Оливия Клэр Фридман о попытке скорбеть без ритуала

Оливия Клэр Фридман

В январе 2021 года я потерял одного из моих самых любимых людей. Фрэнсис было семьдесят лет, когда она умерла. Ее смерть не была связана с COVID. Я знала ее с двенадцати лет. Ей было тогда за тридцать. Она была разведена—уже много лет, ее бывший муж жил в другом штате, я никогда не встречалась с ним. И у нее не было детей. Я был ближе всего к ее ребенку. Я была ее дочерью, сказала она.

Из-за пандемии ее похороны были отложены. Я только что сдала черновик своего романа Here Lies, действие которого происходит в мрачном будущем, в котором правительство кремирует тела умерших, а затем хранит пепел. Молодая женщина по имени Алма пытается вернуть прах своей матери. Все это время Альма должна найти свой путь через горе и траур.

Сразу после того, как я закончила роман, Фрэнсис ушла. Я оказалась внутри облака горя, пытаясь разобраться в нем и не находя ответы. Я стала скорбящей. Для Фрэнсис у нас не было похорон. Члены семьи не хотели рисковать и я знала, что во времена пандемии это было правильно. Фрэнсис хотела быть кремированной, и так оно и было. Когда придет время, у нас будет праздник жизни, сказал друг Фрэнсис. Может быть, что-то на лодке. Мы развеем ее прах. С тех пор мы не строили планы.

Мой траур чувствует себя приостановленным во времени. Что-то внутри меня задерживает дыхание.

Я оказалась внутри облака горя, пытаясь разобраться в нем и не находя ответы.

Плача о Фрэнсис, я плакала о себе. Я не хотела расстраивать своего ребенка или мужа, поэтому я закрыла дверь в нашу спальню и заплакала. Но мой муж понял. Он потерял своего отца от рака десять лет назад. Он говорит, что чувствовал, что его жизнь сломалась пополам. Там было все до смерти отца и все после.

Даже несмотря на то, что я закрыла дверь, мой ребенок слышал, как я плачу. Мой муж сказал, что она спросила меня, указала на дверь. Позже, когда я думала, что плакала, я шла и делал что-то еще, например, готовилась к преподаванию или заботилась о стирке, и горе возвращалось, поднимаясь снова и снова. Это трудная часть, когда горе возвращается без предупреждения. Горе, которое пузырится месяцы спустя, годы спустя — это горе, которое наносит неожиданный удар.

Моя печаль не имеет порядка. Может быть, трудно увидеть траекторию, выход, так же, как было трудно увидеть траекторию к вирусу, реальное чувство конца. Конечно, в письменной форме мы пытаемся найти дугу, форму вещей. Прямо сейчас смерть Фрэнсис не имела формы. Она была здесь, и она ушла, и не было похорон или ритуала, чтобы оплакать ее.

В разгар пандемии это была душераздирающая история — смерти и никакого ритуала для траура. Я тоже удивляюсь другим, которые почувствовали облегчение. Не все хотят ритуал для их скорби. Некоторые вообще не захотят скорбеть, или они не захотят идти на похороны, может быть, потому, что они отдалились от покойного, или они не хотят путешествовать, или они слишком грубые, или просто амбивалентные. Есть и такие истории.

Мой траур чувствует себя приостановленным во времени. Что-то внутри меня задерживает дыхание.

Решение о том, что происходит с нашими телами после смерти, является одним из самых личных выборов, которые мы делаем. Традиционное захоронение, кремация, зеленое или естественное захоронение... мы выбираем. Это выбор, который может корениться в семейных пожеланиях, религиозных ожиданиях, культурных традициях, личных предпочтениях или во всем этом. Тем не менее, мы выбираем. Мы также не можем выбирать. Даже решение выбрать — это решение наше.

Мы уже знаем, что ритуалы траура являются частью сердца большинства культур и традиций. Я думаю о роскошных ритуалах, наполненных людьми и песнями. Я думаю о роскошных похоронах, конных экипажах и звуках труб. Я думаю о терракотовой армии, массивном собрании терракотовых скульптур тысяч солдат, колесниц и лошадей, похороненных в гробнице Цинь Шихуанди, первого императора Китая. Я думаю о многих звуках "похорон с музыкой" в Новом Орлеане, которые назывались джазовыми похоронами и вторыми строками. Я думаю о фотографиях, которые я видела в массовых погребальных кострах. Длинные процессии автомобилей, мимо которых я проезжал по местным дорогам, или образы похоронных толп, подавляющих соборы, людей, выходящих из дверей.

Есть также тихий траур, тихий траур. В течение некоторых периодов в британской культуре продолжительность траура должна была составлять девять месяцев. Ношение всего черного, конечно, явно сигнализировало о вашем траурном состоянии всем вокруг вас. Девять месяцев — срок беременности! И я думаю о том, что Оливер Твист Диккенса будет жить с гробовщиком. У Оливера" выражение меланхолии на лице", говорит гробовщик, поэтому он решает, что Оливер сделает "восхитительный немой", оставаясь молчаливым и одетым во все черное, идя рядом с гробом на детских похоронах.

Я думаю о сольном трауре. Недавно я обсуждала тему похоронных обрядов с другом, и он поднял Антигону. Антигона - греческая мифологическая фигура, дочь Эдипа, чья история касается похорон ее брата. Из - за характера смерти ее брата его погребение карается смертью, говорит король Креонт. Даже оплакивание его карается смертью. Но Антигона не может этого вынести. Она все еще хоронит своего брата самостоятельно.

Решение о том, что происходит с нашими телами после смерти, является одним из самых личных выборов, которые мы делаем.

Даже с ритуалом оплакивания Фрэнсис часть меня всегда чувствовала себя подвешенной, как будто я что-то держала. Но похороны, праздник жизни, могут дать трауру место, свое собственное место на карте горя.

Скорбь может заставить вас чувствовать себя эгоистичным и смешным, злым и запутанным. Одна потеря вызывает предыдущую потерю. Со смертью Фрэнсис была натянута струна. Мое горе подняло прошлые смерти. Я думал о смерти моих бабушек, великих и пра-пра, много лет назад. Один умер от рака, другая бабушка умерла от естественных причин. Все скорби завязываются вместе.

Некролог Фрэнсис был длиннее, чем другие некрологи, которые я читала. Акт чтения был своего рода ритуалом, потому что он захватил ее так хорошо, опыт знакомства с ней. Она любила животных так же, как любила людей. Она была одной из самых щедрых душ, которых вы когда-либо встречали, а также очень откровенной и проницательной. Она прожила с болезнью почти всю свою жизнь. Она потеряла родителей в молодом возрасте. В конце некролога были имена близких, семьи и друзей в жизни Фрэнсис. И, увидев это, имена всех вместе, я почувствовала, что мы все стоим там, физически как-то, в печати, но бок о бок. В чернилах — и я верю в силу чернил — у нас был своего рода ритуальный траур по Фрэнсис.

У меня есть свои ритуалы, чтобы оплакивать ее. Они простые, казалось бы, маленькие, но для меня они совсем не маленькие. Я смотрю в окно больше, чем раньше. Я смотрю на небо больше, чем раньше. Это ритуалы? Да, я буду называть их так. И если бы я захотела, я знаю, что могла бы иметь свой собственный придуманный ритуал. Я могла бы зажечь свечу и петь. Я не уверена, какие слова будут. Мой плач тоже траур, ритуал траура. Выйти на улицу в своем дворе, чтобы поплакать или просто подумать в одиночестве — да, я начинаю понимать, все это тоже ритуал.

Похороны, праздник жизни, могут дать трауру место, свое собственное место на карте горя.

В феврале, через месяц после смерти Фрэнсис, маленькая серая кошка начала приходить к нашей двери. Это было важно — Фрэнсис усыновила много кошек, может быть, тридцать с чем-то. Она перестала считать; она была смущена; ее дом был переполнен. Как только вы вошли через ее входную дверь, вы почувствовали запах кошачьей мочи. У нее были кошачьи кровати в рядах поверх ее собственной кровати. Однажды я увидел, как кошка писает на электрическую розетку, и все это начало искриться.

Итак, эта маленькая полосатая серая кошка продолжала ходить вокруг нашей двери, и, конечно, мы с мужем кормили ее, и, конечно, она не уходила.

Я ждала, чтобы назвать ее, потому что знала, что когда я это сделаю, это будет так. И в любом случае, когда я начал думать об именах, было мучительно найти правильное. Как насчет леди Грей? "Нет, не это", - сказала моя британская свекровь. Другими идеями были имена, которые я хотел бы иметь, когда был ребенком — Фиона, Мишель, Серена. Я думала о ее лице, ее выражении и глазах. Я бы попробовала одно имя, а затем я бы поцарапала это и решила начать все сначала. Мы оставили ее безымянной в течение нескольких месяцев. Затем однажды я пошла ва-банк. Я наконец определилась с именем.

Энни дикая и лоскутная. Ее хвост на три четверти исчез. Она оставляет размятых мышей и ящериц на нашем приветственном коврике, мертвых полевок с розовыми когтями в воздухе. Это ее подарки. Она была с нами в течение нескольких месяцев. Мы привыкли к ней сейчас, но я не привык к тому, что Фрэнсис ушла, и иногда мне приходится напоминать себе: ее здесь нет. Я не знаю, соберемся ли мы с ее прахом, но вот приходит серая кошка, когда я открываю входную дверь, готовая к завтраку. Вот она — катается в грязи, нюхает воздух.

Здесь - Оливия Клэр Фридман доступна через Grove Atlantic.

Подробно читайте по ссылке https://lithub.com/how-the-absence-of-a-funeral-makes-death-so-much-harder-for-the-living/