Смерть и похороны – самое горестное событие в жизни семьи, требующее демонстрации возникающих в связи с этим чувств, причем демонстрации не только семейной, но и родственной, соседской, вообще всего круга близких. Отметим сразу же, что осетинские погребально-поминальные обряды в заметной степени стоят особняком среди соответствующих обрядов других народов Северного Кавказа.
Трагические события августа 2008 года, когда за 1 неделю пришлось захоронить более 1,5 тысяч убитых осетин, потрясли миллионы людей на планете. В Цхинвале пахло смертью. В воздухе стоял неистребимый запах мертвых тел. В первые дни грузинской военной авантюры тела приходилось собирать под обстрелом, хоронили в спешке, чтобы не допустить эпидемии. От части вековых похоронных традиций пришлось отказаться. До сих пор многие оставшиеся в живых просят прощения у убитых родственников, захороненных не по правилам, пытаются во всей строгости соблюдать посмертные традиции почитания усопших и хранения траура.
Предлагаем читателям журнала статью доктора социологических наук Х. В. Дзуцева о похоронных традициях Осетии.
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД - СОЛИДАРНОСТЬ ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ
Погребально-поминальные обряды осетин были связаны главным образом с культом предков и призваны обеспечить умершим все необходимое в загробном мире. Кроме того, эти обряды отражали солидарность коллектива (семьи, родственной группы, соседей, близких людей вообще) перед лицом по-стигшего всех горя и в какой-то мере служили снятию стресса у самых близких людей. Вместе с тем ко второй половине XIX в. древние обряды были в той или иной степени христианизированы или исламизированы. Духовенство, не игравшее никакой роли в родинах и очень ограниченную – в свадьбе, пользовалось традиционным страхом людей перед уходом в загробный мир, чтобы укрепить позиции официальной религии и свои собственные. Было принято, чтобы у постели тяжелобольного находились не только домашние, но и кто-нибудь из пожилых родственников или соседей. В преддверии близкой смерти больному предлагали сделать завещательные распоряжения. При этом опять-таки полагалось присутствовать родственникам, чтобы завещание не могло быть оспорено.
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ХАРАКТЕР ПОХОРОН
Общественный характер погребальных обрядов, наблюдаемый до сих пор у осетин, выражается в участии всех родственников и знакомых в оплакивании покойника, в оказании материальной помощи при устройстве поминок и т. д. Как и прежде, в случае смерти посылается печальный вестник (горевестник), который оповещает родственников и знакомых. Раньше его сажали на лучшую лошадь темной масти. По плетке в левой руке нетрудно было узнать вестника печали. Постучавшись плеткой в дверь или окно, он короткой фразой оповещал о случившемся и ехал дальше. Если нужно было сойти с коня, вестник обычно спешивался в правую сторону.
Тем временем в доме умершего открывались настежь ворота, собирались соседи и знакомые. Покойника одевали во все новое. У осетин сохранился обычай оплакивания. Нередко встречаются еще случаи, когда родные и близкие женщины (мать, жена, сестра), плача, рвут на себе волосы, царапают до крови лицо, громко причитают. Любопытно, что у осетин не употребляли, да и сейчас не употребляют слово «умер»: говорят «пострадал».
Все осведомленные о смерти бросали любые дела и отправлялись отдать последний долг покойному и выразить соболезнование его близким.
Безвременная смерть молодого человека или девушки привлекала на похороны больше народа, чем смерть старика или старухи. Оплакивание, выражение соболезнования, молитвы за умершего – все это регламентировалось народными обычаями или предписаниями официальных религий, которые предусматривали определенные действия и формулы, их последовательность и т. п. Так, например, люди, явившиеся издалека, а также из дальних кварталов селения, держались отдельными партиями. Приближаясь к дому умершего, становились по двое или по четыре в ряд, мужчины спереди, женщины сзади. Во двор входили с громким плачем. Мужчины подходили к стоявшим во дворе полукругом (у мусульман во главе с муллой) старикам и родственникам и произносили заупокойную молитву, заканчивая ее установленным жестом. Затем старший из прибывших произносил одну из формул соболезнования (например, «облегчит Бог ваше горе»), а старший из присутствующих благодарил прибывших, и те отходили к другим стоявшим во дворе мужчинам.
Женщины держались отдельно, окружая помост с покойником. Присутствующие и каждая партия вновь прибывших как бы обменивалась обрядовыми плачами. Появление каждой новой группы соболезнующих сопровождалось ответными выражениями скорби всех присутствующих. В старину, по сведениям А. М. Шегрена и других авторов, у осетин сохранялись также остатки обычаев самоистязания: при этом мужчины, входя парами к покойнику, били себя плетями по голове и шее. Выходя из помещения, где лежал покойник, они передавали плети другой паре. В день смерти или на следующий день приезжали родственники и знакомые покойника из других мест.
ОПЛАКИВАНИЕ ПОКОЙНИКА
Малознакомые люди не оплакивают покойника, а печально, с опущенной головой входят во двор, стоят с минуту, затем выражают свое соболезнование движением левой руки и соболезнующей фразой и отходят к стоящей группе мужчин. Женщины проходят отдельно от мужчин. В старину существовал обычай «осетинская дорога», по которому женщины, войдя во двор, становились на колени по нескольку в ряд и, отбивая такт то по щекам, то по коленям, продвигались на коленях к покойнику.
Похоронный обряд начинался с оплакивания покойника членами его семьи и другими присутствующими. Услышав этот плач и поняв, в чем дело, все близкоживущие спешили во двор умершего. Во всех этих действиях особенно выделялись плакальщицы, известные своим искусством причитать. Они были в каждом селении и почти в каждом квартале; многие из них славились также и как хорошие певицы. До сих пор почти ни одни похороны не обходятся без их участия. Содержанием плача было повествование о жизни умершего и его высоких духовных качествах, тяжелой утрате, понесенной его близкими, особенно если они остались без главного кормильца. В качестве плакальщиц выступали также сестры и дочери покойного. Вот один из характерных плачей:
Твоим старым отцу и матери кто еще из леса дрова привезет? Кто еще для них отправится в балц (поход)? Стогов сена им никто не привезет.
В случае смерти молодой девушки в обряде оплакивания иногда принимала участие гармонистка (!), игравшая грустные мелодии.
ЯЗЫЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ОСЕТИНСКИХ ПОХОРОН
Параллельно с ритуальным оплакиванием шли приготовления к погребению – рыли могилу, сколачивали гроб, а затем омывали и одевали покойного. В зависимости от пола умершего это делали мужчины или женщины, соответственно, в кунацкой или на семейной половине дома. Погибших в бою, что считалось почетным, не обмывали и одежды на них не меняли. Едва ли не повсеместно на грудь покойному клали ножницы или другой острый железный предмет. Это был не остаток древнего обычая захоронения вместе с покойным нужных ему в загробной жизни вещей, как считают некоторые авторы, а скорее прием апотрофической магии, связанный с представлением о том, что подобные вещи отпугивают нечистую силу. Подобные представления сохранились, но они нашли выражение в некоторых других погребальных ритуалах. Затем тело накрывали и несли на кладбище или в фамильный склеп. Хоронить полагалось в день смерти до захода солнца.
ФОРМА ПОГРЕБЕНИЯ
У осетин, как у ингушей и балкарцев, было несколько форм погребения: в горах – каменные ящики, имевшие наибольшее распространение и известные еще с кобанской эпохи (XIV-IV вв.), склепы; на равнине – катакомбы, использовавшиеся аланами до монгольского нашествия. В каменных ящиках осетины хоронили почти до середины XIX в. и лишь позднее стали употреблять гробы, заимствованные, по-видимому, у русских. Большое распространение имели у северных осетин подземные, полуподземные и надземные склепы, возникшие в ХШ-XVII вв. и связанные, как мы полагаем, с аланскими катакомбами. Появление на Северном Кавказе склеповой культуры, нашедшей распространение главным образом от верховьев Ассы до верховьев Кубани, связывают с аланской эпохой. Несомненно, что к средневековому аланскому периоду относится происхождение известного даргавского Городка мертвых, состоящего из множества разнообразных склепов, а также монументальных склеповых сооружений в селениях Джимара, Даллагкау, Махческ и др.
Косвенное подтверждение существования этой формы погребения у осетин с древнейших времен мы имеем и в нартском эпосе: в склепе от мертвой Дзе-рассы родилась знаменитая нартская героиня Сатана; в склепе погребен один из популярнейших героев эпоса Батраз. Наконец, из сказания «Гибель нартов» мы узнаем, что нарты, наказанные богом за свои деяния, смирившись с судьбой, сами соорудили себе склепы и закончили в них свои дни. Отсутствие упоминания склепов в других национальных версиях нартского эпоса свидетельствует о том, что склеповая культура была создана именно ираноязычными предками осетин, от которых она была унаследована другими горцами Северного Кавказа.
Подтверждением этой мысли служит и то, что близкие по форме северо-кавказским надземные склепы имеют до сих пор широкое распространение среди прямых потомков ирано-язычного населения древнего Хорезма. В XVIII в. строительство склепов прекратилось. Однако старые склепы использовались до середины XIX в., а в ряде селений и до XX в. В старину осетины клали в могилы покойников множество вещей, среди которых предметы обихода, украшения, оружие. В древних кобанских могильниках и во всех последующих более позднего времени обнаружено множество таких находок. Со временем сопровождать захоронение предметами перестали, но обычай в виде пережитка сохранился: эти предметы стали изображать на каменных могильных столбах. Как уже отмечалось, ранее хоронили до захода солнца, если же это оказывалось невозможным, похороны переносили на другой день, поскольку считалось, что с заходом солнца вход в царство мертвых оказывался закрытым.
Еще до похорон в доме устраивалась поминальная трапеза, так как в соответствии с представлениями о загробной жизни умерший должен быть сыт. Где бы ни умер осетин (как, впрочем и любой другой горец), останки его везли в родное селение. Хоронили на фамильном участке кладбища (людей попроще) или в фамильном склепе (людей познатнее или побогаче). Осетины не слишком большое значение придавали церковному или шариатскому обряду при погребении. Там, где имелись священник или мулла, они делали положенное; там, где их не было, эту функцию брал на себя старейший из мужчин. Зато огромную роль играли трансформированные со временем языческие обряды, призванные обеспечить покойного всем необходимым в царстве мертвых.
В этом ряду можно упомянуть существовавший некогда обряд захоронения вместе с мужчиной его боевого коня , модифицированный позднее в обряд посвящения коня умершему. Для этого брали лучшую в доме лошадь и, тщательно убрав ее и оседлав, прикрепляли к седлу бурку, башлык, оружие, плеть. Коня вели вслед за гробом и ставили у могилы. Старик-посвятитель произносил речь, в которой вспоминал добродетели умершего, давал ему напутствие и в заключение как бы передавал ему коня. Последнего трижды обводили вокруг могилы и вкладывали конец уздечки в руку покойного. Затем на конском ухе делали надрез (еще раньше ухо отрезали и бросали в могилу). Коня уводили, но с этих пор его можно было использовать только для верховой езды и ни в коем случае нельзя было продавать.
К этому обряду близки по своему содержанию скачки, которые в прошлом устраивались в день похорон, а позднее в один из поминальных дней. Тот, кто выходил победителем, обводил коня вокруг могилы, после чего получал назначенную семьей умершего награду. Обряд захоронения, а позднее символическое посвящение коня покойного мужчины хорошо известен и у ряда других народов Северного Кавказа – адыгов, чеченцев, ингушей, но этот обряд исчез у них в процессе исламизации. Дольше всего он удерживался у западных адыгов – шапсугов. Это, по-видимому, доказывает автохтонное происхождение обряда, хотя его смысл и функция в эпоху классообразования позволяют предполагать несравненно более широкое распространение во всадническом мире.
Не совсем ясным остается вопрос об обеспечении умершего не только конем, но и женщиной. Некогда у части народов мира вместе с мужчиной должна была умереть и его жена : в литературе это лучше всего известно на примере индуистов. То же проецировалось на осетин, точнее, на обычай – отрезания косы вдовы и посвящения ее покойному. «Вдова, – писал по этому поводу В. Ф. Миллер, – подойдя к гробу, отрезает с помощью своих родственниц свою косу и кладет на грудь мужа в убеждении, что через это она будет его женой в загробном мире». Позднее этот обряд отчасти слился с обрядом посвящения коня и переосмыслился. После того как старик-посвятитель коня произносил речь, вдова брала косу и вручала ее ему со словами: «Вот и плеть для покойного», а посвятитель трижды ударял косой коня и говорил: «Да будете посвящены вы оба ему одному». Казалось бы, все ясно, однако в отечественной этнологии уже давно высказана мысль, что ритуальное убийство вдовы – члена другого рода или фамилии — неизбежно должно было повлечь за собой кровную месть со стороны ее родственников. И в связи с этим сделано предположение, что убивали не жену, а рабыню-наложницу, мстить за которую было некому. Предположение это, хотя и сугубо гипотетично, все же не лишено резона.
У осетин-христиан дольше, чем у мусульман Северного Кавказа, держался обычай сопровождать умершего необходимым ему в загробном мире инвентарем или его деревянными копиями, в то время как у мусульманского населения Северного Кавказа сами вещи заменялись их изображениями на надгробном памятнике.
Позднее осетины стали совершать обряд посвящения умершему его личных вещей и поджигания его одежды при выносе тела. В могилу клали курительную трубку, кремень, трут, табак, с детьми – их игрушки. Не забывали и о пищевых припасах. До выноса тела из дома на особой трапезе, а после похорон на могиле ставили ритуальные пироги с сыром и напитки для умершего. В горных селениях после похорон, «чтобы согреть умершего», в течение трех дней жгли костры. Все это могло время от времени повторяться и в дальнейшем – как в склепах, так и на могилах.
Упомянем еще два погребальных обряда. Один из них нельзя считать специфичным только для осетин – он практиковался едва ли не у всех народов Северного Кавказа. Это были скачки-состязания в честь умершего. Когда-то их устраивали в день похорон, потом – в один из поминальных дней, чаще всего годичный. Победитель получал приз, как правило, что-нибудь из одежды покойного, его оружие из предметов седловки, иногда лошадь или быка. Состязались и в стрельбе в так называемый «кабак» – разрисованную и водруженную на шесте тыкву. Обычай этот был хорошо известен и в Средней Азии, особенно у казахов, и в последнее время превратился из погребального в поминальный.
Вообще же не следует военизированные игры связывать с похоронами: на Северном Кавказе, как, впрочем, повсюду, где сохранились остатки патриархального быта, подобного рода соревнования устраивались почти при всех обрядах детского, свадебного и погребально-поминального циклов, по случаю общественных, а подчас и религиозных праздников. Другой погребальный обряд, также перешедший в область поминальной обрядности, осетинский «алжм», или «илжн». Само слово обозначает сооружение из скрещенных жердей, опутанных нитями, на которые нанизываются фрукты, орехи, пряники, конфеты. Его везли на кладбище, позволяя молодежи по дороге сбивать с него жердями лакомства, а то, что оставалось, водружали у могилы. Еще больше, чем в похоронах, сказывались остатки домонотеистических представлений и культов в поминках. Как отмечал М. М. Ковалевский, «насколько оставшиеся в живых усердно и точно заботятся о своих предках, настолько эти последние действительно являются покровителями и духами-хранителями своих сородичей. Они, по народному воззрению, принимают участие во всех печалях и радостях последних и оказывают им поддержку в борьбе с соперничающими и враждебными им родами или племенами.
Осетинские легенды, например, часто упоминают о той роли, которую они играли в битвах, от поры до времени происходивших между осетинами и их притеснителями». Неудивительно, что при этих обстоятельствах поминальная обрядность осетин была самой развернутой на всем Северном (а может быть и не только Северном) Кавказе. У осетин-мусульман существовало до семи поминальных сборищ («хист»), у осетин-христиан их насчитывалось до двенадцати. Помимо того, имелось много устраивавшихся женщинами на протяжении года (позднее - семи недель) еженедельных поминок на кладбище в ночь с пятницы на субботу у христиан и с четверга на пятницу – у мусульман.
ПОМИНКИ
Поминки, особенно большие поминки в день похорон и в годовщину смерти, были очень многолюдными. И хотя помогать семье умершего должны были не только родственники, но и все собравшиеся, поминки у осетин были еще разорительнее, чем у соседних народов. Очень ярко описал это В. Ф. Миллер: «У осетин есть пословица: «Отчего он богат? Оттого, что у него никто не умирает!» Эта пословица вполне справедлива: осетины до последнего времени разоряли себя в память покойников. Едва вестник обойдет ближайшие аулы с вестью о смерти какого-нибудь лица, как отовсюду начинают сходиться в дом покойного родственники и знакомые в надежде на «столованье великое». Бывали случаи, что по смерти какого-нибудь лица весь его скот шел на первые поминки и дети становились нищими. Далее этот же автор сообщает, что только одного скота расходовалось на большие осенние поминки 5 быков и 60 баранов, на поминки около Вознесения – 2 быка и 20 баранов, около Успения – столько же, на так называемые пирожные поминки – 2 быка и 20 баранов, на мясо-постные поминки – 2 быка и 10 баранов, на скачки в честь умершего – 1 бык и 5 баранов и т. д. Многие осетины понимали, какой вред наносят крестьянскому хозяйству такие поминки, и поэтому старались их как-то ограничить.
С 1870-х гг. осетинская интеллигенция стала выступать против устройства разорительных поминок, а вскоре и местная администрация начала добиваться от сельских обществ запретительных или ограничительных приговоров. Так, например, в 1913 г. сход жителей 1-го участка Владикавказского округа принял решение не резать в день похорон больше одного бычка или барана и отменить еженедельные поминальные сборища женщин. Но чаще всего такие приговоры оставались на бумаге. Уже К. Л. Хетагуров отмечал, что, пока жив культ предков и связанные с ним обряды, от запретительных приговоров и штрафов за их невыполнение больше вреда, чем пользы. По умершему близкие родственники соблюдали строгий траур, длившийся от сорока дней до года. Исключением был отец, которому (несомненно, по обычаям избегания) не полагалось не только держать траур, но и вообще как-либо показывать свое горе. Все остальные носили черную траурную одежду, отказывали себе во вкусной еде, не смеялись, не посещали свадеб и других праздников.
Траур жены принимал самые неумеренные, без сомнения, очень древние формы. Вдова не носила нижнюю рубаху и не снимала с себя платье, которое надевала в день похорон. Волосы она переплетала черной лентой, а к платку пришивала кусок черной материи, из которой шили одежду покойного. Она не ела ничего скоромного и спала не на кровати, а на полу. Инсценируя ожидание мужа, она стелила на кровати постель умершему, приготовляла ему и другие нужные вещи – свечу, таз и кувшин с водой для умывания, утром же делала вид, что помогает ему умыться. Спать ей не полагалось до петухов, только на рассвете она могла ненадолго заснуть на полу. К началу XIX в. такого рода церемонии уже отпали, но траур, выражавшийся в крайнем самоограничении и одежде черного цвета, сохранился. Вдова, да и все другие снимали траур только после просьбы родственников, сопровождая это особой церемонией.
БЕЗРЕЛИГИОЗНАЯ ПОХОРОННАЯ ОБРЯДНОСТЬ
В советское время насаждение безрелигиозной гражданской обрядности практиковалось также и в погребально-поминальной сфере. Но здесь оно оказалось еще более безрезультатным, чем в других сферах обрядовой жизни. Это и понятно. Похороны и поминки – наиболее устойчивый и консервативный из обрядов жизненного цикла. Даже те люди, которые не станут устраивать, например, традиционную свадьбу, скорее не решатся оскорбить чувства близких, похоронив кого-нибудь без освященных временем ритуалов.
У осетин этому способствует и другое: из-за преобладания в погребально-поминальной обрядности древних языческих черт вся обрядность воспринимается в народе не столько как религиозная, сколько как национальная. Разумеется, под флагом насаждения новой гражданской обрядности, а заодно и борьбы с религиозным мировоззрением в Северной Осетии делалось все возможное, чтобы полностью искоренить старые традиции, связанные с погребением покойника. Создавались «примерные рекомендации», читались лекции, оказывалось давление на работников партийного и советского аппарата. Однако самое большее, чего после долгих лет удалось достичь, – это устройство в ряде случаев «двойных» похорон. Сперва в городе проводилась гражданская панихида с траурными повязками и т.п., а затем родные увозили покойного в его родное село, где тот же обряд повторялся в его более или менее традиционной форме, и останки погребали в фамильном склепе или на фамильном участке кладбища.
Погребальные обряды осетин до сих пор не утратили своего общественного характера, сохранив также, особенно в горной Осетии, ряд старых черт в форме пережитков. Однако появились и новые черты в погребальном ритуале осетин. Молитва над гробом теперь почти повсюду заменяется выступлениями родственников, соседей, представителей от общественных организаций, товарищей по работе. К числу новых обрядов относится также возложение венков.
Безрелигиозная похоронная обрядность возникла в городах, откуда постепенно стала распространяться в сельской среде. Еще сравнительно недавно все это имело известную тенденцию к росту. Теперь положение изменилось. С оживлением религиозных верований и возрождением религиозной обрядности к гражданскому ритуалу, видимо, будут обращаться все реже и реже. Несомненно, подъем национального самосознания окажет свое существенное влияние и на процесс возрождения традиционных ритуалов погребально-поминального цикла, которые уже сегодня во многом замещают стандартизированную, лишенную этнической специфики погребально-поминальную обрядность.
В статье использованы иллюстрации Хасана Дзуцева, Б.А. Калоева и интернет
Хасан ДЗУЦЕВ, директор Северо-Осетинского центра социальных исследований Института социально-политических исследований Российской Академии наук, доктор социологических наук, профессор, член Президиума Российского общества социологов (РОС), председатель Северо-Осетинского отделения РОС
#GALLERY#
