На днях мы рассказали о том, как бывшая жена 36-летнего бизнесмена из Екатеринбурга обвинила в развращении собственных детей. История мутная, непонятная. Сейчас идёт суд. Друзья бизнесмена, бывшие сослуживцы с завода Эльмаш, уверены: это просто месть за то, что муж ушёл к другой. Они собрали группу поддержки и ходят на суды с плакатами. Сама потерпевшая рассказывает, что все эти годы она просто боялась сразу подать заявление в полицию, опасалась бывшего мужа. Друзья бизнесмена считают, что дело следователи раскручивают "для галочки", чтобы отчитаться за свой вклад в громкую кампанию по борьбе с педофилией.
Действительно, кажется, что в последние годы страну просто накрыло эпидемией: "педофильских" дел становится только больше. С чем это связано? С отменой принудительного психиатрического лечения? Или виноват интернет: у извращенцев больше соблазнов и возможностей найти жертв? Мы побеседовали об этом с психологом, который работает на судебных процессах в делах, связанных с сексуальными преступлениями. В том числе против детей. Людмила Баранская – доктор медицинских наук, медицинский психолог высшей категории, доцент кафедры психиатрии, наркологии и психотерапии Уральского государственного медицинского университета, психотерапевт областной клинической больницы N 1. У Людмилы Баранской опыт работы на судебных процессах около 20 лет.
– Людмила Тимофеевна, вот возьмём нашу конкретную историю, про которую мы рассказывали, когда бывшая жена спустя три года обвиняет мужчину в развращении детей. Детям на момент "развращения" было полных три-четыре года. Как специалист, что скажете: могут дети спустя три года вспомнить все подробности?
– Возможно, я буду участвовать в этом процессе в качестве независимого эксперта, поэтому комментарии по делу давать не могу. Но, если отстранённо брать ситуацию, то, скорее всего, дети не смогут вспомнить подробности. Все эти нестыковки можно установить с помощью психолингвистической экспертизы: соответствует ли текст показаний возрастным особенностям, может ли ребёнок так говорить. Очень часто первоначальные объяснения детей отличаются от того, что потом они якобы говорят на допросе. Самое страшное, что людей, вина которых ещё не доказана, сразу закрывают в СИЗО. А потом глава Следственного комитета России Александр Бастрыкин заявляет, что педофилия сегодня приняла катастрофические масштабы.
– Это разве не так?
– По мнению Бастрыкина, так. Он судит по уголовным делам. Действительно, педофильные дела сегодня, как торнадо, сотрясают страну. Постоянно мы слышим о скандалах, в которые вовлечены и рядовые граждане, и известные люди. Законодательство ужесточается. Даны некие установки: со всей строгостью относиться к таким людям. Но, с другой стороны, эта проблема совершенно не решается на уровне медицинской психологии, психиатрии. Недостаточно научных исследований, связанных с этой проблематикой. То есть научные исследования крайне ничтожны.
– Возможно, вы сейчас скажете, что это обывательское суждение. Но зачем тут что-то усложнять? Человек идёт под суд за развратные или насильственные действия. Улики собраны. Сделали экспертизу психиатров: человек вменяемый, то есть способен отвечать за свои поступки. Разве не надо наказывать по всей строгости за такие преступления? При чём здесь научные исследования? Пусть они идут параллельно, а полиция, следователи и суды занимаются своей работой!
– Вы упрощаете. Понимаете, без биологических и психологических нарушений человек не будет заниматься такого рода противоправной деятельностью. Я бы разделила этих людей на две категории. Очень небольшая часть тех мужчин, кто испытывают влечение к детям до 12 лет, это мужчины с психическими нарушениями, заболеваниями. Другая большая часть – те мужчины, которые имеют нарушения биологического и психологического плана. Которые не диагностированы, их очень сложно, почти невозможно выявить. И эти мужчины признаются вменяемыми и несут наказания по уголовному кодексу. Отчасти за счёт этих людей и создаётся вал уголовных дел.
Бывшие сослуживцы обвиняемого по позорной статье бизнесмена с завода создали группу поддержки и ходят на судебные процессы.
– Ну да, они не психически больные, отвечают за свои поступки.
– Вы упрощаете проблему. Во-первых надо разграничить два понятия: педофил и педосексуал. Педофил – тот, кто способен совершить насильственные действия. Педосексуал в других формах может реализовать своё влечение, например обнажиться перед детьми. И очень большая часть из второй категории мужчин, совершив единожды какие-либо развратные действия (именно развратные, а не насильственные) никогда больше не пойдёт на это. У них существует внутренний контроль, сильное стремление соответствовать социальным нормам. Наверное, это можно сравнить со следующим: есть люди, которые один раз достигнув состояния патологического опьянения, больше никогда не возвращаются к спиртному, не становятся алкоголиками. И, на мой взгляд, нельзя по отношению к ним применять закон с той же степенью строгости, приговаривая их к 10-15 годам. Так же, как настоящих насильников – тех, кто представляет общественную опасность. Я сейчас сужу по делам, в которых я была задействована как специалист. Есть конкретная ситуация, когда человек совершил насилие против ребёнка, остаётся на свободе и нет возможности добиться возбуждения уголовного дела.
– Какого именно уголовного дела?
– Я не могу, не имею права сейчас называть конкретные обстоятельства дела. Дело-то в том, что реальные насильники остаются на свободе, другие не опасные для общества получают срок по полной строгости по статье за развратные действия. Потому что идёт кампания по борьбе с педофилами. При этом у нас в стране проблема психологической судебной экспертизы в таких делах. Профессиональные, квалифицированные специалисты, которые проводят исследования на эту тему, работают в Центре социальной и судебной экспертизы Сербского. Но в таких делах очень часто делают заключения недостаточно квалифицированные эксперты. И на фоне этой массовой кампании это создаёт большие возможности для оговоров. Я общаюсь со своими коллегами, медицинскими психологами высшей квалификационной категории из Москвы, Санкт-Петербурга, они могут подтвердить это. Раньше, ещё лет десять-пятнадцать назад, у жён, которые хотели отомстить мужьям, в ходу была статья 116 "Побои". Женщины приходили в травмпункты, фиксировали синяки, медики сообщали в полицию, возбуждали уголовное дело. Сейчас ещё проще, не надо никаких травмпунктов, можно подвести мужа по 135 статье "Развратные действия". Написать в заявлении, что муж обнажался при детях, выходя из ванны.
– Но как определить: оговор это или реальное преступление? Чужая семья – потёмки…
– Это могло бы быть подтверждено специально организованным психологическим экспериментом. Есть такие методы диагностики, которые позволяют с высокой степенью точности сказать, было это на самом деле или нет. Например, любого специалиста насторожит такой момент: жена уверяет, что муж тиран, а она жертва. А в характеристике с места работы у жены сказано, что у неё активная жизненная позиция. Выходит, роль жертвы для такого человека не характерна.
– Можно возразить, что в разной ситуации человек может вести себя по-разному. А многие ещё любят в пример привести Чикатило: мол, жестокий убийца, а дома был мягким и покладистым.
– Психика человека – единое целое, и если у человека такое различие: на работе он один, а дома или в других условиях он совершенно другой человек, это называется психопатия. Либо вариант личностного расстройства. У нормального, психически здорового человека рисунок поведения никогда не меняется.
Снимок семьи бизнесмена, про которого мы писали. Фото, где все довольны и улыбаются, сделано в 2011 году, получается, уже после "развратных действий".
– А профессионалы разве не могут ошибиться? Психология, даже психиатрия не такая точная наука, как математика.
– Существуют клинико-психологические диагностические методики, которые с высокой степенью вероятности могут сказать, было это или не было и по отношению к подозреваемому, и по отношению к жертве. Но этими методиками нужно владеть. Пока мы получаем то, что получаем.
Следователь, опираясь на неграмотных психологов и не имеющих сексологической подготовки психиатров, делает неверные выводы. Человек, попавший в эти жернова судебной системы, уже не может оттуда выбраться. Потому что доказательства оказываются ничтожно малыми по сравнению с общественным давлением, которое существует вокруг этих дел. Мои московские и питерские коллеги, с учёными степенями, говорят, что им не удалось изменить ни одного приговора.
– Кроме привлечения грамотных специалистов, что вы как специалист бы предприняли?
– Ввела бы нейропсихологическое обследование школьников младших классов. Сегодня нейропсихологической коррекцией в школах никто не занимается. Нейропсихологические нарушения – это поражение структур мозга, когнитивное нарушение, нарушение познавательных процессов, к которым относится память, внимание, образное мышление. В дальнейшем они приводят и к поведенческим нарушениям. В том числе и нарушениям психосексуального развития.
– Сейчас обычных психологов сокращают.
– То, что школьных психологов сократили, это абсолютно правильно. У них не было клинико-психологического (медицинского) образования. А дети нуждаются именно в нейропсихологической коррекции, которую никто не диагностирует. Это исправляется не медикаментозно, а с помощью нейропсихологической (комплекс специальных психологических методик, которые направлены на переструктурирование нарушенных функций мозга. – прим ред.) коррекции. Но вместо этого заставляют ребёнка заниматься дополнительно, нанимают репетиторов. Проблема не решается, усугубляется. А в этом нежелании и неспособности учиться (возьмем сейчас идеальную ситуацию с хорошей школой, учителем и заботливыми родителями) лежат зачатки будущего противоправного поведения. И невозможно это объяснить чиновникам от образования. Они все отчитываются: мы школы инспектируем, учителей начальной школы учим. И в этих условиях ужесточать уголовное законодательство, не разбираясь в сути, не решит ничего.
