В ночь на 4 февраля 1921 года китайский гарнизон, расположенный в монгольском городе Урга (ныне Улан-Батор) спал беспокойным сном. За два дня до этого Азиатская дивизия белогвардейского генерала Романа фон Унгерн-Штернберга, состоящая из азиатов и русских казаков, разгромила их позиции в близлежащих поселениях.
Китайцы собирались отходить, но не успели. Внезапно со стороны русских ночное небо над Ургой озарила сигнальная ракета. Потом выяснится, что ее случайно пустил часовой Азиатской дивизии (то ли был пьян, то ли заснул, то ли все вместе), но китайские военные восприняли это как однозначный сигнал к штурму и сразу же открыли огонь из всех орудий. Подхваченные общим порывом, основные силы войска барона Унгерна ринулись на позиции врага. Среди них был и сам командующий Азиатской дивизией на белой кобыле, гнавший остальных солдат в бой, к стенам города.
Китайцы не смогли дать достойный отпор и в панике отступали. Вскоре ворота Урги были снесены силами наступающих, Азиатская дивизия ворвалась в город, паля во все стороны и не беря пленных. Оставшиеся силы противника забаррикадировались в трех деревянных постройках и пытались отстреливаться, но патроны у них быстро закончились. Другие бежали, многие пытались переодеться в монгольскую одежду, чтобы сойти за местных жителей. Из трех тысяч солдат китайского гарнизона Урги остались в живых около восьмисот.
Виселицы и погромы
Впрочем, на этом дело не кончилось. Через два дня после победы запылал городской рынок — никто не знал, кто поджег, но люди Унгерна использовали его как гигантский костер, в который летело все: бумажные деньги, чай, шкуры, а также волосы, кости и плоть жертв. За день до этого в печи местного пекаря заживо зажарили парнишку, которого обвиняли в связях с большевиками. Унгерн особо жестоко расправлялся с красными и пощады не знал.
Слобода Урги Маймачен погрузилась в хаос. Для монголов, входивших в Азиатскую дивизию, грабежи китайских поселений были делом привычным, они занимались этим с большим энтузиазмом. Но зверства, совершенные европейцами-соратниками Унгерна, были гораздо хуже. Ветераны двух войн — Первой мировой и русско-японской, измотанные зимним походом на чужбине, буквально слетели с катушек: насиловали, пытали и убивали.
У Унгерна были далеко идущие планы. Он собирался, заручившись поддержкой местного населения, переломить ход Гражданской войны в России, разбить красных и восстановить монархию. Поэтому барон пытался как-то ограничить зверства, которые творили его люди в Урге, но это ему не удалось. Как вспоминал очевидец, куда ни бросишь взгляд — везде были виселицы. На них раскачивались бедняки и буддийские ламы, женщины и мужчины, молодые и старые, даже дети.
Одному русскому солдату очень нравилось убивать старух — он подходил к ним на улице сзади и душил до смерти. Унгерн издал приказ, согласно которому тех солдат, которые творили бесчинства в отношении монголов, должны были сурово наказывать, вплоть до смертной казни, но это указание не всегда выполнялось. Душителю старух, например, до поры до времени никто не препятствовал, и только когда число его жертв приблизилось к десяти, он получил по заслугам.
Через три дня Унгерн установил жесткие правила: все, кто подозревался в мародерстве, должны были понести строгое наказание, даже местные жители. Вскоре беспорядки почти прекратились, с одним «но»: указ не касался евреев, которых барон-антисемит люто ненавидел.
После штурма Урги в городе еще оставались еврейские семьи, и казаки Унгерна учиняли классические погромы. Монголы не понимали, что происходит, так как в их традиции нет антисемитизма. За евреями охотились кавалеристы, прогоняя их по улицам Урги, линчуя и устраивая публичные пытки в развлекательных целях.
Власть, данная свыше
Только через неделю порядок в городе был восстановлен, улицы очищены от трупов, а здания — от крови убитых. Так завершился штурм Урги, целью которого было не просто завладеть поселением, но освободить Богдо-хана (Богдо-гэгэна VIII), главу буддистов и теократического правителя Монголии.
Богдо-хан, заключенный китайцами в своей резиденции, превозносил заслуги Унгерна, называл его освободителем Монголии, отмечал бесстрашие барона и ставил ему в заслугу «уничтожение зла» на монгольской земле. Богдо-хан практически короновал его на царство, дав ему полномочия диктатора.
Вскоре после захвата города Унгерн пошил для своих людей новую униформу в монгольском стиле и объявил себя реинкарнацией Богдо-гэгэна V, предшественника нынешнего Богдо-хана. Это был достаточно странный выбор: во-первых, Богдо-гэгэн V ничем особенным не отличился, во-вторых, Богдо-гэгэн VIII тоже считался его реинкарнацией... Тем не менее барон был не только признан реинкарнацией монгольского духовного сподвижника высшего ранга, но и получил титул хана и право передавать его по наследству.
Боги, цари и отечества
Для Унгерна освобождение монгольского правителя было не просто политическим актом. Согласно его взглядам, он должен был править с санкции лидера, власть которому дарована богом, и именно таким правителем был Богдо-хан. Барон видел в реставрации его власти новую надежду для Азии и всего земного шара — в его идеальной картине мира единственной возможной формой правления была наследная монархия. Только она, по мнению Унгерна, защищала государства от революций и хаоса и позволяла оградить правду, добро, честь и традиции от посягательств неблагодарной черни.
Идеология барона была характерна для русских националистов того времени, но он пошел дальше. Божественная сущность монарха воспринималась как данность многими сторонниками монархической системы, Россия считалась наследницей Рима и Византии, а царь, согласно канонам Православной церкви, объявлялся наместником Всевышнего на Земле.
Но Унгерн не ограничивался рамками одной династии или даже религии. Он видел божественную сущность во всех императорах, вне зависимости от их веры, будь то буддистская манчжурская династия Цин или синтоистская японская монархия. Главное различие для него состояло в том, входит ли человек в круг аристократии, согласно праву, данному свыше, или является презренным смердом.
Дедушка-пират и крестоносцы
Но откуда у Унгерна взялась странная идея, что восстановление справедливости в мире может начаться именно с Монголии? В детстве барон, выходец из старого немецко-балтийского рода, увлекся созданием своего фамильного древа и объявил, что его дед по отцовской линии, потомок крестоносцев, служил капером под началом индийского принца и топил британские корабли.
Это имело мало общего с реальностью, однако образ благородного пирата стал идеальной почвой для фантазий мальчика. Он погрузился в собственный мир, и причиной тому, скорее всего, стал развод его родителей. Очень скоро будущий освободитель Монголии объявил, что его дед под влиянием пережитого в Индии перешел в буддизм (для того времени это выглядело смешно — примерно как говорить, что некто стал мусульманином после путешествия в Испанию).
Другой важной вехой его жизни было крестьянское восстание 1905 года. Клан Унгернов-Штернбергов потерял несколько имений, одно было сожжено дотла. Тогда в разуме молодого барона утвердился образ плебея: грубого и невежественного животного, дикого, ненавидящего всех и вся без причины. Кто же стоит за революциями, ломающими привычный ход вещей? Унгерн был твердо уверен, что во всем виноваты еврейские интеллектуалы, подстрекающие серые массы.
Закончив гимназию и поступив в кадетский корпус, барон увлекся эзотерикой и оккультизмом, много читал о буддизме, изучал западную философию и литературу, читал Данте, Достоевского и Ницше. Потом Унгерн увлекся астрологией и впоследствии все свои действия сверял со звездами.
Недоучившись год в кадетском корпусе, он пошел рядовым на русско-японскую войну, но в боевых действиях не участвовал, после чего поступил в Павловское пехотное училище. Наконец, в 1908 году он стал казачьим сотником и отправился на Дальний Восток, к рубежам Монголии.
Здесь семена сложившегося у него мировоззрения дали бурные всходы. Считая себя потомком крестоносцев и при этом буддистом в третьем поколении, он решил основать орден военных буддистов, который бы боролся с ползучим злом еврейской революции. В 1913 году Унгерн вышел в отставку и без особого успеха пытался примкнуть к войску странствующего монаха Джа-ламы, который в Монголии сражался с китайскими войсками. Начало Первой мировой он воспринял с большим энтузиазмом и ушел на фронт, а в 1917 году, после революции, примкнул к мятежу Корнилова.
После подавления восстания он опять отправился на Дальний Восток, где и попытался реализовать свою доктрину. Унгерн мечтал о крестовом походе против Запада, охваченного огнем мятежей, а помочь ему в этом должны были азиатские народы, не забывшие традиций, почитающие аристократию. Буддизм стал бы причиной «духовного обновления» Евразии, с опорой на Монголию и китайскую династию Цин. Целью барона, в конечном итоге, было основание новой империи Чингисхана — от Тихого Океана до Каспия.
Был барон — и нет
Богдо-хану, впрочем, было наплевать на мировоззрение Унгерна. Он заботился о своей безопасности. Через пару дней после своего освобождения он уже писал письма в Пекин и Москву, выражая в каждом из них желание сотрудничать как с тем, так и с другим режимом, и заявлял, что Унгерн его похитил.
Барон недолго пробыл на своем посту. Красная армия наступала на Монголию, а ее разведчики и шпионы искали возможность подобраться к Унгерну. Силами Азиатской дивизии тот предпринял безнадежный поход к российской границе и потерпел поражение. В июле красноармейцы взяли Ургу, а 20 августа захватили и самого Унгерна, собиравшегося бежать в Тибет, и отвезли в Новониколаевск (нынешний Новосибирск).
На допросах барон, согласно протоколам, рассказывал, что монгольский халат он носил для того, чтобы его издалека видели войска, а также о том, что Богдо-хан любит шампанское. 15 сентября 1921 года Унгерна судили и в тот же вечер расстреляли.
