«Труп воспринимался как лишняя проблема для лагерной администрации. На его утилизацию нужны трудовые ресурсы, которых постоянно не хватает. Труп создает опасность инфекционных болезней. Труп не работает и не выполняет норму. » Об особенностях похорон осужденных в разные эпохи — от богословской подоплеки четвертования и сожжения трупов в Средние века до утилизации обезличенных «отходов» в ГУЛАГе.
Соавтор посвященного культурологическому осмыслению кладбищенской архитектуры и погребальных обрядов блога Nebokakcofe.ru («Археология русской смерти») Сергей Мохов рассказывает об особенностях похорон осужденных в разные эпохи — от богословской подоплеки четвертования и сожжения трупов в Средние века до утилизации обезличенных «отходов» в ГУЛАГе.
Cредневековая Европа и смерть в тюрьме
Чтобы понять, насколько уголовно-исполнительная система средневековой Европы отличалась от того, что мы видим в местах лишения свободы сегодня, достаточно обратиться к классическому труду француза Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать». Средневековое наказание было по определению телесным и подразумевало изощренные пытки и казни. Кравшим золотые монеты из королевской казны не назначали домашний арест, а отрубали руки и варили в огромных котлах. Закон, как и все средневековое государство, представлялся продолжением сакрального «тела короля», поэтому его нарушителя неминуемо ждал симметричный ответ — физическое страдание и страшное уродство.
Люди с отрезанными ушами и вырванными ноздрями наводняли городские криминальные гетто. В 1525 году в Меце прядильщик Жан Леклер был осужден за то, что опрокидывал статуи святых: калеными клещами ему вытягивали из суставов руки, отрезали кисть, оторвали нос, а затем сожгли на медленном огне. Обвиняемых часто «проверяли» огнем: считалось, что вынести пытки человек может лишь благодаря божественному вмешательству, которое является очевидным знаком его невиновности. Чудесное спасение означало полное оправдание — правда, извинялись за ошибку перед оправданными редко.
Казнь и пытки служили не только наказанию осужденных. Судилища развлекали чёрный люд наравне с городскими ярмарками, театральными представлениями и красочными карнавалами. Гораздо позже придет осознание, что публичные экзекуции не отвращают людей от преступлений, а, наоборот, ожесточают общество.
Логично, что с трупами преступников и вовсе не церемонились. В средневековой Европе отношение к смерти было простым. Не существовало хосписов, больниц и моргов: люди умирали в семье, дома, на глазах своих близких, а иногда и просто на улице. Смерти вокруг было много, и относились к ней соответственно — как к элементу частной жизни и быта. Людей хоронили в общих могилах, подолгу хранили разлагающиеся трупы в ожидании хорошей погоды для погребения, эксгумировали для перезахоронения. Что уж говорить о телах преступников?
Их трупы могли не один месяц оставаться на месте казни, демонстрируя горожанам прямое действие закона. В 1660 году после казни цареубийц, причастных к смерти Карла I, мемуарист Джон Ивлин писал: «Я не видел самой расправы, но встретил их останки, — изуродованные, изрубленные, зловонные — когда их везли прочь от виселицы в корзинах на салазках». Головы казненных висели на мосту через Темзу и украшали городские стены Парижа.
Тела преступников палачи нередко отдавали в анатомические театры, где их публично вскрывали врачи в парадных одеяниях. Публика приходила на такие представления целыми семьями — медик, как цирковой фокусник, извлекал внутренние органы и раскладывал их перед зачарованными зрителями. Трупы преступивших закон превращались в наглядные пособия для студентов и художников, но кроме того — были весьма востребованы ведьмами и колдунами, которые варили из них снадобья и изготовляли талисманы.
Кости арестантов шли на производство «лечебных» порошков и мазей. Из волос делались парики, а из человеческого жира — парфюмерные композиции. Доктор Сорбонны, историк парфюмерии Анник Ле Герер приводит в своей книге «Ароматы Версаля в ХVII-XVIII веках» рецепт некоего Кроллиуса, ученика великого алхимика и врача Парацельса, который советовал для усиления композиции непременно использовать тело умершего насильственной смертью рыжего молодого человека. Французский химик и фармацевт XVII века Николя Лефевр рекомендовал своим ученикам использовать для приготовления лекарств мясо молодых казненных арестантов. В европейских городах существовали целые рынки по продаже и перепродаже трупов казненных.
Невостребованные же рынком мертвые тела быстро предавали земле далеко за оградами городских кладбищ. Хоронили в общих могилах и, конечно, без каких-либо памятников. В одной земле с благочестивыми христианами преступникам лежать было нельзя.
Казнь, тюрьма и похороны в России — от средневековой Руси до 1917 года
Несмотря на все споры о том, является ли Россия Европой или нет, человек, попавший в средневековую Русь, отметил бы полное сходство — по крайней мере, в части отношения к преступнику и его телу. Разбойников, воров и прочих «лихих людей» на Руси так же варили в котлах, сжигали и сажали на кол, а тела использовали для устрашения народа и прочих бытовых нужд. Причем, по мнению ряда историков, смертная казнь пришла на Русь из Византийской империи.
Псковская судная грамота 1467 года называет пять преступлений, за которые обвиняемому грозит смерть: храмская татьба (кража из церкви), коневая татьба (конокрадство), переветничество (измена), зажигательство (поджог) и кража, совершенная в третий раз. На деле же смертная казнь применялась куда шире. По Судебнику 1497 года смерти подлежали «ведомые лихие люди», убийцы своего господина, изменники, «предатели городов», церковные и городовые шаши (воры), зажигатели, сделавшие ложный донос ябедники. В Уложении царя Алексея Михайловича (1649 год) упоминаются уже около 60 преступлений, каравшихся смертью.
Справедливости ради стоит сказать, что смертная казнь на Руси долгое время оставалась явлением менее распространенным, чем в Европе. Действовала система штрафов — откупа. Существовало и подобие тюрьмы, больше похожее на срубную могилу — в земле выкапывали яму, стены обкладывали деревом, сверху водружалась миниатюрная домовая крыша. Там арестанты ожидали суда и наказания. Именно в таком земляном срубе несколько лет продержали знаменитого старообрядческого святого протопопа Аввакума — правда, позже проповедника в том же срубе и сожгли.
В земляных ямах арестанты часто погибали от недостатка воздуха, холода или отравления собственными нечистотами. Со временем функции тюрем все чаще отходили к башням и темницам монастырей.
Тела лихих людей могли подолгу оставаться на месте казни. До нас дошла датированная 2 августа 1696 года грамота новоторжскому воеводе с выговором за то, что он не снял с виселиц два трупа преступников, повешенных 18 июня. В 1610 году березовский воевода лишь через три года после повешения по просьбе родни казненных запросил в Москве разрешения снять с виселицы тела бунтовщиков-остяков.
Примечательна история казни и сожжения трупа Емельяна Пугачева. Его сначала обезглавили, а потом четвертовали, и части тела выставили на публичное обозрение. Именно в этой последовательности проявлялся гуманизм императрицы Екатерины II — убить, и лишь затем расчленить уже бесчувственное тело: для сравнения, Степану Разину отрубили сперва руки, а после —голову. Чуть позже все останки Пугачева сожгли, а прах его развеяли. Тела часто сжигали вместе с эшафотом, на котором совершалась казнь; часто казнь через сожжение применялась к людям, совершившим религиозное преступление. Уничтожение тела имело догматический смысл: преступник лишался шанса на воскресение, а значит — и жизнь вечную. Некоторые тела скармливали собакам.
Обычно же трупы заключенных из острогов отвозили в «убогие дома» на краю города и хоронили вместе с умершими без покаяния, отступниками и самоубийцами. Хоронили в один день, скопом, всех сразу. Как правило, погребение совершалось в Троицкий четверг после общей панихиды. На службе присутствовал и кто-то из власть имущих — следил, чтобы преступников не похоронили случайно близко к церкви. Трупы накапливались в огромных количествах; так было до тех пор, пока однажды, проезжая мимо московской Божедомки (ныне улица Достоевского), царица Елизавета Петровна не почувствовала жуткий смрад и не приказала отменить единый день похорон для преступников.
Смертная казнь получила особо широкое распространение при Петре I — но после него этот вид наказания постепенно выходит из употребления. Уже через сто лет, при Александре I, в год казнили не более 80 человек на всю огромную Российскую империю. Наказание в виде смерти назначали в самых крайних случаях, когда речь шла о посягательстве на власть. Самыми массовыми и громкими казнями XIX века стали повешение декабристов и народовольцев-террористов.
Место погребения казненных декабристов неизвестно. Петербургская молва гласила, что их или утопили в холодных водах Финского залива, или же тайно похоронили на пустынном острове Голодай. Известно, что Екатерина Бибикова, сестра казненного декабриста Сергея Муравьева-Апостола, просила отдать ей тело брата, но Николай I ответил решительным отказом. Городские легенды до сих пор связывают остров Голодай с повешенными декабристами.
Тела народовольцев ожидала несколько лучшая участь. Их часто хоронили на старом Преображенском кладбище. Правда, хоронили тайно. Вот что смотритель кладбища Валериан Григорьевич Саговский рассказывал о похоронах казненных первомартовцев — заговорщиков, подготовивших и исполнивших покушение на Александра II 1 марта 1881 года: «Накануне казни 2 апреля 1881 года ко мне на кладбище явился пристав Александро-Невской части города Петербурга с каким-то штатским господином и приказал спешно приготовить в отдаленном углу кладбища общую могилу для пяти гробов. Документ на эту могилу он обещал доставить завтра. В дальнем углу кладбища на пустыре могильщики в тот же день вырыли глубокую яму…
Он сообщил мне, что привезли для похорон пять гробов с цареубийцами, которых казнили в Петербурге, на Семеновском плацу. Я привычен к похоронным делам. Но тут по моему телу пробежали мурашки. Мне не приходилось хоронить казненных и при том с соблюдением такой таинственности и без всяких похоронных обрядов…
Привезли ящики с телами казненных к могиле и стали спускать. Ящики до того были плохи, так наскоро сбиты, что некоторые из них тут же поломались. Разломался ящик, в котором лежало тело Софьи Перовской. Одета она была в тиковое платье, в то самое, в котором ее вешали, в ватную кофту». На этом же кладбище (после революции его переименуют в Кладбище памяти 9-го января — в честь погребенных здесь же жертв Кровавого воскресенья) хоронили заточенных в Трубецком бастионе Петропавловской крепости и других умерших в застенках революционеров. Могилы их неизвестны; в литературе указывается лишь приблизительное место захоронения.
Впрочем, отголоски средневековых практик, в которых тела казненных и после смерти служили устрашению живых, еще слышны: в 1878 году одесского народовольца Ивана Ковальского, расстрелянного за вооруженное сопротивление при задержании, похоронили на военном плацу. «Войска с музыкой промаршировали по могиле», — писала о его похоронах подпольная газета того времени.
Но уже в конце XIX века похороны политзаключенных превращались в многочисленные демонстрации, причем не только в крупных городах, но и в Сибири, куда массово ссылали неудавшихся революционеров. Подобные акции стали прообразом «красных похорон», обряда, который возникнет в первые годы после революции: покойника наряжали в алую рубаху, а приходившие проститься с ним выступали рядом с гробом с пламенными речами.
Смерть в ГУЛАГе: мерзлая земля
Неправда, что холодный и страшный ГУЛАГ начинался за несколько тысяч километров от Москвы. Островки «архипелага» были и в пределах современного Третьего транспортного кольца. Небольшие лагеря открывались в бывших монастырях в городской черте — например, на Ленинских горах, где труд заключенных использовался на стройках.
Умирали заключенные часто. Несмотря на официально невысокий процент смертности (от 0,5 % до 20% в годы войны), умерших было на порядок больше, о чем свидетельствуют воспоминания бывших осужденных и их дневники, в которых огромное внимание уделяется борьбе за выживание — каждодневным проблемам, встающим перед зэка — и лишь мимоходом говорится том, как они уходили из жизни. Смерти было настолько много, что она стала обыденностью.
Читая дневники, обнаруженные нами в архивах центра «Мемориал», понимаешь: похороны в ГУЛАГе рассматривались как утилизация отходов. Покойника полностью раздевали еще в морге, прикрепляли к трупу бирку с номером заключенного, фамилия не указывалась. «Дежурный вахтер сверял направление для выноса трупа в зону с сопроводительными документами. Затем брал тяжелый молоток на длинной деревянной ручке и с силой бил покойника по голове со словами: "Это тебе последняя печать на лоб, чтобы живого никого за зону не вынесли"». (Фонд ПЦ «Мемориал», Гурский, Ф.2, ОП.3, Д.18)
Труп воспринимался как лишняя проблема для лагерной администрации. На его утилизацию нужны трудовые ресурсы, которых постоянно не хватает. Труп создает опасность инфекционных болезней. Труп не работает и не выполняет норму. «В условиях вечной мерзлоты для похорон необходим был аммонал, чтобы взорвать почву для ям. Администрация прииска аммонал не давала, мотивируя это тем, что аммонал нужен для производственных целей.
А не для захоронений. Но администрация лагеря протестовала, требуя аммонал для захоронений. В итоге его дали, но очень мало совсем. Из-за этого и из-за халатности бригады, которая занималась похоронами, ямы для захоронений были очень маленькие. И весной обнаружилась страшная картина: во многих местах из-под снега и земли торчали руки, ноги…». (Фонд ПЦ «Мемориал», Гросман А.Г., Ф.2., ОП.1, Д.50).
Не было никаких гробов, заключенных хоронили в мешках или просто нагишом, складывая тела друг на друга. Белье обязательно снимали — после стирки оно переходило к новому заключенному. Могилы были неглубокими.
Один из бывших арестантов вспоминал, как трупы зэка выкладывали в ряд там, где должна была пройти новая дорога. Затем бульдозер ровнял землю и заодно зарывал тела погибших. Трупы сплавляли в воду, зарывали в снег, хоронили в бывших штольнях, устраивали целые некрополигоны вроде подмосковной Коммунарки.
Смерть весной: политическая оттепель и похороны в тюрьме после 1953 года
Политические перемены, последовавшие за смертью Сталина и осуждением «культа личности», сказались и на условиях содержания заключенных. В течение трех лет на свободу вышло несколько миллионов человек, до 75% заключенных получили амнистию. К 1956 году в заключении оставалось меньше одного миллиона человек.
Смерть Сталина заключенные восприняли с энтузиазмом; с ней связывали большие ожидания. Но не все дождались освобождения. Комиссии, пересматривавшие дела, никуда не спешили; в некоторых лагерях вспыхнули восстания, которые были быстро подавлены. Убитых во время бунтов зэка хоронили в общих могилах, вырытых бульдозерами. Так, норильских арестантов, поднявших лагерное восстание летом 1953 года, предали земле у подножия горы Шмидта. Их было 500 человек.
Во времена Никиты Хрущева и Леонида Брежнева отношение к телу заключенного стало гораздо более гуманным. Дальние лагеря ГУЛАГа были расформированы, им на смену пришли колонии. Покойников стали выдавать для захоронения родственникам или же хоронить на соседних кладбищах, в специально отведенных местах. Появились гробы; как обязательное условие вводилась регистрация умерших с указанием места захоронения. Мертвые обрели свои могилы.
В постсоветской России родственников умершего в местах лишения свободы обязаны оповестить о его смерти в течение суток. За это время тело должно быть подготовлено для выдачи и транспортировки. Если родственники отказываются от тела, или у бывшего заключенного таковых не было, его за счет ФСИН хоронят «в специально отведенном месте» на кладбище. Внешний вид могилы и погребальная одежда заключенного регламентированы ведомственными документами; на месте захоронения устанавливается табличка, из которой можно узнать, кто здесь покоится. Номер могилы заносится в архивное дело осужденного.
