Глава комитета представил журналистам и читателям свою новую книгу "12 апостолов права", вызвавшую у собравшихся живой интерес. В презентации приняли активное участие сопредседатели Ассоциации юристов России, советники президента РФ по вопросам права Вениамин Яковлев и Сергей Степашин, сенатор Алексей Александров, президент Гильдии российских адвокатов, ректор Российской академии адвокатуры и нотариата Гасан Мирзоев, член Общественной палаты РФ Владислав Гриб, известный адвокат Генри Резник, другие видные юристы и общественные деятели, а также журналисты и читатели, студенты юридических вузов.
Павел Владимирович, раздел доставшегося наследства стал порой напоминать криминальное шоу: вдовы плачут по куску хлеба, детей вышвыривают на улицу, дело доходит до кровавых разборок и заказных убийств. Сможет ли новый закон обуздать беспредел, ввести его в правовое русло?
Павел Крашенинников: Миллионы наших людей стали владельцами частной собственности: квартиры, машины, дачи, бизнес. А наследование и раздел материальных ценностей - это потенциально конфликтная сфера, между прочим, во всем мире. Цель нового закона в том и состоит, чтобы минимизировать все эти конфликты, создать такие правовые условия, когда наследники могут цивилизованно разрешить противоречия и обиды, обо всем договориться полюбовно, в том числе, что называется, еще на берегу.
Имеется в виду, что потенциальный наследодатель может при жизни определить, что кому достанется после его ухода? Так и делается теперь: он садится и пишет завещание…
Павел Крашенинников: Это правильно, но зачастую кто-то считает себя обойденным, другой забыт, начинаются тяжбы, попытки оспорить. Сейчас у нас добротное наследственное право, очень современное. Но это не значит, что его не нужно развивать. Например, существует такая форма, как совместное завещание, когда супруги могут по поводу совместно нажитого имущества договориться, что кому будет переходить после смерти одного, кто первый умрет, или если уйдут вместе - случается и такое. И уже нет этой ужасной темы - раздел, что возникает при разводе, а при смерти она еще ужаснее, потому что нет второго человека и некому сказать, что он хотел. И раздел происходит при участии только одного человека, как правило, конфликтно. Но у супругов общее имущество, оно нераздельное и они сегодня не могут заблаговременно договориться, как с ним поступать. Мы предлагаем соответствующие правила.
Как говорил один литературный персонаж, жизнь - штука сложная, бывает и второй брак, и третий, и куча наследников, как всех ублажить?
Павел Крашенинников: Закон дает возможность при жизни договориться, что кому переходит. Скажем, семья за столом, в полном составе, и глава говорит: тебе, Петя, я отдаю вот этот бизнес, но ты с помощью этих денег содержишь библиотеку, музей и обеспечиваешь тетю Клаву. Ты, Василий, забираешь мельницу, тебе, Маша, остается квартира, но ты заботишься и о племяннике - либо пусть с тобой живет, либо ты предоставишь ему жилье. Иными словами, все заранее обговаривается и подписывается наследственный договор. Самое проблемное время - это период между смертью и вступлением в наследство, шестимесячный срок. Именно тогда имущество растаскивается, бизнес разваливают. А здесь сразу все совершается, и не возникает скандалов при вскрытии завещания. Договор подписывается при жизни, а вступает в силу после смерти наследодателя.
Случается, пожилые люди еще в добром здравии все передают детям и внукам, а потом оказываются, как король Лир, в положении, что некуда и голову приклонить. Старушка одна осталась, ее тут же и выставили за порог.
Павел Крашенинников: Это и сейчас так может случиться. Такая ситуация возникает особенно часто у старых людей. Есть огромное количество случаев, когда дарят свою квартиру. Но это договор дарения, а не наследство. Почему дарят заранее? Опасаются, что близким придется долго и муторно ходить по инстанциям, оформляя наследство, да еще ждать полгода, а там мало ли что случится. Вот как раз наследственный договор такие вопросы снимает. Все решено заранее, и старикам, владельцам можно спокойно жить, не опасаясь за дни своей поздней осени.
Наряду с коммуналками и садовыми домиками есть немало людей, владеющих масштабным бизнесом. Почему-то эти люди все больше смотрят за бугор, как бы там оформить свои богатства. Но, как говорят умники, у гроба карманов нет, все останется, так чего боятся?
Павел Крашенинников: Отчасти мы сами толкаем их в офшоры, потому что у нас не были узаконены так называемые трасты, которые есть в большинстве зарубежных стран. Это форма, когда учреждается фонд, который управляет бизнесом при жизни владельца и продолжает управлять после его смерти. А как управлять - все можно расписать заранее. Например, что после смерти владельца фондом управляет такой-то человек, а если с ним что-то случается, то управление переходит к тому-то, голосовать на собраниях нужно так-то и так-то… И расписывается очень подробно.
При этом наследники подписываются, что они уже не вправе менять управление?
Павел Крашенинников: Нет, они ничего не подписывают. Подписывает только учредитель фонда, и говорит: я создаю фонд, и он будет действовать, в том числе после моей смерти. И прописывает условия, скажем, управлять акциями такого-то завода нужно так-то, выгодоприобретатель - сын или сноха, или тот, кого определяет сам владелец. Есть много таких фондов, они создаются, во-первых, для управления бизнесом, во-вторых - для благотворительной деятельности.
Такой фонд оказывается как бы неподконтрольным реальным владельцам имущества и состояния. А если во главе фонда окажется человек, не способный умело руководить бизнесом, он все богатства пустит по ветру?
Павел Крашенинников: Бизнесмен как раз и расписывает, кто является выгодоприобретателем, реальным получателем средств. Он же сам определяет, кому доверяет руководить фондом, кто будет следующим на этом посту. Либо может указать, какие критерии должны быть при отборе на руководство. Многие фонды, допустим, Нобелевский фонд или фонды Форда действуют уже более ста лет и вполне успешно. В фонде есть попечительский совет, который очень внимательно смотрит, как выполняются четкие инструкции, составленные владельцем бизнеса.
Трасты и фонды - игрушки для большого бизнеса. У обычных людей совсем иные хлопоты, связанные с наследством. И прежде всего - беготня по инстанциям…
Павел Крашенинников: Чтобы процедуры были полегче для граждан, мы предлагаем заменить свидетельство о праве на наследство на свидетельство о наследовании. В чем здесь суть?
На сегодняшний день, чтобы получить свидетельство о праве на наследство, нужно узнать, какое имущество принадлежало наследодателю, а оно может находиться не только в разных регионах, но и за пределами страны. То есть наследники должны собрать уйму бумаг - в банках, в реестре держателя ценных бумаг, в Росреестре, еще много где. Затем нужно все это имущество оценить, а оценка к тому же стоит денег. Со всеми этими бумагами человек идет к нотариусу, который выполняет две функции. Первая - он смотрит, надлежащий наследник или нет. Вторая - проверяет, какое имущество подлежит наследованию.
И на базе этого выдает свидетельство о праве на наследство. Но это ущербно, потому что наследник не всегда может знать все об имуществе. Кредиты, как правило, не указываются, хотя наследуется как актив, так и пассив, и однажды могут всплыть претензии кредиторов или выяснится, что у наследодателя была еще лодка и стоянка на водоеме. Опять придется идти по тому же кругу.
Но есть европейский опыт, который мы предлагаем перенять. Там смотрят только на наследника - надлежащий ли он, не самозванец ли. И смотрят, какая у него доля. На основании этого пишут: гражданин Петров Петр Петрович является наследником одной второй доли наследства. И все. Если наследников двое, у каждого одна вторая доля, они пишут договор и вступают в наследство. Если выявится, что умерший взял кредиты, делят долг, найдется еще имущество - тоже…
Внешне выглядит простенько - смена похожих названий документа, а по сути - революционная перемена?
Павел Крашенинников: Мы не делаем революций, а усовершенствуем то, что есть. Я сейчас пишу книжку как раз про наследственное право, и нашел древнее выражение по поводу наследства: мертвые открывают глаза живому. Человек уходит, а с точки зрения гражданского оборота, имущества он все отдает наследнику и как бы говорит, пускай по закону все идет, как там указано, или может сказать: нет, я хочу этому больше, этому меньше, этому вообще ничего не давать... Его право, можно так, можно этак.
Еще одна горячая тема - смертная казнь. Нынешним летом, когда случилась череда жестоких убийств, в том числе целой семьи с малолетними детьми в Нижнем Новгороде, зазвучали не просто голоса, а требования вернуть смертную казнь, отменив мораторий на нее. Как вы относитесь к таким настроениям?
Павел Крашенинников: У нас периодически вспыхивает ажиотаж вокруг применения смертной казни к этим негодяям, мерзавцам, лишающим жизни других людей. Особенно когда убивают детей, устраивают публичные расстрелы. Но, во-первых, нам надо просто определиться: смертная казнь - это что, жертвоприношение или судебное наказание? Если жертвоприношение, то тогда мы сообща выбираем жертву, а государство ее убивает, выступает инструментом мщения. С точки зрения пиара эффективно - на какое-то время значительная часть народа успокаивается, люди говорят: ну вот, видите, все-таки расстреляли. Но это лишь одна сторона медали - принцип жестокости наказания. А есть еще и другая - более сложный принцип неотвратимости наказания. Он важнее и гораздо тяжелее - все это надо раскрыть, трудная работа, а пиара никакого, одни упреки: "долго!", "мягко!" и т. д. Хотя с точки зрения влияния на криминогенную обстановку смертная казнь никак не влияет. Со Средних веков известно, что самое большое количество карманных краж было на площадях, когда кого-то казнили. При этом количество судебных ошибок как в России, так и в других странах достаточно большое. Совсем недавно стал известен случай: в США человек отсидел 25 лет за убийство, которого не совершал, лишь современные достижения науки позволили доказать это. А если бы казнили? Назад не вернешь… В нашем законе есть очень тяжелое наказание, по сути, почти та же мера - пожизненное заключение. Некоторые отбывающие его сами говорят, что предпочли бы пулю. Но те люди, которые там, не дай бог, оказались вследствие ошибки, у них все-таки есть шанс.
А разве справедливо: изувер убивает одного, другого, и очевидно, что это не ошибка, а ему назначают срок как за кражу мешка картошки?
Павел Крашенинников: Легче всего сказать, что надо вернуть смертную казнь, ужесточить кару за убийства, особенно серийные. Так говорят даже правоохранители. Но никто почему-то не говорит, что сами и тут прохлопали, и там прохлопали, все общество прохлопало. В том же Нижнем Новгороде все соседи знали о скандалах в доме, женщина не раз ходила в полицию с жалобами на мужа-садиста, и что? Дождались, пока он истребил всю семью. Казнить одного из десяти преступников легче, чем поймать и раскрыть все десять преступлений. Если убийство доказано, убийца должен быть сурово покаран, если же он невменяемый, его надо лечить и изолировать от общества.
Однажды наш известный академик Дмитрий Лихачев привел мне такой пример. Когда его в годы репрессий сослали на Соловки, он сидел в камере с палачом, который прежде приводил в исполнение смертную казнь. Его выгнали с работы, но у него уже была патология, он не мог не убивать. И начал убивать, потому что это стало, по его словам, потребностью. За убийства и был осужден.
Говорят, наследственное право вытекало именно из смертной казни, точнее, из кровной мести. Исторически это так?
Павел Крашенинников: Почти так, просто они шли параллельно, и по мере того, как отмирала кровная месть, развивалось наследственное право. Тогда много было всяких процессов, на них позитивно влияла православная церковь, связи и торговля с другими странами. Скажем, на Руси большую роль сыграл договор князя Олега с греками, князь обязался применять норму наследственного права вначале по отношению к тем, кто работал с греками, а потом все это расширялось и во внутренних отношениях. Но это другой вопрос, исторический.
Новая книгаВаша новая книга, которую вы сегодня презентовали в редакции, как раз историческая. "12 апостолов права" - это двенадцать глав, посвященных, как гласит рубрика, юристам, "изменившим право, государство и общество"?
Павел Крашенинников: По структуре это 12 очерков о наиболее выдающихся юристах России плюс вступительная глава, эпилог и таблица "Шкала времени". Каждый очерк можно читать отдельно, и он будет читаться как отдельное произведение. Можно читать все, но тогда это будет как раз произведение, связанное со становлением, охранением и изменением нашего права за 200 лет.
Обращает на себя внимание, что каждый очерк открывается эпиграфом, придающим некую внутреннюю тональность рассказу. Скажем, вступление предваряет философское изречение поэта Иосифа Бродского: "Настоящему, чтобы обернуться будущим, требуется вчера".
Павел Крашенинников: Глубокая и верная мысль о единстве времен, неразрывности истории. Плюс ко всему я отважился и дал каждому из авторов прозвище. Там есть "Моцарт права Шершеневич", "Предтеча Гавриил Державин", "Посол из будущего граф Сперанский", "Романтик права Сергей Алексеев". И всему этому есть объяснение.
Эпиграфы тоже со смыслом, я старательно подбирал каждый из них. Все связаны с очерками. Плюс в конце я дал шкалу времени.
Да, это схема, в которую все герои ваших очерков вошли хронологически, с 1750 по 2000 год. Какой смысл вы вложили в этот калейдоскоп?
Павел Крашенинников: Шкала времени показывает, что каждый знал предыдущего, и каждый знал последующего. Поэтому связующая нить времени проходит и через них, и через нас, ведь мы - их наследники. Фактически, несмотря на двухсотлетний разброс, все были современниками друг друга. Исключение составляет кровавый период революции и Гражданской войны. А так они все друг друга знали, хотя у всех были разные отношения. Допустим, Державин был с Кочубеем не в очень большой дружбе, а Сперанский был, как известно, секретарем Кочубея. Но, тем не менее, они друг с другом тесно общались.
Поэтому в книге есть императоры, начиная с Петра Великого и заканчивая современными руководителями государства, и все здесь вот так перемешано. Есть много слов о Пушкине и других людях, составляющих гордость державы.
