Егошихинское кладбище: История в мрачных тонах

На этой неделе мы завершаем поход по крупным городским кладбищам. Последним пунктом нашего списка стал Егошихинский некрополь, который, как и следовало ожидать, оказался интереснее, чем Северное и Южное кладбища вместе взятые.

Этот маршрут гораздо проще, чем все предыдущие. Хотя бы потому, что никому в Перми не нужно объяснять, как добраться до Егошихинского кладбища, — его хорошо видно с Северной дамбы. Точнее, видно не само кладбище, а только часть воинского сектора и монумент Скорбящей матери.

Монумент установлен так, что фигура Скорбящей как будто бы простирает открытую ладонь к могилам воинов, павших во время Великой Отечественной. До 2014 года все думали, что так и надо. А потом кладбище посетила правительственная делегация, и тогдашний вице-премьер Надежда Кочурова заметила, что в руке Скорбящей не хватает цветка. Пермяки настолько привыкли видеть этот монумент без всякого цветка, что сначала даже осмеяли Кочурову в соцсетях — правда, довольно скоро выяснилось, что она права, и в изначальном проекте цветок был. Поэтому для монумента в итоге изготовили цветок-новодел, который теперь нелепо торчит у Скорбящей прямо из ладони.

Чтобы рассмотреть всё это вблизи, нужно доехать на автобусе, троллейбусе или трамвае до остановки «Разгуляй». Обратите внимание на забор через дорогу от кладбища — это один из заборов, расписанных стихами в рамках вторых «Длинных историй Перми». Прочитать, что там написано, и раньше было непросто, а со временем из-за грязи и пыли стало и вовсе невозможно. Если что, знайте: на заборе выведено стихотворение Егора Летова, вот такое:

Я не видел ангела, я

не слышал как он пришёл

он стоял за моей спиной

и все его знали и видели

и смотрели куда-то поверх

моей головы и их лица святились

а он стоял за моей спиной

и внутри у меня что-то рушилось

с хрустом отрубленных веток

с запахом одуванчика

развеянного на ветру.

Но вернёмся на нашу сторону дороги. Если на Северном и Южном кладбищах достаточно оказаться один раз в жизни для ознакомления (а если и ходить часто, то по своим личным надобностям — навещать родственников, например), то Егошихинское более всего пригодно для прогулок. Почему бы и нет? Оно не хуже любого другого экскурсионного маршрута Перми. Как-никак, это старейшее из наших кладбищ — первые захоронения появились здесь ещё в 1783 году. Оно оставалось главным городским кладбищем на протяжении почти двух сотен лет, так что сегодня на нём можно встретить надгробия самых разных видов и самых замысловатых форм.

На Егошихинском кладбище даже с навигацией всё хорошо — как в полноценном музее. Указатели проведут вас по историческим секторам (всего их пять, не считая воинского: православный, католический, иудейский, мусульманский и лютеранский), а из табличек вы узнаете про разных удивительных людей, захороненных здесь, — от героев войны с Наполеоном до прототипов чеховских «Трёх сестёр».

Странно, но пояснительной «музейной» таблички нет около самого знаменитого объекта, расположенного на Егошихинском кладбище, — «Могилы проклятой дочери». Пересказывать истории, которыми обросла эта могила, как-то пошло — это ведь один из самых популярных объектов городских легенд наряду с «Домом с кикиморой» или «Пермским метро». Если совсем коротко, то самая распространённая легенда повествует о пермском исправнике Девеллии, который умудрился переспать с собственной матерью, спустя много лет переспать с девушкой, которая оказалась его сестрой и одновременно дочерью, родить от неё ребёнка, через шесть лет узнать об их кровном родстве, двинуться умом (ну тут любой бы двинулся), выгнать ни в чём не повинного шестилетнего ребёнка на мороз и погубить, установить на его могиле дикое надгробие с уроборосом, прилюдно проклясть и ребёнка, и надгробие, а потом покончить с собой. В общем, не легенда, а смесь из нелепостей, трагедий, безумия и идиотизма. По возможности не будьте такими, как исправник Девеллий.

Эта жутковатая могила находится недалеко от главного входа — если идти по аллее от памятника Скорбящей матери и миновать Памятник жертвам политических репрессий, вы непременно её увидите. Полоумный Девеллий вообще хотел, чтобы надгробие располагалось посреди пешеходной дороги и со временем стёрлось под каблуками прохожих, но не сложилось — могила расположена на газоне за оградой Церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Кстати, это не единственное религиозное сооружение на территории Егошихинского некрополя. Второе называется Храм Всех Святых. Храм расположен в другом конце кладбища, на улице Тихой. В отличие от Северной дамбы, по которой многие из нас проезжают ежедневно, на улицу Тихую мало кто сворачивает без конкретной цели (а целей там особых и нет, кроме заправки и шиномонтажа). Так что Храм Всех Святых на Егошихе практически скрыт от посторонних глаз — и это при том что и он сам, и надгробия вокруг него выглядят куда интереснее Успенских.

Что касается кладбищенских кварталов и секторов, то вам обязательно стоит заглянуть на еврейское кладбище, которое находится слева от главной аллеи, — наверное, это самая красивая часть Егошихинского некрополя, целиком состоящая из старых, поросших мхом каменных плит. Еврейский сектор и ухожен лучше большинства других — по его центру пролегает плиточная тропинка, а чтобы осмотреть памятники, не обязательно пробираться через бурелом. Правда, там будет трудно отделаться от тревожного ощущения — на нескольких памятниках можно различить свежие следы от затёртых свастик, а на одной плите и вовсе виднеется Бафомет. Всё-таки зря с этого сектора сняли часовых после революции.

Тягостные впечатления от вида проступившего на могильной плите Бафомета усиливаются буквально через пять минут, потому что на одной из соседних могил я обнаруживаю трухлявый пень, тлеющий без всякой видимой причины, и выглядит это жутковато. Кладбищенский работник, которому я говорю про тлеющий пень, равнодушно отмахивается.

На обратном пути я ещё раз прохожу мимо могилы проклятой дочери, которую за несколько часов почти полностью занесло тополиным пухом, и в нескольких шагах от неё, на аллее старого православного кладбища, замечаю сгорбленную бабку с клюкой — она с кем-то громко разговаривает и размахивает руками, но из-за деревьев не видно, с кем именно.

— А может, ты его себе возьмёшь? — внезапно говорит мне бабка, когда я прохожу мимо.

— Кого?

— А вон мальчика этого.

Я смотрю в направлении, в котором она указывает клюкой, и почему-то меня совершенно не удивляет, что никакого мальчика там нет. Вообще никого нет.

— Я его ловлю постоянно, но только его никто себе брать не хочет, а я не могу. Возьми, пусть у тебя поживёт, чего ему тут обретаться.

— Там никого нет, — я говорю это без особой надежды на отклик, но на бабку мои слова производят впечатление. Она долго вглядывается в кусты, из которых торчат ржавые памятники.

— И правда, он опять убежал. Они постоянно убегают. Поэтому их никто к себе не берёт. Я бы взяла, да у меня уже много их.

— Я тоже не могу, — говорю я, — извините.

— А знаешь, что самое подлое? Они убегают каждый раз, когда я их крестить собираюсь. Несла батюшке в церковь деньги, чтобы он их крестил, да не донесла — они всё украли. Вон, видишь?

Бабка погрозила клюкой в сторону заросших могил.

— Лучше бы их, конечно, покрестить всё-таки, — говорю я.