизвести текст, нанесенный на ней, полностью: «Во имя отца и сына и святаго духа Аминь на сем месте положен раб Божий пермской купец Василий Герасимов сын Лапин преставился 1793 года апреля 20 дня от рождения имел 62 лета, 3 месяца и 20 дней».
На могиле Марии РЖЕВИНОЙ-УДНИКОВОЙ (р. в 1850 г. в г. Чердыни, ск. на 35 году; II-13) стоит, пожалуй, самое библейское надгробие: на каждой стороне больших размеров «часовенки» с высеченной шестиконечной звездой - цитаты из Евангелия. Полностью этот стих звучит так (в осовремененном переводе): «Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти - дня рождения. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели в дом лира, ибо таков конец всякого человека, и живой приложит то к своему сердцу. Сетование лучше смеха, потому что при печали сердце делается лучше...» (Заметим в скобках: нельзя только переходить тонкую грань, превращая печалование в беспрестанное и бездеятельное уныние, это грех).
Кстати, только благодаря попечительству чердынского купца Д. Е. Ржевина, родственника Марии, смог напечатать свои уникальные выпуски «Пермской старины» А. А. Дмитриев. Однако коллега Дмитриева В. С. Верхоланцев в своей летописи с грустью замечает: «Равнодушие Пермского общества заставляло его страдать еще при жизни... Как при его жизни, так и теперь мало кто интересуется трудами этого замечательного человека». Сказано сие в 1902 году, по случаю смерти А. А. Дмитриева.
Памятник историку А. А. Дмитриеву, Похороненному недалеко от его отца возле Успенской церкви, нам до сих пор обнаружить не удалось.
