Душа русского и как ее понять, часть третья. Погост как зеркало русской души (скачать FB2)
Аннотация:
Итак, здесь собраны очерки о реальных людях, живущих в русской Глубинке (которая, если Вы не знаете, от слова "глубина"), говорящих и думающих по-русски. Думаю, "русским" именно такого человека стоит называть, который русский язык считает родным, (пусть даже "вторым") - вне зависимости от формы его лица, разреза глаз или цвета кожи. Конечно же, "коллекционируя" свои истории, я не мог не производить и свои личные мысли. По-русски, конечно, то есть, "с подвывертом" (подит-ка, переведи это слово на какую-нибудь заморскую мову). А потому очерки я "приправил" некоторыми своими размышлениями и выписками из выдающихся произведений выдающихся русских мыслителей. Но в основе остаются все же мысли и чаяния наших современников, смеющих иметь свое суждение, которые я по возможности старался не исказить.
Город Солигалич Костромской области
Только лишь при произнесении словосочетания "русское кладбище" большинство из нас представляет себе перекошенные кресты, разграбленные склепы, шикарные гробницы сильных мира сего или еще что-то в этом роде. Наше государство слишком долго развивалось в двух ипостасях. В течение столетий культуры элиты и быдла вполне мирно сосуществовали, перекликаясь в чем-то и даже взаимообогощаясь. Одновременно с потрясающей нищетой Россия рождала достаточное количество гениев, у нас есть даже специальные кладбища для гениев ("Литераторские мостки" на Волковом кладбище, например). Если мы и даем Миру гениев, то уж наверняка в каждой грани нашей национальной культуры есть черты гениальности. Кладбищенская культура в этом смысле не исключение.
В любом конце Света кладбища, по сути, одинаковы. Мертвых собирают на общей территории, отмечают место определенными знаками и регулярно посещают его с целью общения с умершими. Приходят именно пообщаться; если Вам не нравиться слово "общаться" по отношению к умершим (т.е. Вы материалист), осмелюсь напомнить, что коммуникация возможна и в одну сторону - "симплексом". Вы как бы сообщаете что-то своему родственнику или близкому, которого в сущности уже не существует, но при этом не ждете никакого ответа. Специалисты по ответам - всевозможные спириты и медиумы, к каковым автор себя не причисляет и более того: сам старается держаться от них подальше. Поведение живого и нормального человека на кладбище есть своего рода духовное общение. Даже в темные времена, когда мертвецов боялись (написал - и сам над собою смеюсь: как будто бы сейчас мертвых бояться только дети), способы общения с умершими были весьма разнообразны. Начать хотя бы с того, что "умер" и "ушел" и "упокоился" до сих пор являются синонимами. То же привычный обряд поминовения, который выполняем автоматически, корнями своими проникает во тьму тысячелетий и замешан он в большой степени на элементарном страхе.
Если все кладбища мира выстроить в некий воображаемый ряд, то наш, русский пантеон стоит явно не в первых рядах. Но в сравнении чего с чем? Есть почти европейское Новодевичье кладбище в Москве, бывшее европейское Смоленское кладбище в Петербурге, есть маленькие старообрядческие погосты в Нижегородской области, да в общем каких только кладбищ нет в пределах нашей необъятной Родины, да и за ее пределами. Они очень разные. Поэтому автор, как минимум, не будет пытаться создавать "универсальный" образ русского кладбища, это бессмысленно. Но есть смысл в выведении некоторых характерных черт, особенностей кладбищ России.
Возьму на себя смелость утверждать, что главный мотив русского кладбища - надорванность. Термин "надорванность" взят мною у Достоевского. Правда, писатель применял это слово к русской душе. Оно хорошо определяет ощущение непреодолимой пропасти между вершинами духа и физическими возможностями. Все-таки кладбище всего лишь материальный артефакт, создаваемый человеческими руками, но слова типа "брошенность", "запустение" - в данном случае не подходят. Одновременный порыв к Великому и боль от невозможности этого величия достичь...
У своеобразного культурного конгломерата "русское кладбище" есть "болевые точки". Они чаще всего бросаются в глаза; из них, собственно, и собран стереотипный образ, питающий наше воображение. Я бы отметил четыре основных грани:
1) Двоеверие. Соединение православия с рудиментами язычества рождает неповторимый "букет", иногда довольно милый, а порой и противный. К предрассудкам, пришедшим из тьмы веков добавлены новые предрассудки, рожденные современной мифологией.
2) Совершенное пренебрежение нормами, установленными церковью, а также некоторыми светскими традициями.
3) Бытовое пьянство.
4) Большой уровень миграции населения, что отражается прежде всего на глубине памяти поколений.
У кладбища есть еще стороны жизни, которые можно разглядеть только всматриваясь пристально. Эти грани "тихого" существования места упокоения усопших. Исследование (даже не слишком глубокое, коие представляет данный очерк) неприметных граней русской кладбищенской культуры способно принести немало открытий. Но вынужден очертить еще круг проблем, которые окажутся вне сферы нашего внимания:
1) За гранью обозримого останутся тайны смерти и, соответственно, жизни. Автор в процессе работы все более убеждался, что кладбище - место, где не так уж и часто вспоминают о смерти. Кладбище - особенно в русском варианте - место общения живых с умершими (но отнюдь не с мертвыми, согласитесь, "умерший" и "мертвый" - понятия разные). Из этого не следует, что в нашем сознании смерть ассоциируется с абсолютным небытием. Материя сия весьма тонка, чтобы ворошить ее во вводной части, тем более, что в соответствующем месте мы коснемся отношения русского менталитета со смертью. Кладбище представляет собой некий виртуальный полигон, где все как бы живы и смерть действительно побеждена. К тому же на кладбище мы наблюдаем довольно сложную и на всегда понятную игру, в которой роли к тому же окончательно не распределены. То есть, каждый знает, какая роль окажется для него последней, только вот где-то в самом уголке сознания теплится надежда...
2) За кадром останутся похоронные обряды и технология погребения. Отчетливо понимаю, что материальная кладбищенская культура, являющаяся предметом нашего внимания, есть часть погребальной культуры, а вырывание из контекста пользы никогда не приносило. Но кой-в-чем могу оправдаться. Похороны, грубо говоря, связаны с трупом (простите за цинизм). Проходят они под знаком прощания, и весь ритуал связан с телом, лишенным жизни. А здесь уже работает другая система ценностей. Не поленюсь повторить, что кладбище для меня не место прощания, но место встречи.
3) Не будет проникновения в систему государственного попечения кладбищ и погребальной индустрии.
Кладбище - целый мир. Уже по своему назначению оно обречено быть обиталищем самых разнообразных тайн и, если я скажу, что этот мир необыкновенен и чудесен, не сильно и рискую показаться, мягко говоря, чудаком. Правда, кое-кто и подумает: вот, крыша-то у автора немного съехала от долгого созерцания предмета. Привет, как говориться. Последний прощальный. Заранее постараюсь разрядить обстановку. Чудесен весь мир. Абсолютно весь. И в каждой частичке бытия есть своя красота. Как и каждый миг исполнен тайны. Я так же боюсь мертвецов и у меня среди могил возникает двойственное чувство. С одной стороны, там, внизу - нет вообще никого, прах обратился в землю. С другой, человеческий дух витает вокруг, им пронизано все, и совершенно не важно, дух ли это живых людей, или уже ушедших.
В большой степени кладбище - квазиомир. Неслучайно его иногда называют городом мертвых. Если бы мы считали умерших действительно мертвыми, то есть уже не существующими, пожалуй, этих самых городов мертвых и не существовало бы. Представление о пустоте может родить только пустоту.
Итак, с горем пополам я выделил моменты, выпадающие из области моих интересов. Тогда, что же остается? А остается только жизнь. Следуя парадоксальному стилю мышления, рассудим: что еще кроме мрачного кладбища способно дать наиболее острое ощущение полноты жизни? Есть, конечно, более жизнеутверждающие уголки Земного шара, но сравните: в разгар самого безрассудного веселья могут настичь мысли о смерти, в месте же упокоения усопших остается думать только о жизни. И даже более того - о жизни вечной. Вот Вам любопытный самотест: представьте себя лежащим на глубине в два метра и гниющим под этим холмиком. Противно? Это в Вас "включился" психологический барьер, защитный механизм, запрещающий думать об этом. Выводов делать не будем, но очевидно, что витальная составляющая нашего Внутреннего Закона превалирует.
Буддисты на Тибете, говорят, до сих пор выбрасывают трупы в горы на съедение диким птицам. Совершают сие действие они отнюдь не из-за дикости. Делается это как знак жизнелюбия! Плоть, которая по представлениям буддизма сливается со Всеобщим Ничто, приносит пользу другим живым тварям.
Существует даже особая неприкасаемая каста "дробильщиков трупов" (рагьябы), занимающаяся полным уничтожением костей после того, как их обглодают птицы. Такой способ прощания с умершими можно было бы рассматривать, как забавный казус, если бы он был единственным. В древнейшем из открытых археологами городов Чатал-Гаюке (к слову говоря, изучение захоронений - самый распространенный способ изучения ушедших миров археологами) в конце 7 - начале 6 тысячелетий до Рождества Христова. мертвых тоже выносили за город, чтобы грифы, грызуны и насекомые уничтожили мягкие ткани, а потом аккуратно собранные кости в корзинах погребали под полом дома перед ежегодным ремонтом. В средневековой Руси был странный свадебный обычай: спальню молодоженов располагали в доме, как можно выше - чтобы они были по возможности, дальше от земли. Не являлось ли это рудиментом древнейших верований? Зороастрийцы, поклоняющиеся огню, в средние века также оставляли труп на каменистых скалах на съедение падальщикам. Для огнепоклонников важно было, что тело не соприкасалось с землей, водой и благородными растениями. Современные парсы, последователи маздеисткого культа, живущие не территории современной Индии, до сих пор придерживаются этой традиции: ни относят умерших на Башни молчания, где живущие там постоянно грифы в течение часа обгладывают тело до костей, которые потом сбрасываются в глубокий колодец на дне Башни. Первые русские исследователи Дальнего Востока описывали странный обряд, существующий у камчадалов: умерших они оставляли на съедение собакам. По поверьям камчадалов съеденный собаками мертвец получал на том свете хорошую собачью упряжку.
Культ оставления тела на съедение зверью, как выясняется, имеет глубокие корни, а ведь это - один из сотен способов избавления от человеческого тела, бытующих в мире! Из каждого способ прошлое тянутся духовные нити, поэтому даже самый крохотный обычай может иметь под собой весьма солидную основу. Вообще кладбище - наиболее консервативный очаг культуры, и, кстати, именно душа усопшего является камнем преткновения кладбищенской духовной культуры. Даже в советское время, когда преследовались верующие (есть устные свидетельства о том, как в кустах на Введенском кладбище в Москве прятались агенты НКВД и "брали на карандаш" людей, приходивших помолиться на могилы почитаемых старцев о. Алексея Мечева и Зосимы) никто не мог запретить поставить крест на могиле. Для меня, мальчишки семидесятых, одним из самых ярких впечатлений было посещение кладбища в день Пасхи. Более всего меня поражало полное отсутствие какой - либо идеологии и потрясающие единение людей. Возможно, только в этот день я по-настоящему ощущал себя членом великой нации, в одночасье, хоть и на один только день народ сбрасывал с себя шелуху всяческих искусственных пут - оставалось только чувство чего-то древнего, незыблемого и просто настоящего... Про сути, день поминовения усопших - и сейчас единственный общенациональный праздник. Близок по значимости День Победы, но, к примеру, в городе Валдае 9 мая после военизированного парада всех (!) жителей на автобусах отвозят на городское кладбище, отстоящее от центра города на пять километров, где, после возложения венков к Братской могиле, горожане поминают родственников на семейных захоронениях.
В представленном видеоряде Вы видите только кладбища, находящиеся в самой России. Зарубежные русские некрополи, несомненно, тоже интересны, но они невольно ассимилируют традиции тех мест, где находятся. Хотя, этнограф может мне возразить: культура данного народа проявляется наиболее ярко в окружении чуждых культур. Но мне особенности кладбищенской культуры представляются несколько иначе. Гораздо интереснее наблюдать элементы культуры там, где не существует никакой рефлексии народа над своими обычаями. Когда люди выполняют ритуальные действия, вовсе не задумываясь о том, зачем это делается, лучше всего сохраняется традиция.
В некоторых районах России существует обычай класть камень на могильный холмик на девятый, сороковой день или в годовщину смерти (а в городе Козьмодемьянске так вообще кладут кирпич!). Сколько я не спрашивал у людей, в чем смысл этого действа, слышал стандартный ответ типа: "Не знаю, отцы и деды наши так делали..." У такого нелюбопытства есть положительная сторона: именно благодаря ему мы несем тысячелетние традиции. Россия - огромное государство, она сама почти Космос, и на ее просторах культура русских хоть и не радикально, но рознится. Причем касается это не только отдельных регионов, но даже соседних деревень. Поэтому в части описания кладбищ большой интерес могут вызвать даже простые этнографические сведения.
Полагаю, понятие "русское кладбище" - сильная абстракция. Существует конкретное кладбище в том же Козьмодемьянске, или в воронежском селе Платава, или погост Рудне в Подмосковье, на котором до сих пор проводится традиционный Престольный праздник, когда сельчане радостно встречают среди могил свою икону-покровительницу, вынесенную из храма. Они разные, настолько, что может показаться: принадлежат они разным этносам. Но это только на первый взгляд. Чем больше вживаешься в мир кладбищ России, тем больше находишь черт общности, причем наибольшее число соприкосновений приходится именно на нашу духовную жизнь.
То есть, если нельзя собрать образ кладбища, можно собрать образ характера данного народа. Но, собственно, создание образа русской души и есть моя сверхзадача.
В завершение вводных слов нам придется погрузиться в довольно скучный мир этимологии. Значение, которое мы закладываем в то или иное понятие, несет в себе довольно глубокий смысл. У слова "кладбище" есть синонимы: погост, некрополь, могильник. То, что мы в абсолютном большинстве случаев используем именно слово "кладбище", не случайно. Имеет оно табуистические корни и первоначально обозначало "место для складывания (кладьбы)". Заметьте, не закапывания и не погребения, а именно складывания. Погостом сначала называлась церковная община, приход с жилыми домами и службами, а еще раньше, в 10-м веке - постоялый двор, на котором временно останавливались князь и его свита. Значение слова "погост" как "кладбище" возникло позже, из-за обычая хоронить в ограде церкви. "Некрополь" переводится с греческого как "город мертвых". Слово "могильник" хоть и образовано из "могила" (холм, курган) используется нами только по отношению к скоту. Изредка для обозначения места погребения выдающихся людей мы используем греческое слово "пантеон" (переводится как "собрание богов").
Астрахань
Странные прогулки
Кладбище в одном из крупных русских городов. Средних лет мужчина не спеша бродит по аллейкам, похоже, слоняется без дела. Вот он устало присел в ограде одной из могил на скамейку, задумался, закурил. По закону подлости именно к этой могиле подбредает старуха, незаметно как-то подкралась и окликает: "Ты чего тут, сынок! Это моя могилка - то".
Мужчину зовут Василий Макарович Шукшин. Историйку эту описывает он в рассказе "На кладбище" (язык даже не повернется предположить, что описываемый казус - полная выдумка автора). Пишет он там, кстати:
"...Есть за людьми, я заметил, одна странность: любят в такую вот милую сердцу пору зайти на кладбище и посидеть час-другой. Не в дождь, не в хмарь, а когда на земле вот так - тепло и спокойно. Как-то, наверно, объясняется эта странность. Да и странность ли это? Лично меня влечет на кладбище вполне определенное желание: я люблю там думать. Вольно и как-то неожиданно думается среди этих холмиков. И еще: как бы там ни думал, а все - как по краю обрыва идешь: под ноги жутко глянуть. Мысль шарахается то вбок, то вверх, то вниз на два метра. Но кресты, как руки деревянные, растопырились и стерегут свою тайну. Странно как раз другое: странно, что сюда доносятся гудки автомобилей, голоса людей... Странно, что в каких-нибудь двухстах метрах улица и там продают газеты, вино, какой-нибудь амидопирин... Я один раз слышал, как по улице проскакал конный наряд милиции - вот уж странно-то!"
По моим наблюдениям на кладбищах плотность чудных, о то и чудоковатых людей не душу живого населения велика. Кто бывал на московском Ваганьковском кладбище, меня поймет, но что касается других, более простонародных погостов - то здесь гуляют исключительно чудаки. Есть, правда, кладбищенские воры, раньше промышлявшие исключительно цветами, теперь же гораздо расширившие ассортимент своей добычи и берут все, что придется - от кусков надгробий из цветных металлов до остатков еды. Но все равно, нашим ворам далеко еще до бандитов Европы, которые умудрялись лет двести назад похищать свеженьких мертвецов. Тогда среди просвещенной аристократии была распространена мода на практическую анатомию, а трупов, как Вы понимаете, хватало не всем. Хотя... на кулугурском кладбище в Хвалынске я не нашел ни одного непотревоженного старинного захоронения, и орудовали здесь наверняка "черные" археологи - искали золото. Кстати, прочитал недавно в газете, как в Брянской области одну кладбищенскую воровку посетители, поймав на месте преступления, привязали на ночь к одной из могил. Народное, так сказать, воспитание.
На упомянутом мною Ваганькове люди поклоняются известным личностям, ну а чаще просто любопытствуют. Тем более что экскурсионные маршруты по Москве редко минуют это место. А в том же Питере на Смоленском кладбище только одна почитаемая могила - Ксении Петербургской, остальное же - как античный пантеон с абсолютно чуждыми современнику захоронениями. Но сам простор и дикость Смоленского кладбища в контрасте с теснотой Васильевского острова, на котором оно расположено (заметьте, кстати, что слово "кладбище" среднего рода) как бы предрасполагает к гулянию здесь. И вправду, на Смоленском много гуляющих. Могилы постепенно исчезают и остается просто парк с аккуратно нарезанными аллеями. И мало кто помнит уже, как на заре советской власти со Смоленского кладбища наиболее примечательные памятники перенесены были в некрополь-музей при Александро-Невской лавре, "забыв" при этом тронуть сами захоронения.
В Сергиевом Посаде есть довольно примечательное, но совершенно незнакомое туристу место. Находится оно примерно в километре от Лавры вверх по течению речки и носит довольно странное название "Роща любви". Здесь до недавнего времени тайно от своих церковных начальников семинаристы встречались с девушками. Так, наверное, приятно бродить среди берез по многочисленным тропинкам и разговаривать о чем-то простом (или возвышенном, в зависимости от вкуса). Из гуляющих каждый наверное знает, что роща любви есть бывшее городское кладбище. Могильные плиты давно растащили, кресты посшибали, только холмики еще не сравнялись с землей, да кое-где остатки чугунных оград могут случайно попасться под ноги. Гуляющие парочки среди могил... Но, может быть, влюбленных просто тянет тенистый лес, а эта роща - самая близкая к Лавре? Конечно, так оно и есть...
Предки наши кладбища боялись (мы, собственно, недалеко от них ушли, сами не очень долюбливаем это место, да и внуки наши, наверняка будут страшиться его). Для детей во все времена нет ничего страшнее могилы. Для нас - уже взрослых - смерть тайна, но тайна конкретная. Ребенок имеет перед собой тайну абстрактную, а это, как страх перед неизвестностью, вдесятеро страшнее. По сути страх перед умершим порожден представлениями о его посмертном существовании. Неандертальцы уже шестьдесят тысячелетий назад соблюдали кое-какие похоронные обряды. Умерших укладывали в определенной позе: на боку, одна рука под головой, ноги согнуты - так мы обычно спим. В другую жизнь неандертальцы снабжали своих соплеменников кремниевыми орудиями, пищей. В одном захоронении в Ираке ученые нашли большое количество пыльцы растений, отчего пришли к выводу, что труп забрасывали цветами. Поражает то, что в любой части света, где находили неандертальские захоронения, тела располагались головой на запад или на восток, а не на юг и север. Специалисты делают вывод, что у предков современного человека уже были какие-то представления о загробном существовании. Но что это было: попытка облегчить посмертную участь родственника или стремление задобрить дух ушедшего? Если следовать гипотезе о том, что психика первобытного человека близка психике современного ребенка, то страха здесь было намного больше. И многое говорит о том, что избавляться от первобытного ужаса перед городами мертвых человечеству предстоит еще очень-очень долго.
Прежде всего, над нами довлеет своеобразный анимизм, который был присущ человечеству на заре его истории. Выдающийся этнограф Эдвард Тайлор писал:
"Верования, что призрачные души умерших держаться по соседству с живыми, имеет корни в низших слоях культуры дикарей, проходит через период варварства и сохраняется с полной силой и глубиной в цивилизации. Основываясь на целых мириадах описаний путешественников, миссионеров, историков теологов, спиритов, можно считать всеобщим весьма распространенное и само по себе естественное представление о том, что местопребывание человеческой души ограничивается преимущественно местом, где протекала ее земная жизнь, и тем, где погребено ее тело".
В сущности кладбище лишь часть, хоть и большая, всеобъемлющего культа мертвых. Когда я утверждал, что кладбищенская культура всем своим строем взывает к жизни, не лукавил: человек склонен отрицать смерть во всех ее проявлениях. Поэтизация смерти присуща обществам периода упадка, декаданса. Там, где Танатос побеждает Эрос, властвует философия уныния. А уныние, как известно - грех. Не остались чужды подобному мировоззрению русские писатели. Так, на почве воспевания смерти особенно преуспел ныне почти забытый, а в свое время популярнейший русский сочинитель Михаил Арцыбашев. Вот, к примеру, что писал он в 1909 году:
"Мне только тридцать лет, а когда я оглядываюсь назад, мне кажется, будто шел я по какому-то огромному кладбищу и ничего не видел кроме могил и крестов. Рано или поздно где-нибудь вырастет новая могила, и каким бы памятником ее ни украсили, простым крестом или гранитной громадой, все равно - это будет все, что от меня останется..."
По большому счету русская литература кладбище обходила. Конечно, русский писатель приходит на погост, но хорошего он там видит мало. Неслучайно один из великих заметил, что то, что цивилизованный европеец осыпает розами и лилиями, наш, русский умелец уделывает роковыми вопросами. Иван Тургенев свой роман заканчивает следующими словами:
"Есть небольшое сельское кладбище в одном из удаленных уголков России. Как почти все наши кладбища, оно являет вид печальный: окружавшие его канавы давно заросли; серые деревянные кресты поникли и гниют под своими когда-то крашенными крышами; каменные плиты все сдвинуты, словно их подталкивает снизу; Два - три ощипанных деревца едва дают скудную тень; овцы безвозбранно бродят по могилам..."
Ну вот, оказывается, я не смог обойтись без источников художественной литературы... Но, с другой стороны, где еще узнать, как выглядело русское кладбище полтора века назад? Оказывается, бумага сохраняется гораздо дольше могил... Хорошо сохранившихся кладбищ двухсотлетней давности единицы. Среди них пантеон 18 века при Александро-Невской Лавре в Петербурге и погост первой половины 18 века в ограде Ново-Иерусалимского монастыря. Но питерский пантеон почти полностью копирует западные кладбища, собрание надгробий в Новом Иерусалиме может рассказать нам о том, как хоронили элиту. Вид простого русского кладбища, надо полагать восстановить уже невозможно. Описания современников в абсолютном большинстве негативны. Двести лет назад один русский поэт о кладбище писал только: "Беги, беги сих мест, счастливый человек!" Но я лично одну "зацепку" могу предложить. Мне кажется, современные старообрядцы вполне сохраняют вековые традиции в своих кладбищах. Такие небольшие, но чрезвычайно аккуратные погосты я видел в местах компактного поселения старообрядцев:
в Семеновском районе Нижегородской области, в окрестностях города Куровской, под городом Шацк.
Прежде всего, они отличаются ухоженностью, и это при том, что деревянным крестам и столбикам дозволяется спокойно догнивать. К тому же мною было замечено, что на кладбищах староверов не забываются даже заброшенные могилы: за ними ухаживают хозяева соседних захоронений. Естественно, есть и среди старообрядческих кладбищ запущенные, но это бывает редко и только там, где поселение умирает. Возможно, для Вас это прозвучит несколько неожиданно, но, тем не менее: русские в культуре захоронений в Средние века продвинулись гораздо дальше "цивилизованного" Запада. У нас во все времена свято соблюдалось последнее право человека - право на два аршина земли. В европейских государствах вплоть до 18 века бедных хоронили в братских могилах. На окраинах кладбищ вырывали глубокие траншеи, вмещавшие до полутора тысяч трупов и засыпались они лишь по мере заполнения. Примерно так в блистательной Вене упокоился Вольфганг Амадей Моцарт, ведь для персонального захоронения гения средств не нашлось. Участи быть положенным в братскую могилу в "Европах" удостаивались все, кто был не в состоянии уплатить немалые деньги за право быть похороненным внутри церкви или в церковной ограде.
Чтобы не отойти от истины, замечу, что подобные коллективные захоронения существовали и на Руси, назывались они "скудельницами". Происхождение братских могил как на востоке, так и на западе Европы одно: эпидемии чумы. Но, в отличие от Запада, в России скудельницы выкапывались только в годы эпидемий (реже - в великий голод). На Западе братские могилы вошли в привычный обиход и, как уже было замечено, они принимали умерших постоянно.
Вот написал чуть выше словосочетание "свято соблюдалось" и впору раскаяться. Конечно, никогда и ничего у нас не соблюдалось действительно свято. Уж чего-чего, а братских могил по нашей "шестой части света" (и пяти шестых частей тьмы - как иногда шутят) разбросано немало. К могильникам, оставшимся от многочисленных эпидемий, братские могилы погибших в битвах и погубленных самодержавными властями. Их огромное количество позволяет говорить об особой форме бытования русского кладбища и форма эта тоже требует внимания. Мы их жалеем. Если на обычном кладбище умершие ПОКОЯТСЯ, лежащих в братской могиле мы считаем ПОГУБЛЕННЫМИ душами. И почти всегда испытываем катарсис на больших комплексах братских кладбищ. Такова особенность наша: любим каяться, перед этим нагрешив...
Русские писатели 19 века, рисуя печальный образ родного погоста, не совсем уж и преувеличивали. Упомянутые уже эпидемии наложили немалую тень на кладбища, причем по всей Европе. Так, в Англии 17 века кладбища были запущены просто до безобразия, а поминать усопших вообще не было принято. Примерно то же происходило во Франции, и причиной тому же были все те же эпидемии. Зато в Новом Свете строилась совершенно иная система отношений к умершим. Кладбище для первых поселенцев Северной Америки было местом, где утверждалось единение общины. Именно здесь впервые был законодательно установлен минимум глубины при рытье могил и введен контроль за соблюдением благопристойности и скромности при погребении. Из этих первых шагов человечества по соблюдению элементарных норм для ВСЕХ без исключения людей выросла впоследствии самая развитая в мире культура погребения.
Как всегда, одаривает нас совершенно иным, в чем-то даже радостным чувством наше солнце Пушкин. Не могу не воспроизвести полностью одну из его элегий но перед этим поделюсь одним воспоминанием. Как-то весьма милый человек Соломон Ефимович Кипнис водил меня по Новодевичьему кладбищу, о котором он написал толстенную книгу. Когда наш разговор коснулся эстетической стороны надгробного искусства, Соломон Ефимович Невзначай обронил: "Ну, видите, разве это сравнится с пошлостью провинциального погоста..." Но обратимся к Пушкину:
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе наутро ждут, -
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит,
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темную не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
Наместо праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
Чему именно противопоставляет Пушкин скромный провинциальный погост? Ответ таков: муниципальному городскому кладбищу, которые в эпоху поэта были еще относительно новым явлением. Как ни странно, реформа кладбищ дала старт одновременно по всей Европе, но большее развитие она получила у нас. Снова, человек пытался побороть эпидемии и идея вынести кладбища за черту города следовала прежде всего гигиеническим целям. После пристрастного обследования мест погребения Парижский парламент в 1763 году издал постановление о создании за пределами Парижа восьми больших некрополей с одновременным закрытием старых кладбищ. Правда, идея была несколько экстравагантна. Предлагалось парижанам относить умерших на улицу и ежедневно специальные повозки собирали бы трупы и отвозили за город, где их складывали бы в одну общую могилу. Новые некрополи к посещению людьми не были предназначены. Естественно, идея была спущена на тормозах и только декрет Наполеона в 1811 году окончательно закрепил идею светских загородных кладбищ - но с индивидуальными захоронениями.
Толчком к таким же движениям в России послужила эпидемия моровой язвы в 1770-1772 годах. В 1772 году Сенат издал указ, запрещающий хоронить в черте города по всей территории Российской империи - во избежание эпидемий. Предписывалось все городские кладбища ликвидировать, что и было выполнено с обычным усердием. Повезло тем населенным пунктам, которые не носили статус города, хоть и имели значительное население. В частности, село Городец сохранило свои исторические кладбища, поскольку приписано было к городу Балахне, по населению гораздо меньшее, чем названное село.
Первое городское кладбище в Москве образовано еще того ранее, в 1748 году, и носило название Лазаревского. Именно носило, потому что оно ныне не существует. Как и добрая половина других московских муниципальных кладбищ, уничтоженных в 30-х годах 20 века. Кроме Лазаревского, это были Семеновское, Дорогомиловское, Кожуховское и Братское кладбища. Мы сейчас склонны винить коммунистические власти в святотатстве, и действительно, во многом они были не правы, хотя, сам метод тотального уничтожения кладбищ - вовсе не их открытие. Начать хотя бы с того, что после указа 1772 года все московские погосты были действительно безжалостно уничтожены. Я, работая одно время в городской газете, не один раз самолично находил большое количество человеческих костей на стройках, если они велись возле церквей, построенных до 18 века. Тогда "повезло" только некрополям, находящимся в оградах монастырей, но при советской власти рука разрушителя дотянулась и до них. А некоторые уничтожались и вместе с монастырями. В частности, ушли в небытие некрополи Даниловского, Андронниковского (на его территории сохранились несколько надгробий 16 века, они свалены на заднем дворе), Скорбященского, Алексеевского, Симоновского монастырей.
Французы еще на волне первой своей революции постарались уничтожить кладбища в черте Парижа. Так, на месте старинного кладбища Сент-Инносан бала разбита городская площадь, украшенная первым в истории Парижа фонтаном. Правда, в отличие от наших "исполнителей", французы провели тщательную эксгумацию - было выкопано более 20 тысяч останков людей, в том числе и из традиционных братских могил. Кости вывезли в парижские карьеры...
Легко сегодня осуждать разрушителей кладбищ. Даже ,если они были абсолютно не правы в своих действиях. Но стоит все-таки учитывать, что Москва середины века 20-го, как и Париж конца века 19-го, собирались стать центрами нового мироустройства. Французы вынашивали планы совершенно революционных преобразований кладбищ, но и наши "перестройщики" мало в чем от них отличались. Помните, как усиленно "проталкивали" власти обряд кремации? Если в Европе первый крематорий открыт в 1876 году, у нас первую печь для сожжения трупов построили в 1921 году. Даже Ильф и Петров в своем бессмертном "Золотом теленке" иронизировали по этому поводу:
"- Ну что, старик, в крематорий пора?
- Пора, батюшка, - ответил швейцар, радостно улыбаясь, - в наш советский колумбарий.
Он даже взмахнул руками. На его добром лице отразилась готовность хоть сейчас предаться огненному погребению".
Конечно, советским чиновникам было далековато до необузданной фантазии французов. Те предлагали создать гигантские катакомбы с отделениями для разных социальных слоев, живописных парков с возникающими то тут, то там гробницами, предлагали даже создать музей, в котором надгробия соперничали бы в изящества. Но, тем не менее, одно кладбище нового типа было создано. Кремлевское. Правда, новой идея казалась только внешне. Гробница с мумией отца-основателя (некоторое время даже двух отцов), близ нее захоронения первых лиц государства, а чуть поодаль - наиболее прославившихся граждан... что-то подобное практиковалось еще в древнем Египте во времена фараонов. В число этих граждан, между прочим, вошли первый космонавт Земли и великий полководец... Странное место, проникнутое метафизикой...
Московские кладбища уничтожались довольно планомерно (петербургские некрополи по ряду причин этой участи избежали, а вот в Воронеже старое кладбище стерли с лица земли, оставив всего две могилы, одна из них принадлежит поэту Кольцову). Часть бывшего Семеновского кладбища теперь занимает завод, другая его часть так и осталась бесполезным сквером, лишь кое-где из земли просматриваются остатки решеток и надгробий. Дорогомиловское кладбище разгромили в угоду властям. На его месте построены в 1957 году дома для партнуменклатуры вдоль Кутузовского проспекта. В порыве градостроительной деятельности не заметили, как снесли вместе с великолепной Елизаветинской церковью и памятник над братской могилой воинов, павших не Бородинском поле в битве с французами.
Примерно по той же причине ликвидировано Братское кладбище. Основанное в 1915 году как место упокоения жертв Первой мировой войны, просуществовало оно недолго и место его занял микрорайон Песчаных улиц. Центральная часть кладбища оказалась нетронутой, здесь разбит небольшой парк, но тем не менее, могилы совершенно уничтожены.
Странная судьба была у Лазаревского кладбища. Рожденное как весьма престижное место упокоения, оно постепенно превратилось в кладбище для бедных. Сюда свозились неопознанные трупы со всей Москвы, за зиму их накапливалось немало в специально предназначенном склепе, а по весне, когда земля оттаивала, их хоронили за казенный счет. Отдельно предавали земле самоубийц, большинство из которых составляли юные дамы. Сказывалась близость кладбища к самому криминогенному московскому району - Марьиной роще. Довольно неожиданное описание Лазаревского кладбища, относящееся к началу 30-х годов, я обнаружил у эстонца Ахто Леви:
"...Само же кладбище стало пристанищем для честных воров, кишело ими. Если случалось, какой-нибудь вор спалился с кражей, стоило лишь добежать до кладбища: потерпевший уже не решался преследовать его дальше. Случалось, угрозыск устраивал на кладбище облавы, но воров вовремя предупреждали их пристяжные шестерки - пьяницы, зеваки, а лазеек в оградах проделано много... На могилах тут и там закуска, тут и там качают воры правишки, а если дело осложняется, то идут на камушки за кладбищем, где собираются воры не только Москвы, но и приезжие..."
Поймите теперь рвение властей, желавших избавиться от разгула преступности. Думаю, окрестные жители только вздохнули, узнав о ликвидации воровского гнезда. На месте же кладбища до сих пор существует так называемый "детский парк", по сути представляющий собою зеленую зону в городском районе с очень компактной застройкой.
Идешь порой сквозь старое кладбище (а в городах через некрополи нередко проложены сквозные пешеходные дорожки) и вдруг - как обухом по голове - надпись во весь могильный камень: "Не гордись, прохожий, посети наш прах! Ведь мы уже дома, а ты еще в гостях..." Если не вдумываться в смысл фразы - довольно пошленькая сентенция, практически (говоря современным языком) мем. Но я, наталкиваясь именно на эту фразу не один раз и в совершенно разных регионах, имел глупость вдуматься. И пришел к довольно парадоксальному заключению. Вопреки банальной форме эта эпитафия имеет глубокое содержание. В сущности, мы видим обращение мертвого человека к живым. Точнее, то, что хотел живой человек, реальный автор, вложить в уста мертвого. И, если собрать некоторое количество подобных эпитафий, отображающих то, что должны, по нашему мнению, говорить из загробного мира, можно создать собирательный образ этого самого мира.
А, если надгробные тексты создают некий квазиомир, то это - в полном смысле литература.
Современное русское кладбище не очень-то может похвалиться развитым искусством эпитафии. По моим наблюдениям, глубокой культуры эпитафии у нас нет. В отдельных населенных пунктах, например, в городе Белозерске, написать какие-то слова, и, по возможности, нестандартные - почитается за традицию, но в основном - "отеческие гробы" не отмечены образцами высокого слога. Над русским кладбищем довлеет какая-то всеобъемлющая серость. Как-то не любят отходить у нас от общепринятого стандарта типа: "Мир праху твоему".
Самым гениальным из того, что мне удалось увидеть, было: "Каждому дню я радовался..."
Между тем искусство эпитафии является одним из самых древних. Бесконечные надписи на стенах в усыпальницах фараонов - разве это не эпитафии? (Хотя, как говорят специалисты, это было гораздо большее, чем эпитафии, ибо несло сакральный смысл.) В античной Греции эпитафией называлась вначале надгробная речь, а потом - поминальная надпись. На древнеримском надгробии обязательно была надпись, то длинная, то короткая, в коей указывалось имя покойного, его семейное положение, социальный статус, профессия, возраст, дата смерти и иногда имя человека, воздвигнувшего памятник. Часто вытачивали портрет умершего в виде барельефа или бюста. Еще в катакомбах с захоронениями первых христиан ямки, куда опускали умерших, закрывали табличками с надписями.
В древнем Китае дощечку с указанием имени покойного приносили с кладбища и устанавливали ее в комнате покойного или в семейном алтаре где ее потом сохраняли многие поколения. Считалось, что в этой дощечке воплощалась душа усопшего. Ей приносили жертвы и выполняли перед ней разные ритуальные действа.
Надписи на русских надгробиях появляются в 16 веке, причем почти одновременно с возрождением эпитафий в Европе. На западе, после гибели античного мира, почти тысячу лет надгробия оставались безымянными. Как и в России, разница только в том, что самые ранние из русских надгробий, найденные при раскопках в Московском Кремле, датированы 13 веком. Представляют они собой гладкие белокаменные плиты. Первые надписи содержали в себе краткую информацию о погребенном и молитву, либо цитату из Евангелия. То есть, творчества в полном понимании этого слова еще не было. Первые надписи, являющиеся авторскими произведениями возникают во второй половине 18 века, когда Россия уже твердо встала на европейскую дорогу.
Естественно, касалось это только культуры аристократии, простолюдины вряд ли смели нарушать многовековые традиции - их надгробия были вообще безымянны. Но, с другой стороны, качество и материал памятников на богатых могилах позволило им пережить века. Не всем, конечно, далеко не всем: наше стремление к преобразовательской деятельности привело к тому, что даже древние надгробия высокого качества в абсолютном большинстве случаев утрачены. То немногое, что сохранилось, с большой натяжкой может представить нам истинный вид старинного кладбища, и тем более уровень культуры эпитафии. Прежде всего, памятники разворовывали либо растаскивали для хозяйственных нужд. Очень часто из них делали дорожные парапеты, лестничные прогоны, а надгробия из качественного мрамора использовали по прямому назначению. На Большеохтинском кладбище в Питере шикарных памятников на могилах новопреставившихся горожан, сделанных из украденных старинных надгробий, я видел немало. А в селе Холуй Ивановской области, наверное, от русской лени старые надписи на памятниках вообще не стирают. С одной стороны написано, к примеру: "Шуйский купец такой-то...", а с другой - имя похороненного здесь крестьянина.
"...Она почти каждый день после обеда приезжала на кладбище и, поджидая меня, читала надписи на крестах и памятниках..."
Как я уже сказал, кресты и памятники в основном уничтожены, осталась ничтожная их часть. Но вновь подтверждается мысль классика о том, что рукописи не горят, и время донесло до нас совершенно уникальный документ. Это архив "Русский провинциальный некрополь". Собран он русским историком Николаем Петровичем Чулковым, и в 1996 году опубликован. В книге собраны сведения по центральным, южным и восточным российским губерниям, и содержит информацию о надгробиях с 18 века по 1914 год. Материал о северных областях России успели опубликовать до революции; то же, что издано в современной книге, сохранилось в виде картотеки. Идея создания подобного архива родилась тогда в недрах официальной власти. В 1908 году по епархиям был разослан указ Синода "о представлении списков лиц, погребенных в церквах и на кладбищах, с полным обозначением надгробных надписей, сохранившихся на могилах духовных лиц, дворян и наиболее крупных общественных деятелей купеческого и других сословий".
Жил честно, целый век трудился,
и умер наг, как наг родился...
Сей поэтический пассаж имеет довольно сомнительную литературную ценность и лишь сообщает определенную информацию, что, мол, человек был хороший. Или такая надпись на могиле младенца:
Недолго на земле наш ангел погостил
И все, что нам собою подарил -
Надежду, счастие с утехою земной,
Наш милый гость унес с собой.
И эта поэтическая миниатюра очень далека от литературы, зато мы видим пусть и нелепую, но попытку родителей как-то защитится от удара злого рока. Когда я прояснил себе, что основной поток надгробных текстов примерно такого же качества, пришел к выводу, что для оценки эпитафий эстетические категории неприменимы. Здесь лучше подходят простые человеческие законы и важен не уровень литературности текста, а степень искренности автора.
Я разделил эпитафии по иному признаку. Хотя эта классификация тоже весьма критикуема, она хотя бы помогает разобраться в целях эпитворчества. Первый вид эпитафий, условно мной названный: "статистика", является самым распространенным и передает нам информацию об имени покойного, его социальном положении, профессии, датами рождения и смерти, причиной смерти, и чаще всего дает ссылку на того, кто памятник поставил. В старину статистическая эпитафия могла быть весьма пространна:
Металлом сим покрыт прах Статск. Советн. Малорос. Почт-директора и кавалера Парфена Ивановича Левченкова, ск. 5 января 1821 года, на 51 году службы и на 70 году жизни своей, преисполненный всех христианских добродетелей, он был ревностный и усердный сын церкви и отечества, верный царю, нежный супруг, чадолюбивый отец, примерный домостроитель, благоразумен, великодушен, снисходителен и сострадателен. Вдова, дочь с мужем и дети их в душевной скорби своей оплакивают потерю сего благочестивого мужа. Да будет ему вечная память.
В сем месте погребено тело супруги генерал-провиантмейстера и кавалера Иоанна Комбурлея рабы Божьей Феодосии, по истечении 42 лет жизни своея преставившейся 1791 году октября 2 дня в 7 часу по полудни, ей же в вечное плачевное воспоминание о бесценной трате чадолюбивейшей сия матери поставили дску сию дети ея. 1794 г. Апреля 10 дня.
Другой вид надгробных надписей назван мною: "молитва". В сущности, это обращение к Богу, причем не только в виде цитаты из Писания, допустима и самодеятельность. Тоже может варьироваться от коротеньких словосочетаний до длинных кусков Евангелия. Как правило, молитва соседствует со статистикой:
Купеческая жена Агафья Федотьевна Постникова, скончалась 19 августа 1880 г., родившаяся в 1846 году, тезоименитство ея 5 февраля. Дети ея младенцы: Василий, Иоанн, Анна. Для мужа и детей ты жизни не щадила, но ранняя могила похитила тебя. Покойся, нежный друг, до верного свиданья моим с детьми стенаньям внемли с высот небес. Теперь душа твоя со всем земным простилась, к Творцу Небесному на небо унеслась. Небесная, молись теперь не о себе, молися о земных и преданных тебе.
Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?
В доме Божьем обителей много!
Этой мыслью покойная в жизни жила,
Она любила Господа Бога
И с теплою верой в Него умерла.
К тебе, милосердный Спаситель
Припадаю с усердной мольбой:
Ты отверзи им Рая обитель
И со святыми их упокой...
Здесь погребен раб Божий города Кролевца купец Матфей Павлов, сын Котлеров, родился 1792 г. Ноября 14 дня, представился в вечную жизнь 1853 г. Июня 14 дня; всего его жития было 61 год 6 месяцев и 16 дней. Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Итак, живущие в мире прочтите
Надгробную надпись сию,
И в память вечную скажите
За душу грешную мою.
Зато после и над вами
Проходящий всяк живой
Скажет тихими словами:
"Боже, душу упокой!"
Следующий вид эпитафий назван мною: "плач". Под определение "плач" попадает любой надгробный текст, являющий собой обращение живого человека к усопшему, так сказать, "письмо в никуда". Здесь и далее я не буду давать целиком тексты эпитафий, а лишь постараюсь "вырвать" из них интересные фрагменты. К тому же, как Вы уже заметили, для удобства чтения тексты воспроизведены по нормам современной орфографии.
Итак, с тобою расстался надолго, друг души моей. Мечта исчезла, я остался один лишь с горестью своей. Так, Ангел, хоть забудешь в странах Авраамовых ты меня, но Ангелом моим все будешь и я умру, любя тебя.
От отца, матери, деда и бабки нежному, драгоценному сыну и внуку их. На радость нам ты расцветал, любимец был ты наш родной. Так мило всех ты утешал Наш милый Ангел неземной. Теперь в тиши уединенной приют могильный ты обрел и унес, наш друг бесценный с собою радость всю у нас. Спи, милый Ангел наш, никто не потревожит души твоей...
Отрадой и счастьем ты был мне одно мгновенье. Покойся, милый прах, до дня соединенья; теперь душа твоя и к лучшей жизни отлетела, где нет страданий и скорби нет; облекся ты в небесный свет. Все это соорудила любовию супруга твоя Мария.
Прости, мой друг, теперь твоя могила травой не зарастет и печальных камней груду бурный вихрь не разнесет! Жена заботливой рукою сохранит друга приют, и по смерти над тобою розы жизни расцветут.
Склонясь над тихою могилой,
К тебе душой стремлюся я,
Припоминая образ милый,
Давно покинувший меня.
В минуту грустного прощанья,
Когда стремился в вечность ты,
Я схоронила мои желанья,
И жизни лучшие мечты.
На век покинута тобою,
Одна на жизненном пути,
Борюсь с мучительной тоскою
И скорбь живет в моей груди.
Добрый ангел мой, прости! За меня молись ты Богу, чтоб я мог мой крест нести...
Спи, дитя мое, до радостного утра!
Ты промелькнула для меня, как солнца луч в мрачный день,
Унесла за собой мое ты счастье и покой
С тобою, люба дорогая,
Я схоронила в могиле сей любовь, надежду, веру теплую мою.
Для всех чужая я,
И все мне чуждо стало.
Молю тебя, моя родная:
Молись, чтоб за гробом с тобою я жила.
Сама молиться разучилась,
Чего просить, о чем молить,
Чтоб в раскаяньи скончалась
И там с тобой Творца хвалить.
Завял цветок природы нежный.
Борей жестокостью подул,
А младенец наш любезный
Взглянул, заплакал и уснул...
Средь всякого зла и гоненья,
Всякой злобы и желчи людской
Не нашел ты себе утешенья
В этой грустной недоли земной,
Примирись же с судьбою суровой,
Горемычной земли не кляни
И у пристани новой
Добрый друг отдохни.
Печаль в ню же ввергоша мя, вниде в душу мою и погуби мя.
Люби, пока любить ты можешь,
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем
Ты у могилы дорогой.
Прохожий! Вспомяни, кто ты таков есть, что кончатся твои в сем мире слава, честь, что придут и к тебе последних дней минуты. Предупредись теперь, последствия все люты. Друзья, богатство, сан с мирскою суетой оставят все тебя, все это блеск пустой.
Возри, прохожий, и спроси, что значит камень сей?
Кто благодетеля ценит нелицемерно,
Тому потеря в нем чувствительна безмерно.
Таков есть смертного назначенный предел,
Отдал природе долг и в вечность перешел.
Поспешил туда, где жизнь светлее и чище, среди миров иных и не побыть здесь на этом пепелище твоих надежд земных, от праха отрешась с высотою полета в неведомую даль, там в этой стране не привьются заботы и минует печаль.
Холодный прах не требует частей,
Богатства, пышность, слава не пленяет.
За гробом нет мирских в душе страстей,
Лишь память нежная их услаждает.
И я был жив, как ты, и ты будешь мертв, как я.
Не плачьте, матери, о ранней смерти чад. Смерть, отъемлюща живот, есть к бессмертью переход. Почийте же, чада милые, до радостных минут. . И в наши дни унылые, быть может, в мир пройдут.
Верю, что души наши не разлучились и терпеливо жду конца.
Время льется так, как речка,
Год проходит так, как час.
Человек живет, как свечка,
Ветер дунул, он погас.
Они на небесах; им надпись не нужна,
К подобным нас делам должна вести она.
Здесь в безмолвии святом
Под сим камнем и крестом
Спят страдания людей
До рассвета лучших дней.
Все, что радовало их,
Что терзало душу в них
Грусть и смех, печаль и страх
Все навек легло в гробах.
Ну, и последний вид эпитафий, выделенных мною, назван "голос оттуда". Главу об эпитафиях я начинал именно с такой ("Не гордись, прохожий..."). Этот самый странный, таинственный род надгробных надписей являет собой как бы обращение к прохожему или посетителю от самого умершего. И, как я говорил уже, рисует образ загробного мира таким, как мы его представляем себе.
Приди, любезная моя супруга, на мою могилу с любезными детьми, помяните меня добрыми делами и воздохните со слезами. Жизнь моя временная прекратилася, и я в гроб на век вселился;
Богатство, пышность, красота, как прах и дым - все суета.
Помале вечно погибает и сну подобно исчезает,
Одна святая добродетель на суд предстанет, как свидетель
И так любезная моя Супруга и дети, Творец позвал меня к Себе и вы Ему молитесь за меня.
Ты здесь, мой друг и час смерти для мены не страшен.
Под крестом зарыт в землю, спишь ты, не проснешься и не голос мамы милой ты не отзовешься; прихожу к тебе я плакать над тобою и напрасно ожидаю порою, мальчик милый; откликнися ты хоть в этот час мне, встань из гроба, улыбнися хоть раз мне. Мама, мама, не грусти ты, что к тебе не иду я; там на небо посмотри, там теперь живу я; нас, детей, здесь много, ангелы здесь с нами, и мы вместе молим Бога, чтобы был Он с вами, чтобы папу и тебя в жизни не оставил, и от горя чтобы Он, милая, избавил.
На прах мой наступивши, о душе моей помолишися.
Не лейте слез о мне, о милые, напрасных.
Разлуки нет для тех, бессмертен кто душей.
Я к Богу вознеслась, избегнув бурь опасных.
Земля нам чуждый брег, лишь небо край родной.
Читателю скажу: вот дцка, могила, гроб, в коих я лежу. За славою мирской и тщетною гонялся, странам, краям чужим, морям, волнам вдавался... Все человеки, как я, и все из мудрецов в перст обратится так, как я здесь. Свою жизнь в иноках скончал в обители во здешней и именем я слыл Парфений многогрешный Соловцов; родился 29 августа 1729 г.
На современном кладбище также немало эпитафий, но как они пошлы... Дело в том, что похоронная индустрия давно уже предлагает стандартный набор текстов, достаточно качественных с точки зрения литературной поденщины, зато грамотных. Но в них абсолютно отсутствует искренность. Нечто подобное происходит и на Западе. Филипп Арьес в книге "Человек перед лицом смерти", рассказывающей об истории европейских кладбищ, пишет:
"...Чем больше становится длинных поэм и нескончаемых похвальных слов, тем меньше личных подробностей. Жанр вульгаризируется по мере того, как растет число тех, кому хочется оставить свою надпись на могиле близкого человека. Торговцы надгробиями уже начали предлагать семьям усопших готовые тексты эпитафий. Что-нибудь вроде "Вечно безутешные" на эмалированной пластинке, иногда с фотографией покойного. Наши сегодняшние кладбища полны таких условных и банальных выражений чувств, причем чувства эти остаются подлинными и глубоко личными. Одно и то же - во Франции, Италии, Испании, Германии, повсюду..."
В России пошлость дополнилась сверхпошлостью - надписями на дорогом мраморе могил "братков". Как всегда выручает провинция. Там изредка в написанных порой от руки эпитафиях еще можно найти искренность, а иногда за надписями на кусочках фанеры скрываются целые океаны чувств. Важно только преодолеть неприязнь к косноязычию народного слога.
Упадок культуры эпитафии на русском кладбище с лихвой компенсирует распространенность изображений умерших на надгробиях. Фотография сделалась неотъемлемым атрибутом могилы. Это стало уже закоренелой частью погребальной культуры, как и частью культа мертвых вообще. Я всегда поражался огромным количеством фотографий родственников на стенах деревенских домов; ну, ни в чем русский человек не знает удержу... Все осовременивается, фотографии со стен перемещаются в альбомы (или в помойку), но не исчезают они с могильных памятников. И, как у каждого культурного феномена, у фотографий на кладбище есть эстетическая основа.
Во-первых, отбор фотографии родственником для перекопированния - процесс творческий (мы отбираем ту карточку, которая, по нашему мнению, наиболее выражает близкого человека; к примеру, свою маму мне хочется видеть вечно молодою). Потом эта фотография станет посредником в нашем общении с усопшим. Во-вторых, мы стараемся выразить свое отношение к человеку, опять же при помощи отбора фотографии, то есть в портрете мы ищем определенный акцент, либо ситуацию. В третьих, фотография сама по себе может быть произведением искусства.
То есть, как минимум, нельзя отрицать наличие культуры надгробной фотографии.
Мне, профессиональному фотожурналисту, мир кладбищенских фотоизображений по-особенному близок. Хотя, есть еще другие миры, не менее интересные - скульптура, кладбищенская живопись и даже флористика (культура украшения могил цветами тоже чрезвычайно занятна) - и каждый из миров дополняет общую картину русского кладбища.
На современном кладбище фотография меняется - все большую популярность приобретает гравировка по мрамору, довольно, между прочим, качественная и долговечная. Такая украшает могилу Шукшина, например. Православная церковь, к слову, вообще запрещает помещать фотографию усопшего на надгробие - тем более на крест (о церковных запретах мы еще поговорим). Мы опять не отошли от общемировых поветрий, о чем пишет и Филипп Арьес:
"...благодаря искусству фотографии, помещать портрет умершего на могиле вошло в обычай в народной среде. Фото на эмали может сохраняться очень долго, и, вероятно, уже на могилах солдат первой мировой войны, павших на поле брани, впервые появляются такие портреты. Впоследствии обычай этот широко распространился, особенно в странах Средиземноморья, где, гуляя по кладбищу, словно листаешь страницы старого семейного альбома".
В определенной мере эстетика фотографии близка эстетике кладбища. Сама по себе фотография является средством умерщвления материи. Бездушный объектив фотоаппарата как бы вбирает в себя все, что способен разглядеть, так же как смерть поглощает все и вся, хоть и фотоснимок - всего лишь жалкий слепок с реальности.
Фотография всегда была особенно внимательна к поэтике разложения, умирания. Это даже не скрывалось в инфернальных глубинах, а лежало на поверхности. Лица стариков, древние развалины, погибшие деревья, заброшенные кладбища всегда были излюбленным объектом фотографов. Так фотографов всего мира притягивает Еврейское кладбище Праги, впрочем, и не только фотографов. Концептуальный подход к постоянному "утеканию" бытия из-под рук, обостренное чувство безвозвратной потери каждого мгновения есть философская основа фотографического творчества. Это я называю чувством хрупкости бытия. Человек с фотоаппаратом становится неким жрецом, призванным констатировать нещадный ход времени.
Эстетика кладбищенской культуры работает в двух направлениях. Первый объект внимания этой культуры - непрерывность бытия. Вернее, стремление утвердить непрерывность бытия. Второй - смерть. Точнее, тайна смерти. Если бы внимание к тайне смерти было не так сильно, культ мертвых не был бы так развит в человеческом обществе. Слово "страх" с натяжкой можно заменить словом "уважение". Но как бы мы ни назвали наше отношение к смерти, в любом случае наши игры с этой Великой тайной останутся деструктивной направляющей кладбищенской культуры. Любое кладбище мира содержит в себе деструктивную и конструктивную направляющие. Что бы мы не говорили про русское кладбище, на данный момент преобладает конструктивное. Мы стремимся украшать наши могилы надписями, фотографиями, цветами - в общем, всеми данными нам средствами боремся с тленом. В последнее время довольно кардинально меняется наше отношение к мертвецам - тому виной (или на пользу?) наше скоростное внедрение в мировую поп-культуру. Количество трупов на телеэкранах со смакованием подробностей, вал второсортной кинопродукции, где загробный мир представлен великим разнообразием самых омерзительных типов, - все это притупляет наш страх перед тайной посмертного существования, одновременно сублимируя этот страх. Вместе с тем, это довольно опасные игры, поскольку примитивные страхи запрятаны в самых потаенных уголках человеческого мозга, и воздействие идет на уровне подсознания. Хотя, гораздо хуже, когда подавляется человеческая потребность в познании. Как бы то ни было, современность научила нас не бояться кладбища.
Но вернемся к теме фотографии. Фотограф постоянно вступает в борьбу с бездушием прибора, с помощью которого он фиксирует реальность, то есть с фотоаппаратом. Он старается привнести в тупое безмолвие фотоснимка вою боль. Эстетика фотографии и эстетика кладбищенской культуры сходятся в противоречии между жизнеутверждающим и смертельным началами. Прекрасный, между прочим, повод для рождения феномена.
Но сделаем разговор более предметным. Представленный мною видеоряд несет, по моему мнению, гораздо больше информации, чем текст, который Вы читаете. Вполне можно было обойтись толькоькартинками, но возникает ряд вопросов. А как это было раньше? А почему именно так? А что происходит в других странах и культурах? Приходиться плести сети слов... Но есть еще один момент. Если в тексте перед Вами предстает автор, то в фотографиях я лишь посредник между Вами и тем, что Вы видите. И, чем меньше Вы увидите в фотоснимках авторскую точку зрения, и одновременно перед вами откроется подлинная реальность, тем больше плюсов мне. В денной работе это мое кредо, и даже - сверхзадача. В других случаях я обязательно использую другое соотношение "автор - реальность".
Взять хотя бы традиционные ограды вокруг могил. Европа лишилась их давно, но ведь - были же... Назначение ограды - защитить захоронение от домашнего скота; во Франции 18 века епископы непрерывно публиковали запреты на выпас скота на погостах, но безуспешно; кладбища были целиком во власти животных. Другая ситуация наблюдалась в Англии. Право выпаса овец предоставлялось приходскому священнику, и он его использовал "на все сто". Тем более, идиллическая картина тихого погоста с мирно пасущимися зверушками радовала глаз мирянина. Соответственно, и могилы в Англии издавна не знали оград. Недавно видел один американский фильм, где действие развивается, в частности, и на деревенском кладбище в негритянском поселении. Те же кресты, дикий бурьян, ограды, что и у нас...
В России ограды ставят даже на городских кладбищах, где отродясь не было коров или коз. Да еще и пики не забудут наставить поострее. А заметил, что на степень заостренности этих самых пик влияет характер населения данной местности. Есть регионы, где нет вообще заострений на оградах , а кое-где, наоборот, просто пройти по кладбищу опасно. Если начать географически эти регионы определять, становится совершенно понятным современное назначение оград. "Оскалены" пиками ограды в наиболее криминализованных областях (Урал, Средняя Волга, Нижний Дон и т. д.). Лишены опасных заострений ограды Русского Севера, Черноземья, Нижней Волги). Крупные города - почти все - также имеют очень "злые" кладбища. Правда, на современных некрополях власти по европейскому образцу запрещают устанавливать ограды, но это вряд ли привьется именно сейчас: воруют и сегодня.
У ограды есть еще более глубокий смысл: таковой русский человек ограничивает кусок Земли. Своей Земли. Как это не горько звучит, это единственная земля, которая находится у него в собственности. Зная непостоянство наших правителей, политических режимов, мы стремимся любыми способами закрепить наше эфемерное право собственности. Многие любят говорить о русской соборности, но вот на кладбище мы видим выражение сугубого индивидуализма русской души. Правда, встречаются довольно странные исключения. В Павинском районе Костромской области существует обычай никогда не закрывать дверцы кладбищенских оград. Обычай этот имеет строгость табу и местные жители объясняют его тем, что, закрывая дверцу к могиле, ты теряешь связь с умершим, и, как следствие, рискуешь вскорости оказаться в могиле сам.
"Идеальный" образ русского кладбища давно создан литераторами. Наиболее точно, по моему мнению, выразил его Виктор Астафьев, причем сделал он это "от противного", впечатлясь посещением Новодевичьего кладбища:
"Очень, должно быть, неуютно спалось здесь, на престижно-аристократическом кладбище, среди новоявленных и прежних сановников и знаменитостей, русским мужикам Смелякову и Шукшину, чуждо среди нагромождения пышных надгробий и позлащенных грузно-каменных памятников. Им бы на травянистый холм, в шумные березы..."
Под такой образ, где много природы и мало творений рук человеческих, подходят даже заброшенные погосты с покосившимися крестами заросшими могилами. И это, заметьте, будет вполне эстетично. А вот ровные ряды каменных надгробий, уходящие к горизонту - зрелище довольно удручающее.
На Западе кладбища давно уже задумываются, как прекрасные парки, где можно гулять, любоваться аккуратно подстриженными газонами, кустами, беседовать о возвышенном. Мы в своих Городах Мертвых чаще всего совершенно уступаем главенство Природе. У нас в большинстве случаев кладбища превращаются в запущенные леса. Конечно, Россия - страна лесная, но кому у нас есть дело до ухаживания за кладбищенским парком? Лишние деревья обычно убираются только тогда, когда они рискуют повредить при падении захоронения. Лес для нас ко всему прочему означает еще тишину и полумрак. Он во многом помогает уединению. В большинстве своем кладбища русские представляют собой некие таинственные дубравы, среди которых могилы теряются, с самого начала являясь дополнением к пейзажу, вовсе не главным. Так же выглядят традиционные священные рощи угро-финнов, в которых язычники совершают жертвоприношения (и это не мои измышления: я сам был свидетелями таких обрядов в священных рощах марийцев, "керемесь", когда жрецы, "карты" убивают гусей и баранов). Есть какая-то прелесть в том, что заброшенное кладбище лет эдак через сорок почти исчезает. Остается только лес.
В малолесистой местности погост легко найти по самой высокой группе деревьев, часто их сажают даже специально. И опять хозяева новых городских кладбищ, желая европеизировать свои предприятия, совершают ошибку, запрещая высаживать деревья. Они все равно вырастут, несмотря даже на предупреждения о суровых штрафах, которыми администрации кладбищ пугают посетителей.
Можно, конечно, сравнить дремучесть русского кладбища с таинственностью души нашей. Но это не так. Вспомним, что в течение многих столетий у нас хоронили "при Боге", в церковной ограде, а церкви любили располагать в живописном месте, видном издалека. Русская духовная архитектура старалась не противоречить природе, а по возможности дополнять ее. Так же и с кладбищем. В том виде, в котором мы его наблюдаем, оно органично. Правда, погост на утесе над тихой рукой гораздо живописнее кладбищенского зеленого квадрата в тисках большого города. Городской некрополь действительно порой чересчур уныл. Из исторических московских кладбищ самое, на мой взгляд, живописное - Даниловское. В отличие от других, часть его расположена на холмистом берегу речки Кровянки, отчего погост кажется на редкость милым, хоть он и зажат со всех сторон городом.
Оттого, наверное, что Россия не только лесная, но и равнинная страна, гористая местность имеет для нас сакральное значение. Я видел несколько таких кладбищ (в частности, в городе Городец на Волге, в Хвалынске), которые располагались на высоких холмах, к которым вела одна извилистая дорога. Когда ступаешь через ворота, поставленные на узком перешейке, появляется ощущение, будто очутился в ином мире. Все эти кладбища старинные. Хотя, Виктор Астафьев так вот описывает новое кладбище, образованное при слиянии рек Чусовой и Сылвы, когда сюда переселились люди из деревень, затопленных при строительстве водохранилища:
"...Его давно уже травою затянуло. А деревца ни одного там нет, даже кусточка не единого. И ограды нету. Поло кругом. Ветер с водохранилища идет. Травы шевелит и свистит ночами в крестах, в деревянных и железных пирамидках. Пасутся здесь ленивые коровы и тощие козы в репьях. Жуют они травку и венки пихтовые с могил жуют. Среди могил, на хилой траве, не ведая ни трепета, ни страха, валяется молодой пастух и сладко спит, обдуваемый ветерком с большой воды".
Арабский путешественник Ибн-Фадлан Ахмед Ибн-Аббас в 921-22 годах совершил путешествие в страну Волжских булгар. Здесь он впервые увидел русских (если говорить вернее, "русов" - и давайте здесь не будем спорить о том, являлись они прототипами русских или викингами) и был до чрезвычайности поражен их обликом и нравами. Русы приехали торговать рабынями. Вида они были героического. Тела их мощны и совершенны, каждый имел при себе меч, нож и секиру. У каждого с собой есть стул, на котором он сидит, а перед ним группа девушек, которыми он торгует. Он может на глазах у всех совокупляться с одной из своих пленниц и купец, пришедший купить девушку, вынужден дожидаться, когда дело будет закончено. Русы поклоняются высокому столбу, "имеющему лицо, похожее на человеческое", а рядом его малые изображения и столбы поменьше. Они часто приносят к столбу еду и горячие напитки, простираются перед ним и докладывают, сколько с ними девушек, соболей и всего остального товара. Ибн-Фадлану повезло: при нем умер один из русов и путешественник оставил нам бесценное описание его похорон:
"...Они положили его в могилу и накрыли крышкой, в продолжение десяти дней, пока не кончили кроения и шитья одежды его. Это делается так: бедному человеку делают у них небольшое судно, кладут его туда и сжигают его; у богатого же они собирают его имущество и разделяют его на три части: треть дают семье, за треть кроют ему одежду, и за треть покупают горячий напиток, который они пьют в тот день, когда девушка его убивает себя и сжигается вместе со своим хозяином. Они же преданы вину, пьют его днем, и ночью, так что иногда умирает один из них с кружкой в руке. Когда же умирает у них глава, то семья его говорит девушкам и мальчикам: кто из вас умрет с ним? И кто-нибудь из них говорит: я! Когда он так сказал, то это уже обязательно для него, ему никак непозволительно обратиться вспять, и если б он даже желал, это не допускается; большею частию делают это девушки...
...Подле меня стоял человек из русов, и я слышал, как он разговаривал с толмачом, бывшим при нем. Я его спросил, о чем он вел речь, и он ответил, что рус сказал ему: "Вы, Арабы, глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в Рай". Затем засмеялся он чрезмерным смехом и сказал: "По любви господина его /Бога/ к нему, послал он ветер, так что /огонь/ охватит его в час". И подлинно, не прошло и часа, как судно, дрова, умерший мужчина и девушка совершенно превратились в пепел. Потом построили они на месте /стоянки/ судна, когда его вытащили из реки, что-то подобное круглому холму, вставили в середину большое дерево халандж, написали на нем имя /умершего/ человека и имя русского царя и удалились".
Умерших невольников русы по сообщению Ибн-Фадлана оставляют в стороне от поселения на съедение собакам и хищным птицам...
Вскоре Русь была крещена, утвердились новые обычаи, соответствующие христианскому вероучению, но... как Вы думаете: быстро ли искоренились языческие обычаи? Наверное, православие тогда было боевитым, но не в такой, наверное, мере, чтобы вступить в открытую борьбу с язычеством (напомню: язычниками являлись так же античные греки и римляне) и многое ассимилировало. По сути, до сих пор у нас существует двоеверие. Загнать народ в реку можно быстро, для этого есть войска, но легко ли кардинально изменить складывающиеся веками представления о загробном мире? Как поет Борис Гребенщиков, "а все равно Владимир гонит стадо к реке, а стаду все равно - его съели с говном".
Кремация - не древнейший способ упокоения умерших, и связан он с появлением определенных представлений о жизни на небесах. Считалось, что с дымом на небо улетает и душа человека. В век бронзы и железа наши предки хоронили в земле, чаще всего в скорченных позах, напоминающих положение ребенка в материнском чреве. Кое-кто связывает это с тем, что таким образом готовили усопшего к переходу в новую жизнь. "Возвращению" мертвого всячески препятствовали, так как его панически боялись. Труп связывали, а иногда и придавливали камнем (вот откуда пришел странный обычай класть камень на могильный холм). В свое время у египтян обряд связывания развился в сложнейшую культуру мумификации, когда многочисленные бинты образовывали своеобразную "куколку".
Восточные славяне довольно строго делили умерших на "чистых" и "нечистых". "Чистые" - ушедшие естественной смертью, "нечистые" - все, кто нашел неестественную смерть: самоубийцы, утопленники, умершие от пьянства и погибшие от чужой руки. Первых почитали, вторых боялись и делали персонажами народной демонологии. Кикимора, Водяной, Русалка, Болотница, Упырь, Вурдалак - все суть есть мертвецы, распростившиеся когда-то с жизнью неестественным образом.
Сжигая весной чучело Масленицы, мы и не задумываемся о том, что имитируем древний обряд кремации. То, что с умершими мужчинами добровольно сжигали себя жены... полагаю, скорее всего при создании этого стереотипа работал прежде всего принцип шокирующей информации. Оперировали ученые, культивирующие сей миф прежде всего свидетельствами путешественников - очевидцев и летописями, которые несмотря ни на что являются источниками. Но путешественники вполне могли присочинить в прямом смысле "жареный" сюжет (все-таки приятно сознавать свой народ более высокогуманным). Летописи писали монахи-христиане, и перед ними стояла сверхзадача показать, из какой нравственной тьмы поднят народ при помощи учения Христа. Возможно, рассматриваемый обычай имел место, но далеко не в качестве обязательной жертвы. Так, в 16 веке иностранцы единодушно осуждали зверства Русского царя (которые, несомненно, были), приходя в противоречие с процессом, бывшим тогда: именно в эту эпоху наблюдался большая миграция в Россию иностранцев.
У древних трупосожжение преследовало вполне определенные духовные цели. Души предков, возносясь на небо, во всем оказывали содействие поклоняющимся им. К духам правильно погребенных (сожженных, отправленных по реке вниз и т.п.) вполне законно можно было обратиться с просьбой о дожде, урожае, победе в битве или о скорой смерти. Важно только, чтобы бы соблюден обряд прощания с телом.
Греки в античности своих покойников сжигали, погребали они только своих умерших детей, а вот Римское Право узаконивало оба вида захоронения. Ко времени упадка Империи в античном Риме кремировались только беднейшие. Развитие христианства в Европе привело к тому, что в 768 году Папа официально запретил кремацию. У саксов, перешедших к тому времени в христианство - тех, кто по старинке сжигал трупы, а не хоронил - убивали. Наши летописцы, кстати, сей щекотливый вопрос перехода к новой обрядности на Руси стыдливо оставили в стороне. Подозреваю, новый порядок прививался не всегда гуманными средствами.
Возможно, хорошо, что погребальная культура во все времена существует под патрогатом религии (речь-то идет - о душе!). Религия всегда зиждется на вечном вопросе о существовании посмертного воздаяния. Юрий Смирнов в книге "Лабиринт" отмечает такую закономерность:
"Во всех традициях, в которых проявляется концепция воздаяния (независимо от форм ее выражения), наблюдается тенденция к упрощению форм посмертного обращения... чем больше картина Потустороннего Мира абстрагирована от реальной (посюсторонней) действительности, тем проще обращение с умершими".
Вопрос стоит не о бессмертии души, кстати, а о том, что за последним порогом существует нечто, что можно назвать существованием. Александр Мень, к примеру, считал, что буддизм очень близок атеизму, так как, согласно мировоззрению буддистов, душа после смерти сливается с мировым Атманом и теряет черты личности. Но то, что представляют себе буддисты за "порогом" - и есть существование, тем более что там действует всеобщий закон кармы. Культуру, которая сейчас развивается в Европе, будь то восточная или западная ее части, в значительной степени формировали в первом тысячелетии Н.Э. племена варваров, приняв учение христианства. Две ветви христианства, по-разному представляют себе загробное существование, что отражается и на облике кладбищ. В 12 - 13 веках католический мир сформировал образ Чистилища, так хорошо описанного Данте. Православие осталось непреклонным и тем самым (естественно, не только из-за разногласий с католицизмом) приблизилось к культуре Востока. Как результат - большее внимание к праху предков (по сравнению с групповыми захоронениями на Западе). Хотя в Европе в коллективных ямах хоронили только в городах, во времена позднего Средневековья погосты на востоке и западе Европы были приблизительно одинаковы: простые деревянные кресты под "домиками". Дорогое каменное надгробие, или право быть похороненным в церкви - привилегия богатых. Рождение протестантизма (отрицающего Чистилище) толкнуло Запад повысить внимание к культу мертвых и кладбища таки приобрели благопристойны вид. Православие старалось остаться неизменным, что, несомненно, прекрасно, но культ мертвых (да и культура вообще) от этого не стал культурнее (простите за тавтологию). Я уже упоминал, что самые чистые и ухоженные кладбища я видел в старообрядческих деревнях. В силу того, что староверы всячески стремятся нести традиции предков, я смею сделать вывод: кладбища, как минимум, 16 века в России были вполне культурны.
Народные дни поминовения усопших в большой мере основаны на языческих традициях. Предки наши понимали зиму как время мрака для всего сущего, в частности, и для мира мертвых. Уже в первую зимнюю Коляду, в праздник новорожденного Солнца - души усопших просыпались, и время Святок становилось периодом их странствования. Именно поэтому время с Рождества до Крещения мы любим занимать таинственными гаданиями и мистическими играми. Праздник Масленицы являет собой одновременно и поминальную неделю; неслучайно главным угощением в весенний праздник становятся блины - неотъемлемая часть поминальной трапезы. Весной почти каждая суббота становится днем поминовения, и в день Радуницы (второй вторник после Пасхи) даже православная церковь не запрещает разделить на кладбище трапезу с усопшими, так как этот день считается праздником Солнца для мертвых.
Мы до сих пор не замечаем своего двоеверия. Это не так уж и плохо. Гибкость Византийского христианства здесь столкнулась с основательным консерватизмом народа, принявшего его. Но нужно еще учитывать, что Православие так же росло на почве традиций античного язычества, и многое из него в себя вобрало. В результате у русских оформилась довольно оригинальная кладбищенская культура, впитавшая в себя влияния всех значимых культур - античности, родного анимизма, восточного аскетизма и Бог его знает, чего еще. В 1871 году Эдвард Тайлор в своей книге "Первобытная культура" писал:
"Испанцы приносят хлеб и вино на могилу своих близких в годовщину их смерти. В православии тоже сохранился этот древний языческий обычай. В России справляют заупокойные празднества (поминки) со столом для нищих, заставленных рыбными пирогами, мисками щей и кувшинами кваса, и с более изысканным обедом для друзей и священников, с курением ладана и пением "вечной памяти". И даже повторения празднеств на девятый, двадцатый и сороковой день не забыты. До сих пор в церкви на блюдах подается кутья. Раньше она делалась из вареной пшеницы и раскладывалась поверх тела. Впоследствии она приготовлялась из вареного риса и изюма, подслащенных медом. Православные христиане дают этому пережитку первобытных жертвоприношений мертвым следующее символическое объяснение: мед - небесная сладость, увядшие изюминки должны наполнится и превратиться в прекрасные грозди, зерно символизирует воскресение...
...Говорят, что ставить за ужином в Иванову ночь пустые стулья у стола для отшедших душ родственников держался в Европе до 17 в. У славянских племен приношения к могилам умерших совершаются с незапамятных времен весной. Болгары празднуют обыкновенно свои поминки на кладбище в вербное воскресенье и, наевшись и напившись досыта, оставляют остатки на могилах своих близких, которые, по поверьям, съедают их ночью. В России до сих пор еще можно видеть подобные сцены в течение двух определенных дней в году, называемых "родительскими". Там на кладбищах в эти дни "воют" по умершим, стелют на могилу платок вместо скатерти и кладут пряники, яйца, ватрушки и даже водку. Когда обычный плач окончен, поминальщики угощаются принесенными припасами, вспоминая покойника, по русскому обычаю, его любимым кушаньем. А если покойник был пристрастен к выпивке, то поминальщики опрокидывают стаканчик, приговаривая: "Царство ему небесное, любил покойничек выпить!"
Жертвоприношения на могилах совершались во все времена. Праздник "всех душ", существовавший в античном Риме, в 10 веке был принят католической церковью; теперь он называется праздником Всех Святых. Вся чертовщина, которая якобы происходит в ночь перед этим праздником (в том числе и шабаш ведьм) непосредственно связана с культом мертвых. Римляне в эти дни приносили не гробницы вино, мед, яйца, плоды и цветы. Точно так же древние евреи на могилах родителей "преломляли хлебы и вкушали чашу утешения". Византийские историки описывают в 6 веке одну победу греков над славянским войском: нападение на славян произошло в момент, когда те пировали в честь мертвых (справляли тризну). В "Стоглаве" о поминальных обычаях славян написано:
Поминальные обычаи присутствовали в культурах древних шумеров и египтян. Шумеры считали, что обитающий в царстве мертвых, находящемся глубоко под землей, влачит унылое существование. Поэтому нужно было совершать большое количество обрядов, чтобы облегчить загробную участь покойников. Не забывали почтить мертвых египтяне (что не мешало им разграблять гробницы). Они не только оставляли всяческие яства у могил, но по праздникам приносили мумии в дом в качестве почетных гостей. Соблюдение строгой поминальной обрядности и поддержание гробницы в надлежащем состоянии были непременным условием процветания умершего в Вечном доме.
В старом Китае седьмой лунный месяц считался месяцем Голодных духов умерших (к ним относились самоубийцы и умершие насильственной смертью; их очень боялись). Во второй половине этого месяца жители Поднебесной посещали могилы, оставляя там еду, деньги и всевозможные поделки из бумаги, имитирующие одежду и предметы, необходимые духу усопшего в другой жизни.
Перуанцы отрывали время от времени гробницы, чтобы поменять на мумиях одежду и дать им новую пищу. В Новой Гвинее раз в несколько лет откапывают черепа предков, расписывают их мелом и украшают их перьями и цветами; опять же "угощают" едой и питьем. Негры в Конго делают в могиле отверстие ко рту покойника, через которое ежемесячно "кормят" его. В современной Японии тоже ставят рис и воду в специальную "Ямку" в могиле. А на острове Фиджи с покойниками даже разговаривают через вставленный в могилу бамбук. В античной Греции существовали специальные "дипилонские" вазы без дна, устанавливавшиеся на могилах на одной вертикали с урной, туда пировавшие рядом живые закладывали поминальную пищу - смесь масла, меда и воды.
Христианство, как я уже говорил, кое-что переняв из обычаев, бытовавших до него, все равно вело с ними борьбу. Западные христиане первоначально были настроены жестко к традициям: плачу наемных плакальщиц и жертвоприношению на могилах. Поминальную трапезу совершала в 4 веке еще св. Моника, мать Августина. Но вскоре тризна была заменена практикой евхаристии на алтарях, воздвигнутых на христианских кладбищах. А вот византийское христианство этот обычай сохранило. Православные Отцы не забывали, что первые христиане устраивали поминальные трапезы на могилах мучеников, возлагая жертвенные дары на гробницы. Предо мной лежит книжечка, изданная недавно одним из православных издательств, называется она "У Бога все живы". В частности, в ней отмечены возможные ошибки в соблюдении культа мертвых, по мнению Русской Православной Церкви влияющие на загробную участь умерших. Вот список того, чего нельзя делать на кладбищах: нельзя поминать умерших на могиле в день Пасхи, для этого есть специальный день Радуницы; нельзя делать скоромный поминальный стол во время постов и по средам и пятницам; нельзя поминать усопшего водкой, это ему причиняет большие муки; нельзя жечь свечи на могиле усопшего перед памятником; вообще, устанавливать на могиле памятники - обычай не православный, на покойного тяжелое надгробие "сильно давит"; венки для покойного - что хомуты; нельзя помещать фотографию усопшего на надгробие, и тем более на крест. Многим ли из этих запретов мы следуем? По-моему, ни одному...
Русский консерватизм и попустительство всех властей к двоеверию привели к тому, что древние обычаи сохраняются у нас до сей поры. Разве только, профессиональных плакальщиц не стало, но еще в 1715 году Петр 1 по случаю кончины царицы Марии Матвеевны, супруги царя Федора Алексеевича, запрещал при погребении "выть, приговаривать и рваться над умершим".
Я намеренно в этой главе не описывал поминальные обычаи, которые мы можем наблюдать на современном русском кладбище. Мой скромный замысел был довольно прост: исходя из некоторых исторических сведений, как из жизни нашего народа, так и из мировой истории, показать, насколько в мире все взаимосвязано и ничего не возникает из пустоты. Надеюсь, я смог Вас убедить вполне в том, что мир даже современного русского кладбища может предстать для пытливого взора как окном в историю человечества, так и ключом к загадке русской души.
Хочешь кушать - так и скажи: жрать давайте чего-нибудь!" Октябрина Ивановна - "чолдонка", потомок донских казаков, выселенных на Енисей еще Петром Великим. Она немногословна, немного застенчива. Иваныч не отрицает, что пальму первенства в доме именно Ивановна держит. Если он расслабился, "разлегся" (после Крайнего Севера, труда на 50-градусном морозе косточки-то болят...) она его чуть не с одра подымает: "Володя, не время раскисать. Нут-ка пошли в огород, капусту надо сажать!" Дед Владимира Ивановича был пресвитером секты молокан, старовер. Своего внука он прочил на свое место. Не получилось... Молокан и "чолдонка" - гремучая смесь. Но семья получилась на удивление крепкая!
Усмехнулся: "А большую тебе квартиру или маленькую?" - "Все одно, я отработаю..." - "Ну, хорошо работу тебе, пацан, подберем. А на квартиру придется тебе самому заработать!"
обрезаю, чищу, маслом оливковым мажу. Вот, вы только попробуйте, как настоящие свечи пахнут...
Сергей Александрович Потехин
Сережа Потехин живет бобылем. Обветшалый домик стоит в стороне от родного его села Костома, среди развалин некогда процветающего сырзавода. И, хотя образ его жизни всеми своими гранями указывает, что Потехин вовсе не "от мира сего" (просто хрестоматийный чудак!), издано несколько книжек его стихов. Да и талант его признан: как-никак, а в члены Союза писателей зачислили. Хорошо, что не в вагины Союза - впрочем, разницы кажется немного.
Вокруг его дома целые плантации клубники. Сережа сам удивляется, насколько легко она плодится - но это только для него удивительно, поскольку свежему глазу сразу заметно, с какими любовью и старанием клубничные грядки возделаны. Естественно, для деревенских мальчишек это настоящая Мекка. Воровать приходят в основном ночью. Потехин может их и попугать немного - но никогда не будет ругать. Пускай уж берут! Не жалко... Вот если бы попросили, он не отказал бы никогда. Но на то они и пацаны, чтоб приключения на кое-что искать - сам таким был.
С утра набрал ведро клубники, отнес в деревню и продал. На выручку купил чекушечку белой и... карамельных конфет. Выпил, заел сладостями, и вот тебе - полное почти счастье. Но надо еще на реку Тебзу сходить, верши проверить. Это снасти такие. Допотопные, но весьма продуктивные. Плетнем перегораживается речка, а в небольшой проем вставляется сооруженный из ивовых прутьев "сачок", в который рыба и попадается. Если такой "сачок" поставлен на рыбу, которая идет против течения, он называется вершей. Если наоборот, ту, что по течению отлавливает - веренькой. Потехин уважает только ту рыбу, что против идет. Такой у него принцип.
Меня предупредили уже, что Сергей из "выпивающих", а посему прихватил с собой бутылочку. Ну, выпили, закусили клубникой - и пристроились в тенечке, от слепней отбиваемся. Легковесные облака скоренько так проплывают над нами, и по привычке из детства невольно пытаешься угадать в них осмысленные очертания: вот птица-птеродактиль пронеслась, а вот лев изготовился к прыжку, следом Архангел с трубой дефилирует, а вот и он - член... в смысле, Союза писателей - нет, не на небе, я рядышком щурится на небосклон.
- А веришь ты, что Земля, Солнце, звезды - живые существа? - Будто угадав ход моих мыслей, вступает Сережа. - Вот на облака посмотришь - и хорошо как-то... давно уже доказано, что мысль вся в воде. Земля и мыслит этими самыми облаками...
- А человек?
- Мне кажется, что он создан скорее не мыслить, а... чувствовать.
- Чувствовать, как ты, в одиночестве?
- Ну, я ищу не одиночества, а уединения. Одиночество - это трагедия, уединение - благо...
Вообще, похож. Но я затыкаю свой фонтан, мысли не вербализирую. Может быть и правда счастия нет - а есть лишь покой и вот такая, как в Костоме, воля... Эх, думаю, Сергей Александрович... Вот, для тебя Есенин - вечный кумир (и в том, что вы двойные тезки, ты видишь мистической знак). Но ведь тот Сергей юношей умчался в столицы и там смог реализовать свой дар "на все сто". А ты через пару лет уже полтинник разменяешь, а все зависаешь в своей родной и прекрасной Костоме (куда даже дороги асфальтированной нет). Варишься в своем соку... Один оппонент Есенинский писал: "Сидят старикашки - каждый хитр, землю попашет - попишет стихи." А про тебя можно по-другому сказать: "Поставил верши - пошел творить вирши..." Да, я знаю, что ты очень многого достиг, учась читать Книгу Природы. Но достижения твои касаются только твоего внутреннего мира, но отнюдь не внешнего, материального. Ведь даже у каждой рыбки, что попадается в твою вершу, прощения просишь... И перед каждым кустиком, который ты срубишь, чтобы построить шалаш извиняешься...
...И ведь судьба-вершительница обрубала все Сережины потуги оторваться от родной земли и отправится покорять Большой мир. А они были, были...
Когда еще учился он в Костомской школе, душа ребенка не могла принять систему воспитания, которую местные учителя использовали в педагогическом процессе. Грубо говоря, учили по "домострою", а короче - били. Иногда и мордой об стол. Но - только малышей (ребят постарше трогать боялись по причине возможной мести). А способ восприятия знаний принимался только "зубрительный". И после школы Потехин поехал в райцентр - в педагогическое училище поступать, где оказался единственным мужчиной в группе. На учителя пошел исключительно ради того, что бы понять: неужели во всем мире так? Оказалось, не так. Здесь учили как раз тому, что в основе всего - любовь.
Но доучиться не сумел, призвали в армию. Совершенно другой мир, где деревенскому раздумчивому пареньку приспособится было, мягко говоря, затруднительно.
Через полгода Сережу из армии направили в дурдом, настоящий. Произошло следующее. В ту зиму навалило полно снега, в частности, скопилось его порядочно на крыше гарнизонного туалета. А крыша была очень уж дряхлая. И подумалось Сергею: надо бы свалить снег, а то не ровен час, крыша провалится; забыл Потехин главное правило армии и жизни вообще: "инициатива наказуема". И так получилось, что провалился он сам, когда забрался на злосчастную крышу с лопатой. И представьте себе - на голову тому самому ненавидящему начальнику, который безмятежно справлял свою нужду...
Уже из психушки Потехина комиссовали. Об этом казенном доме Сергей говорит только: "Ну, там люди поумнее и поинтереснее были..." Вернулся в родные пенаты. Устроился скотником в колхоз "Красное знамя", которое мужики между собой называли или "Красное дышло", или "Красный мерин" (в зависимости от количества выпивки, среди мужиков даже приговорка была: "В колхозе "Красный мерин" крестьянин разуверен").
Так два десятка лет и отработал, уже никуда не пытаясь уехать. Да! Совсем забыл: была еще одна попытка "захватить" город. Это уже когда его стихи известны стали, приятели пытались его туда перетащить. Этот период он называет "подпольным". Устроили его в Дом культуры подсобным рабочим, а поселили Сережу в подвале под культурным учреждением. Пожил он там недолго, но "благородно", как он говорит, - в бархате. Полподвала заняты были огромным бархатным занавесом, в котором он "и спал, и блевал". Подружился с мышами, даже клички им дал. Иногда откликались. Приехал он в город, когда еще снега лежали, а тут уже и пташки запели, и домик на сырзаводе стал снится, и стала ощущаться городская толкотня, и начальства опять же много...
Может, он и еще бы подзадержался в городе, да с такой рожей - вся в синяках - пришлось опять возвращаться в родную Костому. Теперь уже - навсегда. Сергей теперь почти никуда не ездил, а вот к нему приезжали - многие. В том числе и женщины.
Вот мы и подошли к главному. Глупый вопрос о том, откуда берутся стихи, давно нашел в душе Потехина достойный ответ. Откуда? А с небес... в облаках мировой Атман или еще какая-нибудь экзотичная хрень производит поэзию и вкладывает ее в уста избранных. А может, сама планета Земля, шевеля своими многочисленными облаками, посылает на Серегу особые импульсы, которые он преобразует в слова. Как бы то ни было, но Потехин знает, что стихи сочиняет вовсе не он, ему остается только улавливать токи, приходящие будто ниоткуда... Стол в его избе густо завален листочками, исписанными мелким почерком. Неизрасходованную на стихи энергию Потехин отдает изготовлению странных фигурок из глины, которые он может лепить тысячами. Не на продажу. А так... Здесь и Смерть верхом на мужике, и птица с четырьмя крыльями, и пепельница в виде женщины (точнее, простите, в виде полового органа женщины - я ж не случайно вскользь упомянул членов и вагины), и добрый медведь, и злой зайчик, и русалка. Один классик заметил, что влюбленные, безумцы и поэты сотканы из одного воображения. Ну, а если первый, второй и третий - в одном человеке?
Вначале была большая и безответная любовь - а потом уже стали приходить стихи. Сергей убежден, что превыше всех стихов на свете - Женское Начало. Сама природа - это и есть Женское Начало. "Земля родит - значит, она живая и Начало это в себе несет исконно..." Чтобы быть ближе к Земле, он часто удаляется в лес. Строит себе там шалаш и живет в нем какое-то время. Ищет одиночества? "Не одиночества, а уединения", - поправляет он сам. Как-то ушел в дальнюю деревню на том конце леса (а дело было зимой), и по скотной привычке - на ферму. А темно уже, и сторож на него с криком: "Уйди, а то убью ненароком!" Ну, отошел и зарылся в копну за фермой. А утром просыпается, вилы втыкаются у самого носа: "Хрить, хрить!" Выскочил из копны - а тот с вилами сначала замер, а потом как заорет благим матом! Ну, пришлось убегать. Обоим.
Эта привычка с юности завелась. Семья Потехиных была большая, но пьющая. Особенно отец любил это дело. То есть выпить. С матерью они часто конфликтовали на этой почве, так что приходилось хоронится на ночь от разгулявшегося отца. Отец, когда Сережины стихи стали замечать, сам сочинил два. Из зависти. Одностишие и двустишие. И любил декламировать их в хорошем настроении, чтоб знали, что не только сын такой одаренный. Одно звучало: "Мы отбывали в Соликамске..." (воспоминания о годах, проведенных в лагерях, чем он несказанно гордился). Второе: "Шел бродяга-пьяница с реки, пели птички - маленьки пичужки..." Ну, а потом совсем на пьяной почве завихрения у него пошли... ну, да что обсуждать - пускай спокойно лежит теперь в Земле. Где и сами когда-то будем...
Первую любовь Потехина зовут Любовью; до сих пор она проживает в Костоме. Любовь была безответной, но послужила толчком к написанию первых стихов. Она и сейчас остается его главной музой. Он дружит с ее мужем, помогает им - той же клубникой. А детей их считает почти родными (ведь они могли же быть от него, при другом раскладе, если б она ответила взаимностью...)
Теперь он - признанный поэт. Но что это дает?
Другие женщины возникали, как в трагикомичной пьеске, лишь на одно действие, растворяясь в Мировом Атмане. Но это не спектакль. Это - жизнь. И если бы знать, что будет в следующем действии...
Анфиса узнала о Сергее по радио. И влюбилась - заочно. Женщины (некоторые) склонны на поэтов западать. Хоть в этом родственны судьбы Потехина и Есенина... Письмами заваливала - и умоляла приехать, хоть ненадолго. "Не могу без тебя, приезжай - и все!" И он решился рвануть. А жила Анфиса под Красноярском. Встретились на Красноярском вокзале - и выяснилось, что она молода просто до безобразия. В свои семнадцать - просто ангелоподобное создание. А рядом ее сторожила мама. Но потом мама оставила их - а, пусть тешатся, мудаки! И они провели две ночи прямо в вокзале, днем же беспечно гуляли по городу не замечая, как неумолимо убегает время. На третий день пришло протрезвление. Вспомнилось, что денег на обратную дорогу нет. К тому же морозище, а он в полуботиночках. Анфиса пробовала побираться - и собрала три рубля с копейками. Обратно ехал зайцем. Выручало то, что в то время много дембелей направлялось по домам, так он ложился на третью полку над ними, а проводники и ревизоры к пьяным воякам приближаться остерегались. Дембеля ребята были добрые, даже кормили. К родным развалинам сырзавода он вернулся через две недели.
А через несколько лет она приехала к нему. Жить. Анфиса и замужем побывала, и девочка у нее родились. Но посмотрел на нее Сергей - где то прекрасное создание, что стреляло ему медяки в Красноярске? Матрона и Матрона... В общем, погостила она с недельку - и уехала к себе обратно доживать уже не в ранге музы.
Так же, по стихам, узнала Сережу и Софья. Попереписывались - и решили: пускай она приезжает к нему, побудет хозяйкой в его доме. Тем более, время такое подошло, что Потехину очень уж хотелось иметь в своем доме хозяйку. Намеревались жить долго, но пробыла Софья в Костоме две недели. Обещала приехать навсегда, но... Сергей согласен уже был, чтоб и не жили они вместе, а просто вели совместное хозяйство, а уж уединение, которое она тоже любит, он сумел бы ей обеспечить. Сам бы переехал в землянку, которую построил пару лет назад (большой дом зимой трудно отапливать). Сейчас из своей Владимирской области письма пишет. Серьезные и назидательные. Вдарилась, видишь, в восточные философии, а сама, небось, недолюблена живет...
Случались и совсем эмпирейные страсти. В Костоме сохранилась церковь, и вот однажды в ее пустых стенах зазвучала музыка. Это одна заезжая москвичка устроила импровизированный концерт: на флейте наяривала. Сергей тогда во всех святых готов был поверить - настолько звуки волшебной дудочки уносили его куда-то... Евгения, хоть и еврейка, характера оказалась весьма широкого. Но и в образ роковой женщины входила с удовольствием. Чувствовала, наверное, что мужик под ее дудку куда хошь уползет. Влекла его, влекла... Предлагала на бардовский фестиваль поехать: "Полетели со мной, у меня ведро самогонки есть!" Но любовь эту Сергей воспринимал уже как творческую, а потому темную магию, источающуюся из вечно тоскливых зенок флейтистки, он скинул с себя легко и без сожаления.
...Вот смотрю я на вас сейчас, Сергей Александрович, пока вы на облака загляделись а под парами еще и разболтались - и что замечаю? А то, что лицо Ваше испещрено глубокими морщинами... Двадцатипятилетняя девчонка будет с большим напрягом общаться с Вами: для нее Вы уже слишком... не молоды. Да еще и вечная русская беда, водка, внесла свою горестную лепту. Жизнь пролетела... как эти вот облака. Искали Вы уединения - а что нашли? То, чего Вы больше всего и боялись. Одиночество...
Мрачна моя опочивальня,
И мрачен свет в окне ночном.
Но изумительно хрустальна
Печаль о памятном былом.
Еще не справлены поминки
По тем несбыточным мечтам,
Где в каждой капельке - росинке
Построен мною божий храм,
Где дивный сад, в котором птицы
Поют зарю в жару и стынь,
А родники живой водицы
Поят солодку и полынь.
Пускай душа лакала зелье,
Непотребимое скотом,
Она справляет новоселье
В парящем замке золотом.
Еще трагичней и нелепей
Бывали беды от разрух.
Мечта жива, покуда в склепе.
Любви не выветрился дух...
Национальность
Прежде всего, отметим, что НАЦИЯ и НАЦИОНАЛЬНОСТЬ - это два совершенно разных понятия. Основой объединения людей по НАЦИОНАЛЬНОСТИ является этническое родство и духовная сущность, то есть его вера. Славянские племена, населявшие Европу от берегов Средиземного моря до берегов Балтики, еще в первые века нашей эры имели общих для всех славян богов и говорили на языке понятном всем славянам. Толпы кочевников, хлынувших на территории славян, расчленили единый организм оседлой славянской цивилизации, затруднили, а порой полностью прекратили межславянские контакты. Роль общеславянских богов стала умаляться и на первый план вышли племенные боги, что было совершенно естественно, поскольку каждое племя выживало самостоятельно. В пятом веке на территории Руси возник союз племен, так называемое государство антов, возникшее с целью защиты от набегов кочевников. Одним из памятников этого объединения являются так называемые "змиевы валы" на территории современной Украины. Но этот союз оказался непрочным. Племенные боги лишенные строгой иерархии постоянно враждовали между собой, что привело к распаду союза. В результате наши предки попадают в зависимость от Хазарского каганата и платят ему дань до побед князя Святослава. Беда, постигшая славян, очень образно выражена в былине о Святогоре и Илье Муромце. Языческий богатырь Святогор попытался испытать свою силу и лег во гроб. Но крышка гроба приросла и даже два богатыря не смогли ее приподнять. Так языческая вера славян в лице Святогора прекратила выполнять свои охранные и защитные функции своего народа, а православный богатырь Илья Муромец отправился служить православному князю Владимиру "Красное солнышко". Попытка князя Владимира создать единое славянское государство путем новой иерархии племенных богов не увенчалась успехом. Славянские боги не нашли "общего языка". Вера славян перестала выполнять охранные функции, как в духовном плане (сохранения языка, традиции и знаний), так и в материальном (единство и независимость народа). Внутренние и внешние причины (наличие на юге от Руси мощного Православного государства и агрессивная политика католического Рима), существование в Киеве большой православной общины заставили князя Владимира принять Христианство. С этого времени начала формироваться русская НАЦИОНАЛЬНОСТЬ или РУССКИЙ НАРОД из всех народов и племен, попадавших под влияние Киевской Руси, а затем и Московии.
"Мы говорим о "народе" или "нации". Но, очевидно, не географические границы, не территория - признак, отличающий данный "народ" от других народов.
"Ни территория, ни государственная принадлежность, ни кровь и антропологический тип, ни быт, ни даже язык сами по себе не являются признаками, отличающими представителя одной нации от представителя другой. Однако национальность в каком-либо из этих и других, не перечисленных нами признаков, оказывается иногда в одном, чаще во многих. И сказывается она не в чистом факте подданства, происхождения или быта, а в особом качестве этого факта. Очевидно, конституирующий национальность принцип мы и должны искать в особом трудно определяемом качественном отличии ее, которое может индивидуализироваться в разных проявлениях". Так писал Л.П.Карсавин в своей работе "Философия истории" при определении "коллективной исторической индивидуальности" такой как "национальность". Действительно, давайте посмотрим на человека немецкого, татарского или иного происхождения, который крещен в Русской Православной церкви, соблюдает все ее предписания и свято чтит "ВСЕХ СВЯТЫХ В РОССИИ ПРОСИЯВШИХ". Кем он является на самом деле, если для него святы Борис и Глеб, митрополит Илларион, Александр Невский, Дмитрий Донской, Иоан Крондштатский, Серафим Саровский и многие другие молитвенники и заступники перед Господом. Что в этом человеке немецкого, если он чтит победу Александра Невского, а не псов-рыцарей, что в нем татарского, если для него святым является Дмитрий Донской - разве что обличие. Но внешняя оболочка это далеко не сам человек и не может свидетельствовать о его помыслах, поступках и поведении в обществе.
Таким образом, можно сделать окончательный вывод:
"НАЦИОНАЛЬНОСТЬ - историческая духовная общность людей, связанных между собой единством Веры, духовной и материальной культуры".
Нация
Питирим Сорокин, создатель науки - "Социология", выдворенный большевиками за границу, отвечал на поставленный выше вопрос следующим образом:
"Не вдаваясь в детальный анализ, можно заключить, что нация является многосвязной (многофункциональной), солидарной, организованной, полузакрытой социокультурной группой, по крайней мере, отчасти осознающей факт своего существования и единства. Эта группа состоит из индивидов, которые: 1) являются гражданами одного государства (обратите внимание на то, что и П.Сорокин соотносит принадлежность к той или иной нации с обязательным гражданством в рамках национального государства - А.Ч.); 2) имеют общий или похожий язык и общую совокупность культурных ценностей, происходящих из общей прошлой истории этих индивидов и их предшественников; 3) занимают общую территорию, на которой живут они и жили их предки.
...Граждане государства объединяются в одно государство-систему в соответствии с интересами, ценностями, правами и обязанностями или в соответствии с государственными связями, определяемыми их общей принадлежностью к одному государству.
...Нация является многосвязным социальным организмом, объединенным и сцементированным государством, этническими и территориальными связями".
Таким образом, можно сделать следующий вывод:
"НАЦИЯ - исторический союз НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ, совместное существование которых порождает ИДЕЮ единой государственности для защиты своих интересов, а также выдвигает конкретных представителей для реализации этой идеи. Нация всегда обустраивается в рамках собственного государства".
Другие подходы к определению НАЦИЯ
Некоторые ученые предлагают отказаться от понятия нации. Но определение нации нужно, без него такие важнейшие производственные понятия, как "национальная культура", "национальная самосознание", "национальная жизнь" просто повисают в воздухе. Идут поиски нового определения нации. Так, В.М. Межуев считает, что "нация есть форма национального объединения и национальной жизни людей в условиях "гражданского общества", основанной на личной - экономической, правовой и духовной - самостоятельности индивидов.
Это определение нации, новое по форме и содержанию, вызывает возражение не только потому, что "нация" определяется через "национальное" Главное в том, что определение нации в лучшем случае может быть отнесено лишь к западному типу развития, но никак не к Востоку. Оно не может быть отнесено и к России, ибо у нас никогда не было гражданского общества - ни в дореволюционный, ни в советские периоды. А нация была и есть.
Не может удовлетворить нас и старое определение нации как такой исторической общности людей, для которой характерны общность языка, территории, экономической жизни, психического склада, проявляющегося в национальном своеобразии ее культуры.
Давайте разберемся с каждым из этих признаков.
Общность языка. Казалось бы, что может быть более естественным и необоримым признаком нации? Но ведь давно известно, что в Швейцарии четыре языка, четыре этнических общности - германо-швейцарцы (65% всего населения), франко-швейцары (18,4%), итало-швейцарцы (9,8%), реторманцы (0,8%) - но есть единая швейцарская нация.
Возьмем пример из нашего бытия. 30% казахов не знают казахского языка, пользуются русским языком. Так что эти 30% казахов не относятся к казахской нации?
Общность территории. Этот признак нации тоже казался незыблемым, однозначным. Однако далеко не всегда он приближает нас к определению нации. Скажем, русские в национальных республиках СССР, конечно, относились к русской нации. Тогда можно было говорить об общности большой территории - СССР. А как быть теперь, когда бывшие советские республики стали независимыми, суверенными государствами и на многих новых границ России с обеих сторон сооружаются пограничные столбы? Как быть с теми русскими, которые остаются в этих государствах? Что они перестали относится к русской нации на том основании, что они потеряли общность территории с русским населением России?
Общность экономической жизни. Этот признак сыграл, как нам представляется, свою историческую роль. Нации сложились на основе становления индустриального, капиталистического общества. В Европейском Экономическом Сообществе при полном сохранении наций устанавливается западноевропейская общность экономической жизни, границы становятся действительно прозрачными, вводится единая валюта.
Все это позволяет сделать вывод, что прежнее "четырехпризнаковое" определение нации не отвечает реалиям совершенной жизни.
В основу выработки нового определения нации следует, на взгляд В.Д. Зотова, положить такую фундаментальную ценность, как общность духовной жизни. Что касается общности психического склада, т.е. того, что отличает область чувств, привычек, традиций, обыденного сознания данной нации от другой, то она является производной от общности духовной культуры, а не наоборот. Другим важным компонентом национальной общности людей является их самосознание, которое тоже относится к сфере духовной культуры.
При этом следует иметь в виду, что национальное самосознание - это не часть национальной духовной культуры наряду с другими частями, а ее стержень. Именно в самосознании нация определяет свои общие, коренные интересы, цели и идеалы, свое лицо в многонациональном мире, свое отношение к другим нациям и государствам. Другими словами, нация есть не только объективная, но и субъективная данность, представители которой говорят в отношении себя "это-мы", а в отношении других "это-они".
Что такое нация?
Нация - большая группа людей, объединенных между собою единством происхождения, - единством исторических судеб и борьбы за существование, - единством физических и душевных качеств, - единством культуры, - единством веры, - единством языка и территории.
Единство происхождения показывает, что все лица данной нации происходят от одного корня, от одного рода, быть может от одной семьи. Всякая нация состоит из нескольких народностей, проявляющих единые существенные свойства и отличающихся незначительными оттенками - языка, выговора, фигуры, нравов, обычаев и проч. Так, напр., между Русскими по говору можно легко отличить петроградца, москвича, ярославца, уфимца и т.д. Еще большая разница между великороссами, малороссами и белоруссами. Тем не менее, это одна нация, один народ, происходящий от одного славянского корня, имеющий в основе своего рода одних предков - скифов и сарматов.
Вся эта великая Русская нация состоит из множества отдельных единокровных племен.
Если рассмотреть отдельно эти племена, эти народности, то окажется, что и в этих племенах проявится некоторая разность. Отдельные роды, живущие на дальних расстояниях друг от друга, выработали в течение сотен лет и тысячелетий свои особенности, нисколько, однако, не изменяя своих коренных национальных духовных и физических свойств. Так, напр., в Малороссии мы можем находить различные отличительные оттенки в языке, нравах, обычаях полтавцев, черниговцев, киевлян, екатеринославцев-запорожцев и пр. Тем не менее все эти мелкие поселения явно показывают, что все они малороссы, все они Русские, все они славяне.
Идя дальше, мы останавливаемся перед единицей нации - семьей.
Муж и жена дали детей. Эти дети получили от своих родителей наследственно свойства физические и качества душевные и неизбежно, в силу мирового закона, явились во всем им подобными.
Из этого следует, что основные национальные свойства данного народа сохраняются наследственно и являются органическими. Поэтому и представляются столь стойкими и незыблемыми.
Наследственность в данном случае является консервативным началом национальных свойств, проводя их из семьи в род, из племени в народность и нацию. Она является деятелем, объединяющим отдельных лиц нации и создающим основной признак нации - единство происхождения членов ее.
Каждый, родившийся на свет, уже в своем рождении несет на себе физические и душевные свойства своих предков, ибо он их получил по наследству. Он несет в себе все исторические судьбы их прошлого, ибо они выработали и физические, и душевные свойства его предков и его самого. Он становится с первых дней своей жизни рабом преданий, сказаний, поверий и велений своего племени и своей нации, ибо он в них растет и воспитывается. Он становится рабом языка своей нации, ибо первые звуки его речи будут речью его нации. Поэтому, естественно, он будет их защитником, их пособником, их охранителем. Каждый такой отдельный человек органически связан и с территорией своей нации, ибо она во многом влияла в выработке тех особенностей, которые характеризуют нацию. Эти все органические принадлежности лица являются и основой его прав на все эти лежащие в нем качества и привилегии.
Если велико влияние в создании нации природы, климата, почвы, - то еще больше это влияние в воздействии окружающих людей, питания, воспитания, образования и международных отношений. Разумеется, для воздействия на отдельного человека требуются десятки лет, для воспитания же семьи и рода - сотни лет, - а для воздействия на племя, народности, нации - тысячелетия.
Поэтому и замечено, что единство исторических судеб и единство борьбы за существование составляет один из важных деятелей в образовании особенностей нации. Это воздействие не может уничтожить наследственность, но может значительно ее видоизменить. Зато совокупность единств наследственности и исторических судеб и борьбы за существование создает великую крепость нации.
Совместное воздействие наследственности и окружающей природы, в широком смысле слова, создают в массе людей одинаковую физическую внешность и одинаковые духовные качества. Это то, что составляет национальный характер. Естественно, этот национальный характер или эти национальные особенности могут видоизменяться во времени и пространстве ...но несомненно и то, что основные особенности нации остаются неизменными. Лучшим тому доказательством служат второстепенные отличия великороссов, малороссов и белоруссов.
Поэтому весьма естественно, что нация, имеющая свою историческую судьбу и борьбу за существование - свой физический и духовный облик - будет иметь и свою собственную культуру. Так оно и на деле.
В России властвуют "3Б" - борщ, балалайка и болтовня...
Чаще всего поясняется, что таинственность русской души - в ее необычайной широте. Но что такое "широта"? Не расстояние же от экватора по меридиану, выражаемое в градусах! Когда разберешься основательнее, что именно под этим понимается, выясняется - три вещи.
Первое. Необычайно большая доброта.
Вообще говоря, добрые (как и злые) люди есть среди каждого народа. Но есть народы, где добрый человек - скорее исключение, а злой, как голодный волк, - правило. Есть народы, у которых масса достоинств, например, трудолюбие, дисциплина, музыкальность и т.д. и только на последнем месте отнюдь не поражающая воображение доброта. А есть народы, у которых масса недостатков, но именно доброта поражает воображение.
Вот это и есть русские.
Общеизвестно, что русские женщины одинаково высоко ценятся и на Западе и на Востоке. Не только за мягкость черт и за величавость осанки, походки - прежде всего, за исключительную доброту. У мужчин это менее заметно, но сравнительно с другими народами - более. В свою очередь, доброта выражается в необычайно большой терпимости, самоотверженности, способности к состраданию.
У этой медали есть и оборотная сторона - поразительная терпимость к угнетению, бесконечные страдания от угнетателей.
Второе. Необычайно гуманное умонастроение, когда на первом месте в системе ценностей человека - судьбы человечества, далеко на заднем плане - судьба собственного народа, совсем немного - судьба своей семьи и ровным счетом ноль внимания - собственной судьбой.
Именно такое умонастроение отличало типично русское поведение конца XVIII-начала XX в. - "интеллигенцию" русского происхождения, имеющий существенные отличия ли от западного "интеллектуалы", так и от восточного "созерцательная философия"). Сегодня от интеллигенции мало что осталось: эту породу выкорчевывали поколение за поколением с 1917 года. Однако трагическая судьба Андрея Сахарова, русского Роберта Оппегеймера, с удивительно похожей жизнью и судьбой - показывает, что кое-что от интеллигенции сохранилось до наших дней. Поразительнее всего, что в точности такое же умонастроение широко распространено среди простого народа - до последнего нищего включительно.
Есть народы, где "каждый за себя - один Бог за всех", а отношения между людьми регулируются законами. Есть народы, где надо всем доминирует чувство принадлежности именно собственному народу, к своему роду-племени. Оно превращает людей в сплоченную стаю зверей, и горе тому, кто попадается этой стае на пути (примеров тому, как на этом пути попадаются разным стаям русские - хоть отбавляй). И есть народы, где отношения между людьми регулируются не законами, даже не разумом - сердцем. К ним принадлежат русские.
Третье. Необычайно развитое чувство подвижничества. Не в смысле полного самозабвения, когда, по русской поговорке, надо гору свернуть. Русским нет равных, когда надо броситься в горящий дом или в ледяную воду, чтобы спасти человека. Когда надо тушить пожар или раскапывать завал. Когда надо стоять насмерть в осажденной крепости или идти в штыковую атаку. Когда надо поднять неподъемное или вытерпеть нестерпимое. Когда надо как бы "растворить" свою жизнь в жизни другого человека или целиком посвятить ее делу, которому служишь.
Только один пример. Услышав, что кто-то из лидеров американских коммунистов ослеп, один советский школьник предложил ему для пересадки свои глаза: ведь они ему нужнее для общей борьбы против злодейских американских империалистов, угнетающих несчастный американский народ! Кто-нибудь может сказать, что умело поставленная тоталитарная пропаганда способна довести до такого состояния не только русского мальчика. Я хочу лишь подчеркнуть, что для русских такое - типично.
А вместе с тем любой турист, приехавший в Москву, не устает поражаться злобности обслуживающего персонала, вороватости едва ли не каждого, попадающегося на его пути, постыдной лености, встречающейся на каждом шагу. Очень далек от сердечной доброты, самоотверженности, подвижничества и типичный русский турист, оказавшийся перед вашими глазами в чужой для него стране. Как совместить одно с другим? Неужели это и есть загадка "таинственной русской души"?
Давайте сначала снимем с этой пресловутой "души" разную шелуху и присмотримся повнимательнее к ее "сердцевине".
Прежде всего, русский турист за рубежом - это вовсе не турист. Его вообще вряд ли можно отнести к роду гомо сапиенс. Он прежде всего - добытчик, существо, попавшее в пещеру, Битком набитую сокровищами ,и помышляющее лишь о том, как и сколько сокровищ дотащить домой. Короче говоря, он ведет себя как типичный американец, который вдруг попал в банк с открытыми дверьми и сейфами, но без кассиров и охранников. Помню, когда я первый раз с одной из первых советских делегаций поехал в 1956 г. туристом в Финляндию, у меня было ровно 82 заказа на "сувениры" от родственников, плюс я должен был чем-то порадовать 200 сотрудников своего института, никогда не путешествовавших дольше Таллинна. И представьте - я выполнил все заказы до последнего, хотя в моем распоряжении было не более полусотни долларов. Но догадываетесь, ценою каких усилий? Так что не судите строго.
Точно так же русский обслуживающий персонал подобен Животному, действующему по привычке. Это животное привыкло, что чем наглее ведет себя со своей жертвой-клиентом, тем безропотнее отдает себя на растерзание клиент. Ему, животному - трудно перестроиться на другую "волну" - скажем, улыбнуться, чтобы получить двойные чаевые. А вот почему такие странные отношения с клиентами - это нам еще предстоит прояснить.
Примерно столетие назад кто-то метко определил: Россия - Это Индия с германской армией. То же самое определение с той же степенью основательности можно слово в слово повторить сегодня, разве лишь заменив "германскую армию" на "американский военно-промышленный комплекс". И если мы внимательнее посмотрим, что скрывается за фасадом, на задворках Светского аналога упомянутого комплекса, то приблизимся к разгадке заданной нам загадки вплотную.
Как избежать неуместного в данном случае (и в любом случае) восхваления собственной нации, а с другой стороны не выглядеть злопыхателем по ее адресу? По моему убеждению, есть только один способ: обращение к фактам.
Так вот, если верить статистике давно минувших лет, которую еще не успел подчинить себе и извратить себе на пользу тоталитаризм, российское общество накануне Первой мировой войны выглядело следующим образом.
Высший, высше-средний и средний классы общества (аристократия, мелкое дворянство, буржуазия - от крупных купцов, банкиров и фабрикантов до мелких торговцев и других мелких предпринимателей, "рабочая аристократия" из высокооплачиваемых рабочих высокой квалификации, владельцы сравнительно крупных сельскохозяйственных ферм ("кулаки") и служащие составляли 18,7%, почти пятую часть общества (в том числе ^ служащие и лица свободных профессий - 2,4%). Подавляющее большинство - 66,7% составляли крестьяне и ремесленники (90% из них - крестьяне). Наконец, оставшиеся 14,6% приходи- лось на долю пролетариата. В совокупности крестьяне, ремесленники и рабочие (более 4/5 общества) составляли низше-средний н низший классы, в том числе низший класс (крестьяне-бедняки и батраки, низкоквалифицированные и квалифицированные рабочие, основная масса кочевников, других народов, стоявших на сравнительно низком уровне развития) доходил до 2/5 общества.
Это была очень неустойчивая социальная структура. Она отличалась, допустим, от американской не только сравнительно большим удельным весом низшего класса - людей, которым нечего терять при любых социальных катаклизмах, но и резкими контрастами между роскошью кучки "богатых" и нищетой массы "бедных", неразвитостью демократических институтов общества н господством авторитарно-патриархальных форм управления, грубо насильственными методами подавления любого протеста (вплоть до массовых расстрелов мирных демонстраций), бесконечными межнациональными конфликтами, противостоянием великорусского шовинизма и национализма прочих народов. При этом подавляющее большинство населения -- вплоть до крупной буржуазии и высших служащих - враждебно относилось к правительству и царской семье, а священники были низведены до роли разновидности чиновников, и авторитет религии был низкий, несопоставимый с тем, какой имела религия в странах к Западу и Востоку от России, начиная от католиков и протестантов и кончая мусульманами.
Ясно, что в таких обстоятельствах пышным цветом расцветал махровый и особенно левый экстремизм, с двух сторон подталкивавших страну к социальным потрясениям. И ясно, что достаточно было первого серьезного толчка, например поражения в войне, чтобы карточный домик подобной социальной структуры рассыпался в порывах революционной бури. Мы не случайно избрали начальной точкой нашего анализа 1904 год. До этого года экспансия царизма при некоторых время от времени неудачах шла безостановочно на протяжении более полутысячелетия. Сначала династия московских князей объединила несколько разрозненных русских княжеств, затем добилась независимости от Золотой Орды - монголо-татарской империи, подчинившей себе в XIII веке почти всю Русь. Возникло Московское царство, объявившее себя преемником рухнувшей в то время византийской империи. Затем были завоеваны Казанское, Астраханское. Сибирское и Крымское ханства, Эстония и Латвия, восточная часть Речи Посполитой - польского королевства, включавшего Литву, Белоруссию и Украину, -- Финляндия, значительная часть собственно Польши, Кавказ и Средняя Азия, Тува и Монголия, наконец, часть Кореи. Хорошо, что царь счел целесообразным продать Соединенным Штатам в 1867 г. Аляску - иначе отношения СССР и США в ХХ веке оказались бы намного более драматичными. Только в 1856 г. неудачная для России Крымская война поставила предел продвижению России на Балканах, в Закавказье, и, главное, к Черноморским проливам (после чего немедленно возникла революционная ситуация, и правительству с трудом удалось избежать серьезных потрясений широкомасштабными реформами, в том числе освобождением крестьян от рабского состояния). А в 1904 г. неудачная для России русско-японская война вообще поставила предел дальнейшей экспансии России (после чего немедленно вспыхнула революция 1905-1907 гг., с трудом подавленная правительством, которое пошло на дальнейшее смягчение авторитарности правления, в частности, введением очень ограниченных, но все же парламентских институтов на основе многопартийной системы).
В России такой традиционный сельский образ жизни господствовал до середины XX века. В республиках Кавказа и Средней Азии, равно как и во всех развивающихся странах Азии, Африки, Латинской Америки, этот патриархализм только-только начинает разваливаться.
Штатами Америки!) и даже выбиться из развивающихся в ряд развитых стран мира - пусть главным образом по линии военно-промышленного комплекса и его инфраструктуры.
Такова, на наш взгляд, загадка и разгадка мнимой "таинственности" пресловутой русской души. По нашему убеждению, в Ней нет ничего таинственного. Многие компоненты этой "таинственности" присутствуют у многих народов. Коллективизм даже посильнее у народов развивающихся стран Азии, Африки. Латинской Америки. Индивидуализм посильнее у народов развитых стран мира. Многие черты национального русского характера тоже встречаются в менталитете и социальной психологии других народов, имеющих свой собственный уникальный характер, ничуть не хуже и не лучше русского. Просто уникальное сочетание разных компонентов, черт, характеристик создало уникальный феномен, трудно поддающийся изучению и потому приобретший ореол "таинственности".
Но как бы мы ни относились к указанному феномену "русской души", его обязательно надо принимать во внимание и иметь в виду. Иначе невозможно понять, как, каким образом Россия вынесла Гражданскую войну, на порядок превосходившую по своим тяготам, жертвам и экономической разрухе Гражданскую войну 1861-1965 гг. в США. Каким образом вынесла полный разгром сельского хозяйства с десятками миллионов жертв, очень похожий по своим последствиям на самые свирепые ураганы, когда-либо проносившиеся над территорией южных штатов США, или на трагические события в африканской Сахаре 70-х годов, Сомали конца 80-х-начала 90-х. Каким образом вынесла массовый террор сыновыми десятками миллионов жертв (в той или иной мере коснувшийся почти каждого третьего жителя страны), очень похожую на трагедию евреев во времена гитлеровского Холокоста или на трагедию Камбоджи во времена Пол Пота. Каким образом вынесла Вторую мировую войну, когда оказалась застигнутой врасплох, неподготовленной к войне, и должна была буквально устлать трупами подступы сначала к Москве, а потом к Берлину, когда десять русских вынуждены были отдавать жизнь, чтобы одиннадцатый мог убить одного германского солдата. Наконец, каким образом и ценою каких жертв вынесла почти полувековую Третью мировую (так называемую "холодную") войну против гораздо более сильного экономически и технологически противника.
Представьте себе аналогичное полувековое противостояние, скажем, Латинской и Северной Америки, да еще при паритете в гонке вооружений. Разве не встал бы вопрос о "загадке таинственной латиноамериканской души"?
Можно не сомневаться, что русский народ вынес бы бремя тоталитаризма и гонки вооружений еще какое-то время. Не он потерпел поражение в Третьей мировой войне. Потерпел поражение сам тоталитаризм, который оказался неконкурентноспособным в соревновании с системой "демократия+рынок" и начал приходить в упадок, разлагаться исподволь изнутри. А потом вдруг разом рухнул скалой и рассыпался песком.
В прошедшую среду в 15.24 сотрудники отдела вневедомственной охраны Канавинского района были немало озадачены тем обстоятельством, что за злостного хулигана вступились сами пострадавшие, по которым он ... стрелял.
Молодой нижегородец, со слов сотрудников милиции, из-за контузии, полученной им во время участия в боевых действиях на территории Чечни, иногда "чудачил". Но не так, чтобы выходить на улицу и стрелять по людям из газового пистолета. Как известно, всё до первого случая. Хотя и в этот раз, ему можно сказать, повезло. Сами натерпевшиеся страха прохожие удерживали хулигана до приезда наряда милиции и сдали затем с рук на руки "вольного стрелка". И тут же попросили не наказывать сурово, заявлений делать не стали, почти что жалели. Загадочная русская душа...
Так как русское простонародье не имеет никакого понятия о свободе, оно менее несчастно, чем дворянство. К тому же, у народа мало желаний, а следовательно, -- мало потребностей: простой люд за пределами Москвы не знает ни промышленности ни торговли. Русский, не имея ничего своего, как правило безразличен ко всему, что могло бы обогатить его. Даже дворяне, постоянно опасаясь возможной ссылки или конфискации имущества, заняты не столько преумножением этого имущества, сколько поиском скорых доходов для удовлетворения сиюминутных желаний. Русские крестьяне питаются весьма дурно; легко предаются безделью, сидя в избе, развратничают и злоупотребляют водкой, которую, впрочем, не всегда могут отыскать. Если судить только по дремотному образу их жизни, то можно предположить, что они весьма недалеки ; однако же они смекалисты, хитры и плутоваты, как ни один другой народ. К тому же, они наделены необычайной способностью воровать. У них нет той храбрости, которую некоторые философы приписывают северным народам ; напротив: русским крестьянам присущи невероятные трусость и малодушие. У них нет никаких моральных принципов: они больше боятся съесть запретное в Великий Пост, чем убить человека, особенно иностранца: по их вере и убеждению, иностранцы им не братья.
Опустившиеся до такой степени лишены каких-либо чувств и человечности. По возвращении из Тобольска в Петербург, я попал в дом, где отец семейства был цепью прикован к столбу. Судя по его крикам и по пренебрежению его детей к нему, я счёл его сумасшедшим. И крепко ошибся! В России солдат в армию набирают так: несколько человек ездит из деревни в деревню, отбирая годных к службе точно так же, как мясник помечает в хлеву овец. Сын того мужчины был подобным манером выбран на службу, но сумел сбежать, а чтобы отец не смог этому воспрепятствовать, отца посадили на цепь. Заключённый в собственном доме, с детьми-надзирателями, он каждый день выслушивал упрёки. От этой истории и от увиденного меня передёргивало от ужаса и я был вынужден искать иное место проживания.
Подобный образ жизни сделал из русских жестоких варваров: это животные, хозяевам которых кажется необходимым дубасить их железной дубиной, пока они порабощены. Русские дворяне, постоянно имея перед глазами своих жестоких и злых рабов, заразилось жёсткостью, дворянству не свойственной: стелющиеся по земле перед деспотом, перед вышестоящими, перед всеми, кто кажется нужным, они обходятся с высочайшей жёсткостью с теми, кто в их власти и кто не имеет сил сопротивляться. Так как народу в России "нечего делить" с государем, может показаться, что по меньшей мере в удовольствиях он может найти отдушину. Повсюду в других краях крестьяне собираются по праздникам: отцы семейств отдыхают от трудов в кабаке или в тени липы за бутылкой вина, ведут разговор о заработках, иногда о политике, в то время как плохонький скрипач, усевшийся на бочке, веселит их детишек. Такие удовольствия неизвестны в России: народ танцует изредка, главным образом в Масленицу, но люди предаются пьянству и разврату -- не отважишься отправиться в дорогу в эту пору, из опаски, что к вам прицепится эта чернь. В праздники русские крестьяне обычно не покидают своих изб: станут в дверном проходе и не пошевелятся. Бездействие -- высшее удовольствие для них, после выпивки и баб. Если у русского крестьянина заводятся деньги, то он один отправляется в кабак, напивается в считанные минуты, и ему уже не страшно, что деньги могут украсть, так как он распускает всё дочиста. Молодые крестьянки подчас забавляются в хорошую погоду: качаются на доске, положенной поперёк толстого бревна, садятся на концы доски и по очереди взмывают метра на два вверх. Мужчины никогда не участвуют в подобных упражнениях и вообще мужчины редко бывают с женщинами вне их лачуг.
Л.А.Тульцева. Русские: этноисторическая характеристика
История русского народа изначально вершилась на обширных географических пространствах. Древнерусское государство, возникнув в 1Х в., простиралось от Белого моря на севере до Черного моря на юге, от низовий Дуная и Карпатских гор на западе и Волго-Окского междуречья на востоке. Это была летописная Русская земля и область расселения древнерусской народности, которую уже в те далекие времена отличало сильно осознанное единство со своей землей: вспомним строки "О светло светлая и украсно украшенная земля Руськая!" из летописного памятника ХШ в. "Слово о погибели земли Русской".
Понятие Русь пришло в историю Киевской Руси от предшествующих столетий. Оно имеет древнюю хронологию и локализуется на юго-востоке восточнославянского ареала - это правый берег Среднего Поднепровья - Подонье - Приазовье. На этой территории, по разысканиям академика Б.А.Рыбакова, в V-VII столетиях существовал сильный племенной Русский союз, послуживший в 1Х-Х вв. ядром для образования древнерусской народности, в которую вошли почти все восточнославянские племена, в том числе часть восточнофинских - меря и весь.
Любопытно и то, что по данным исторического языкознания именно юго-восток ареала древних славянорусов дает наибольшее число реликтов славянской ономастики (гидронимии, топонимии) с корнем рос-рус и, что особенно важно, сама датировка имени Русь, согласно разысканиям академика О.Н.Трубачева, "имеет неуклонную тенденцию к удревнению именно на Юге".
Слово Русь принадлежит к индоевропейской семье языков. Двойственная огласовка корня Рос/Русь есть отражение древнего индоевропейского чередования гласных в его местном варианте. Первоначальное значение слова Русь связывается с понятием светлый, белый (Подробнее см.: Трубачев, 1997.С.223-233 и дальше). Такое понимание русская народная лексика сохраняла вплоть до ХХ века: см. у Даля (1У, 114) слово Русь как весь белый свет или тверское понятие "на руси", т.е. на открытом месте, просторе, на юру.
По мере расселения восточнославянских земледельцев в Древнерусском государстве происходил непрекращающийся процесс внутреннего освоения земель, сопровождавшийся этнокультурными контактами с разноязычными народами и в первую очередь с наиболее территориально расселенными балтами и финно-уграми. В Х-ХП веках славяноруссы начинают массовое освоение Волго-Окского бассейна, где позже сформировалось ядро историко-этнической территории русских. Древнерусское государство погибло под натиском Батыева нашествия (1240), которое сопровождалось массовым истреблением населения и уничтожением городов. Итогом распада государственности и великокняжеских усобиц стало обособление этнотерриториальных объединений, что в исторической перспективе привело к сложению русского, белорусского и украинского народов.
Еще В.О.Ключевский отмечал, что освоение русскими обширных пространств является отличительной чертой истории России. Очень рано русские осваивают бассейны великих северных рек - Печоры, Онеги, Северной Двины; в ХШ веке русские уже компактно заселяют Северо-Восточную Русь; в ХУ1-ХУП вв. хозяйственно осваивают Среднее и Нижнее Поволжье, Северное и Южное Приуралье, запустевшие из-за набегов кочевников лесостепи и степи Донской Руси, а также Северный Кавказ. Особенность движения русских на северо-восток и восток характеризуется двумя важными факторами. Это прежде всего обилие свободных угодий, что позволяло русским переселенцам не сталкиваться в своих интересах с автохтонными народами. Во-вторых, осваивались почти безлюдные пространства: на северо-востоке - огромная область Поморья с труднопроходимыми лесами и лесотундрами с царством холодного субарктического климата; на востоке - Заволжье с дремучими лесами и, минуя отроги седого Урала, юг Сибири, Алтай и дальше к Забайкалью в поисках утопического Беловодья; на юго-востоке - огромные пространства с полупустынями вплоть до Средней Азии. Выдающееся геотерриториальное значение для русских имело освоение Сибири и Дальнего Востока. В итоге с ХУП века Русское государство становится евроазиатским. В этом выдающийся феномен русских, по некоему Промыслу сумевших объединить евразийское пространство в единое государство.
В старом русском лексиконе есть ёмкое и гордое слово землепроходцы. Так именовали первую горстку отважных людей, которые открывали для себя новые земли и сами же их хозяйственно осваивали (в отличие от колониальных завоеваний европейцев). В течение всего обозримого исторического периода русскими было хозяйственно освоено 21 млн. кв. км земель. Это стало возможным благодаря созданию русской государственности и развитому самосознанию народа. В начале ХХ века русские были вторым по численности народом мира. Вместе с ними возрастала численность населения империи. Если при Петре 1 население России составляло несколько более 13 млн. человек, то в 1913 г. - 174 млн. Такое увеличение произошло главным образом вследствие быстрого прироста населения; в меньшей степени за счет присоединения новых земель. К началу ХХ в. русские в Европейской части России составляли 90% населения. Всего численность русских в 1913 г. была около 76 млн. человек.
С начала ХХ в. число русских, несмотря на значительные потери в результате двух мировых войн и других социально-экономических катаклизмов, выросло почти в 2 раза. По переписи 1989 г. в СССР число всех русских составляло 145 млн., в том числе в России - 120 млн. Это объясняется не только значительным естественным приростом населения, но и слиянием с русскими отдельных групп других народов. С 1970-х годов темпы прироста русских стали заметно сокращаться из-за резкого снижения рождаемости, а с 1990-х годов - еще и резко возросшей смертности. По переписи 2000 г. численность русских в России составила 126 млн. человек. Увеличение на 6 млн. человек числа русских в России по сравнению с переписью 1989 г. произошло исключительно за счет притока русского населения из бывших союзных республик в Россию (примерно, 4 млн. человек), а также вследствие изменения этнического самосознания у части населения других национальностей, проживающих в России; кроме того с 2000 г. слегка стабилизировались показатели естественного прироста населения.
Меняется и картина расселения. Уже в течение 1980-х годов наблюдалось сокращение миграций русских за пределы России при одновременном их оттоке из бывших союзных республик. В 1990-е годы этнотрансформационные процессы усилились. Возрос поток русских мигрантов в дальнее зарубежье. В итоге депопуляционных процессов демографы прогнозируют значительное сокращение численности русского населения к середине ХХ1 в.
Антропологи относят русских к большой европеоидной расе. В северных областях преобладает атланто-балтийская группа антропологических типов, в центре Европейской России - восточноевропейский тип среднеевропейской группы, на северо-востоке - восточнобалтийский тип беломоро-балтийской группы антропологических типов, на юге России фиксируется примесь монголоидного и средиземноморского элементов. Антропологи единодушно отмечают в физических характеристиках русских единство антропологического типа на огромной территории. Целостность русского антропологического типа, по мнению ученых, отражает сочетание признаков, сложившихся в отдаленном прошлом. В итоге антропологических разысканий ученые приходят к выводу, что в основе русских антропологических вариантов и некоторых дославянских лежит один общий антропологический слой, очень древний, восходящий к раннему неолиту или мезолиту. Исходный общий тип, названный древним восточноевропейским, отчетливо выступает в суммарной характеристике современных групп населения.
Русский язык принадлежит к восточнославянской подгруппе славянской группы, входящей в индоевропейскую семью языков. Является наиболее распространенным языком мира, одним из шести официальных и рабочих языков ООН, а также одним из пяти рабочих языков парламентских ассамблей Совета Европы в Страсбурге. До распада СССР общее число говоривших на русском языке было около 250 млн. человек. Из Древней Руси русский язык унаследовал свою письменность. В основе современного русского алфавита лежит кириллица - одна из древнейших славянских азбук.
Русская история изначально формировалась в границах единого этнокультурного ареала.
Собирательное Русь звучит не только в привычном названии древнерусского государства Киевская Русь, но и в таких территориальных названиях больших исторических областей, как Великая Русь, Малая Русь, Белая Русь, Холмская Русь (левобережье Западного Буга), Прикарпатская Русь, Червоная Русь, Заозерная Русь, Залеская Русь (Владимирщина), Пургасова Русь (раннефеодальное мордовско-русское объединение ХШ в.).
Этноконсолидирующую роль на всех этапах русской истории играло Православие. Эту историческую миссию Русское Православие продолжает и в современных условиях. Народные традиции празднования Пасхи, Троицы, Рождества Христова, Успения и многих храмовых (престольных) праздников способствуют укреплению семейно-родственных и территориальных этнических связей.
Этнокультурное единство русского народа на всем пространстве его расселения не исключало многообразия различий и особенностей в разных сторонах жизни. Эти особенности и различия сформировались в ходе этнической истории русских под влиянием многообразия природно-климатических условий и соответственно территориально-хозяйственных укладов жизни. Поэтому в этнографической литературе традиционно выделяются этнокультурные ареалы, характеризуемые спецификой диалектных наречий, антропологическими типами, наличием этнографических групп населения, этнокультурными особенностями в хозяйственных занятиях, промыслах и материальной культуре, многообразием локальных обычаев и обрядов при единстве общей модели ритуально-праздничной культуры. К примеру, этнографы традиционно выделяют на Европейской территории расселения русских северный и южный этнокультурные ареалы, а между ними промежуточный центр. Такое деление основывается на различиях в говорах и элементах народной культуры. Еще в начале ХХ в. эти различия между севернорусским и южнорусским ареалами были столь ощутимы, что известный этнограф Д.К.Зеленин предложил ввести в науку понятие о двух великорусских народностях, но встретил справедливую критику. В течение ХХ в. шло сглаживание некоторых этнокультурных различий (особенно в одежде, а также языке - нивелируются местные говоры, почти не осталось областных диалектов). Но свои особенности в жизни северных и южных русских останутся, поскольку ощутимая разница в природно-климатических зонах влияет и на специфику повседневной культуры.
Каждый народ на земле являет собой биосоциальный и культурно-исторический феномен. Каждый народ внес свой особый вклад в цивилизационные процессы. На этой стезе немалое сделано русскими. Но главное, по некоему историческому промыслу, что выпало осуществить русским, - это объединить огромные евразийские просторы от Балтики до Тихого океана в единое историческое, социокультурное и одновременно этнически многообразное пространство. В этом выдающийся культурно-цивилизационный феномен русских.
(опыт социологического исследования)
1. Собственно русские - потомки древнерусской народности, с которыми за их более, чем тысячелетнюю историю активно взаимодействовали и ассимилировались как многие народы, населяющие теперешнее пространства России, так и те народы, которые различными путями (в том числе и не мирными) проникли на эту территорию;
2. Коренные народы, проживавшие на тех территориях, которые в разное время и различными способами (добровольно или путем завоевания) вошли в состав российского государства и стали, наряду с этническими русскими, титульными народами общей для них страны;
3. Народы, являющиеся представителями титульных национальностей стран нового зарубежья, которые еще 7-8 лет назад вместе с народами России были гражданами единого государства - СССР.
4. Народы, в то или иное время оказавшиеся в силу различных причин на территории России и интегрировавшиеся в ее население. Одни из них ранее были подданными Российской Империи (например, поляки), другие во времена Петра I и Екатерины II были приглашены на жительство и уравнены в правах с коренными гражданами страны (немцы, чехи), третьи (французы) оказались в России в качестве пленных и растворились в ее населении, четвертые остались в России, отказавшись от возвращения в свои государства после территориальных изменений (частично японцы, корейцы) и т.д.
В течение всей российской истории шло мощное взаимодействие этих групп и к сегодняшнему дню страна по разным оценкам обладает представителями в пределах 100-130 национальностей, имеющих равное право называться гражданами России.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ РУССКОГО ЭТНОСА
Несмотря на конъюнктурные обстоятельства процесс национальной идентификации в значительной степени осуществляется по национальности родителей (того и другого или одного из них). Поэтому, в первую очередь, идентификация русских респондентов просматривается через призму этно-брачных отношений родительской семьи. Группу, где у русского респондента оба родителя русские, можно оценить количественно и исключить из анализа, так как качественные характеристики этнических взаимоотношений здесь отсутствуют. Оставшаяся совокупность содержит анкеты русских респондентов всех трех массивов, родившихся в смешанных браках, независимо от их этнической "чистоты" по поколению бабушек и дедушек. Исследование позволяет для русских респондентов выявить не только этническую специфику родительских браков, но и выбор ими русской национальности в зависимости от принадлежности одного из родителей к той или иной этнической группе. Из всех русских в первом массиве анкет 8,8 % были рождены в смешанных браках. Во втором массиве у 9 из 10 респондентов родители были оба русскими. Остальные 10 % русских респондентов были рождены в смешанных браках. Причем, напомним, что 0,5 % из них имели обоих родителей нерусской национальности. Исключив последних из общего числа участников смешанных браков получим, что во втором массиве русских, родившихся в смешанных браках было 9,5 %. В третьем массиве 8,7 % русских респондентов родились в смешанных семьях. А доля респондентов, выбравших русскую национальность, но имевших обоих нерусских родителей в третьем массиве составила 1 %.
В целом, по трем массивам анкет число русских респондентов, родившихся в смешанных браках, составляет 9,0 %. Данные о национальности родителей русских респондентов, один из которых был русским, а другой принадлежал к иному этносу, в целом, в таблице 8 распределены по условным этническим группам.
Из всех русских респондентов, родившихся в смешанных браках и идентифицированных по национальности одного из родителей (а их 9 %), подавляющее число "замешано" на прямом родстве с группой восточно-славянских народов. Почти 2/3 "нерафинированных" русских респондентов сохраняют восточно-славянское происхождение.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В 1997-1998 годах Центр социальной демографии ИСПИ РАН на базе Всероссийского социологического обследования, проводимого ЦСПиМом, осуществил исследование этнической гомогенности русского этноса. Изучались ассимиляционные процессы, происходившие в последние 50-60 лет в стране. В трех обследованиях было опрошено свыше пяти тысяч респондентов. В результате обработки анкетных данных получен ряд новых фактов. Приводимые ниже выводы опираются только на эти факты.
Прежде всего, в России происходит неуклонное сокращение гомогенности русского этноса. Только за период одновременной жизни трех поколений доля этнически смешанных среди русских превысила 1/3. Смешение кровей произошло в результате родства тех, кто идентифицирует себя как русский, с представителями других российских этносов.
Хотя русские, независимо от "чистоты" их крови, заключают браки преимущественно с лицами своей национальности, ( иначе и быть не может в стране, где на долю этого этноса приходится 82-83% населения), тем не менее из каждого нового поколения даже "рафинированных" русских, свыше 6% вступают в этнически смешанные браки. Значит с каждым новым поколением удельный вес " чистых" русских сокращается. Для обследованного поколения темп уменьшения равен 4.1%.
Следовательно, удельный вес "чистых" русских уже сократился с 66,5% до 62,4%. Вероятно, понадобится менее столетия, чтобы доля рафинированных русских оказалась меньше 50% численности всего русского этноса, а точнее русского народа. Экстраполяцию можно осуществлять не только на перспективу, но и на ретроспективу. В этом случае пришлось бы согласиться, что мы все уже давно изрядно перемешаны друг с другом. Этот вывод предназначен исключительно для самых ретивых ревнителей "чистоты" русской крови, поскольку, как это не покажется парадоксальным, ими обычно выступают именно те, у кого этой крови меньше всего.
Другой вывод, имеющий глубокий геополитический смысл, состоит в том, что смешение русских происходит в первую очередь с представителями восточно-славянского этноса, изрядно перемешанного с народами, с которыми ему довелось сосуществовать многие столетия. Примерно 2/3 "нерафинированных" русских смешаны с украинцами и белорусами. И дело не только в том, что это смешение происходит в гомогенной среде разделившегося, затем объединившегося и вновь искусственно разъединенного общего этноса, а в том, что ассимиляционные процессы совершаются скорее всего не только в русском народе, но и в украинском и в белорусском, имеющих общее историческое родство. Разъединение этих трех народов - трагическая ошибка.
Второе место по тесноте этнобрачных отношений с русскими принадлежит финно-угорской и тюркоязычной группам народов, расселенных преимущественно в районах Поволжья и Европейского Севера. Доля этих народов достигает 13-14% в иноэтническом "замесе" русского народа. Для части этих народов корни этнического смешения уходят в далекую древность, когда выходцы из Киевской Руси, переселившись в районы теперешней коренной части России, совместно проживали с обитавшими там финно-уграми, взаимно воспринимая многое из материальной и духовной культуры друг друга.
История общежития русских с тюркоязычными народами Поволжья короче в 2-2.5 раза, но и она привела к их значительному смешению. Причем русский этнос в несравненно большей мере "поглощал" и финно-угорские и тюркоязычные народы, нежели растворялся в них. Связано это было с тем, что пришельцы находились на более высоком уровне общественного развития. Их, вероятно, было и больше, но скорее всего, не в такой мере, как в настоящее время, когда численность русского этноса, проживающего на постсоветском пространстве, примерно в 50 раз превышает всех финно-угров и в 16-17 раз больше, чем финно-угров вместе с тюркоязычными народами Поволжья.
Для многонациональной страны являются естественными смешанные браки, особенно с представителями преобладающей нации. То, что русский этнос составляет государствообразующую основу, определяет и приоритеты в национальной самоидентификации. Обследования установили, что во всех смешанных семьях, где один из родителей был русским, почти 70% рожденных детей были идентифицированы как русские. Более того, полпроцента тех, кто относит себя к русским, имеют обоих родителей нерусской национальности. Это, конечно, не сопоставимо с тем, что имело место в тридцатые годы, когда примерно 8-9% русских изначально идентифицировали себя как украинцы, евреи, мордва и т.д.) Стало быть, русский этнос возрастает не только за счет доминирующего выбора русской национальности в смешанных браках, но и вследствие идентификации себя русскими даже тогда когда оба родителя иной национальности.
Анализ гомогенности русского этноса многое объясняет в его национальных чертах. Так интернационализм - это не прививка, сделанная русскому народу в советский период, а его национальная черта, выработанная в процессе совместного многовекового проживания с другими народами. Отсутствие почвы для расизма, великорусского шовинизма в значительной мере объясняется тем, что русская кровь в существенной мере смешана с гемоглобином татарской, еврейской, мордовской, украинской, немецкой, белорусской и многих других кровей. Многовековое смешение русских с другими народами, когда часто те и другие составляли изолированные на громадных пространствах России ареалы проживания, спасало их от вымирания и деградации - этих двух спутников малых популяций. Более того, смешение этносов придавало не только жизнестойкость русскому и другим народам России, но и приумножало их способности к творчеству, вело к появлению в этой этнической среде многих самобытных гениев, таких как Ломоносов и Циолковский, Кулибин и Калашников и т. д. Ныне русский интеллект, русская культура, а это интеллект и культура и других народов России, возвеличивает не только собственное Отечество, но и обогащает США и Францию, Канаду и Германию и многие другие страны.
Возможно в ХХI веке судьба русского и других российских этносов будет более счастлива, чем в ХХ веке, с его царским, советским и псевдодемократическим режимами. Как писал еще в середине ХIХ века выдающийся российский поэт Н.А. Некрасов, русский народ -
"Вынесет все - и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль, только - жить в эту пору прекрасную,
Уж не придется - ни мне, ни тебе".
У русских -- своя выстраданная культура. Не будем отмерять ей всю тысячу лет -- но уж верных шестьсот, от расцвета православной культуры в Московской Руси. Затем она испытала жестокую ломку с Петра I, её насильственно втискивали в чужие формы и заставляли развиваться в них. (То, что в геологии называется псевдоморфоз -- кристаллизация в несвойственных формах.) Но в фольклорном слое, а от пушкинского времени и в слоях высших -- мы многое своё отстояли. И православие сквозь века питало наше духовное своеобычие.
В современном этнологическом словаре прочтём, что национальный характер -- это совокупность специфических психологических черт, которые проявляются в способе поведения, в образе мыслей, в складе ума. (Разумеется, средь них есть и общечеловеческие черты, а иные особенные черты встречаются и у других наций.)
И как судьба человека во многом определяется его характером, его личностью -- так и судьба народа.
Явное отличие всей атмосферы жизни в России и русского характера от западного неоднократно отмечено в наблюдениях приезжавших иностранцев, участивших в XVII-XIX веках. Россия оказалась -- и Западу долго "этого допустить было невозможно" -- "целый мир, единый по своему началу", "живущий своей собственной органической самобытной жизнью" (Ф. Тютчев).
Откуда же возникла столь резкая разница? Только ли от более восточных меридианов? от соседства с агрессивно кочевыми народами? от обширности наших просторов, от наших лесов и степей? В объяснение особенностей русского характера выдвинуто и такое. Что в отличие от многих этносов, живших замкнутой кровнородственной общиной, -- у наших славянских предков (кроме полян) община была территориальной. (Славянские племена и назывались по местам обитания, а не по имени предка, как, например, у германцев.) В ней всякий посторонний, кто поселялся, и даже бывший раб, не считался чужим, мог включиться в общину и жениться тут. Не было закрытости рода-племени, лишь единство "родной земли". Отсюда -- всеоткрытость русского характера, лёгкая ассимиляция других народов. (Для дальнейшего отметим ещё важное отличие: главный признак славянской системы был препоручение власти снизу вверх, "славянские племенные союзы IX в. ... были государства, построенные снизу вверх".)(3)
Позже очень, очень многие черты русского характера определились православием. "Все народные начала, которыми мы восхищаемся, почти сплошь выросли из православия" (Достоевский). Не меридианы, нет: ведь это же самое православие отделило нас от мусульманского и буддийского Востока. (Сказалось, конечно, и обратное влияние: восточнославянского характера на формы усвоенного православия; тут -- отличие от греков.)
Говоря о прошлых веках, мы, разумеется, имеем в виду более всего характер крестьянский, то есть подавляющей тогда части народа. Да вот, наглядное:
-- доверчивое смирение с судьбой; любимые русские святые -- смиренно-кроткие молитвенники (не спутаем смирение по убежденью -- и безволие); русские всегда одобряли смирных, смиренных, юродивых;
-- сострадательность; готовность помогать другим, делясь своим насущным;
-- "способность к самоотвержению и самопожертвованию" Тютчев тоже объяснял православными истоками;
-- готовность к самоосуждению, раскаянию -- и публичному; даже преувеличение своих слабостей и ошибок;
-- вообще вера как главная опора характера; роль молитвы; "Русский человек не способен обходиться без сердечного общения с Богом" (Л. Тихомиров);
Отсюда и пословицы (жизненные правила! законы поведения), подобные таким:
Бедность -- не порок.
Покорись беде -- и беда покорится.
Больше горя -- ближе к Богу.
Терпение лучше спасения.
И немало подобных, можно выписывать страницами. (Западному уму трудно принять такую линию поведения.) А ступая в продолжение этого мирочувствия:
-- лёгкость умирания; эпическое спокойствие в приятии смерти (Л.Толстой, да у многих русских авторов);
-- наконец: непогоня за внешним жизненным успехом; непогоня за богатством, довольство умеренным достатком. Пословицы вроде:
Кто малым не доволен, тот большого не достоин.
Шире себя жить -- не добра нажить.
Но если цель жизни -- не материальный успех, то -- в чем она? В сегодняшнем заблудшем человечестве мы не слышим вразумительного ответа на этот неуклонимый вопрос, цель -- затуманилась, люди всё более живут лишь бы жить, а где и: лишь бы существовать.
Не случайно у нас родилось, кроме "истины", ещё отдельное (и почти непереводимое) слово "правда": тут -- и истина, тут -- и личная нравственность, тут -- и общественная справедливость. Нет, далеко не праведность жизни, но широко разлитая жажда праведности.
А само собою, и не в связи с христианской верой, не раз выпукло проявлялись в русском характере и черты прирождённые, отродные (не охватить и не процитировать всего, кем-либо наблюдённого, отмеченного):
-- открытость, прямодушие;
-- естественная непринуждённость, простота в поведении (и вплоть до изрядной простоватости);
-- несуетность;
-- юмор, в большой доле; многогранно и выразительно сверкают им русские пословицы;
-- великодушие; "русские -- люди непрочной ненависти, не умеют долго ненавидеть" (Достоевский);
-- уживчивость; лёгкость человеческих отношений; "чужие в минутную встречу могут почувствовать себя близкими" (Г. Федотов);
-- отзывчивость, способность всё "понять";
-- размах способностей, в самом широком диапазоне; "широкий, всеоткрытый ум" (Достоевский);
-- широта характера, размах решений:
Чем с плачем жить, так с песнями умереть.
Не согласен я со множественным утверждением, что русскому характеру отличительно свойственен максимализм и экстремизм. Как раз напротив: подавляющее большинство хочет только малого, скромного.
Однако -- всякий характер на Земле противоречив, даже может совмещать полные противоположности, тем более -- у разных лиц; так не удивимся в дальнейшем перечне свойств как бы противоречию сказанному.
Известный наш педагог С.А. Рачинский указывал, что один и тот же носимый в душе нравственный идеал -- "в натурах сильных выражается безграничной простотой и скромностью в совершении всякого подвига", а "в натурах слабых влечёт за собой преувеличенное сознание собственного бессилия". А Чехов отметил так ("На пути"): "Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтательное легкомыслие". Какие знакомые нам, сколько раз виденные черты... Нечёткие, нетвёрдые контуры характера -- да, это у нас есть.
Последний французский посол в дореволюционной России, долго в ней живший Морис Палеолог, оставил нам тоже немало метких наблюдений. Воображение русских не рисует отчётливых очертаний, вместо понимания реальности -- грёзы. Русские много думают, но не умеют предвидеть, бывают застигнуты врасплох последствиями своих поступков. Утешение "ничего" как черта национального характера, способ умалить цель, признать тщету всякого начинания -- самооправдание, извиняющее отказ от стойкого проведения своих намерений. Быстрая покорность судьбе, готовность склониться перед неудачей.
В. Ключевский: "Мы работаем не тяжем, а рывом", -- хотя рыв часто могучий. "Труд русского человека лишён упругого равномерного напряжения: нет методичности и размеренности" (С.С. Маслов, общественный деятель, XX век). Равномерной методичности, настойчивости, внутренней дисциплины -- болезненнее всего не хватает русскому характеру, это, может быть, главный наш порок. (Уж не опускаемся здесь до расчеловечения -- безоглядного распущенного пьянства.) Мы часто не собраны всей нашей волей к действенному стержню. Да и самой-то воли порой не хватает.
Из названных качеств проистекло, однако, и всеизвестное (худо знаменитое) русское долготерпение, поддержанное телесной и духовной выносливостью. (Отметим: терпение это веками держалось даже больше на смирении, чем на страхе перед властвующими.)
Веками у русских не развивалось правосознание, столь свойственное западному человеку. К законам было всегда отношение недоверчивое, ироническое: де разве возможно установить заранее закон, предусматривающий все частные случаи? ведь они все непохожи друг на друга. Тут -- и явная подкупность многих, кто вершит закон. Но вместо правосознания в нашем народе всегда жила и ещё сегодня не умерла -- тяга к живой справедливости, выраженная, например, пословицей: Хоть бы все законы пропали, лишь бы люди правдой жили.
Сюда примыкает и вековое отчуждение нашего народа от политики и от общественной деятельности. Как отметил Чаадаев, по русским летописям прослеживается "глубокое воздействие власти... и почти никогда не встретишь проявлений общественной воли". Как трава нагибается от сильного ветра, а потом распрямляется без вреда для себя -- так народ, если удавалось, переживал, пережидал эти "глубокие воздействия власти", не меняя веры и убеждений. "Русский дух больше вдохновлялся идеей правды Божьей на Земле, нежели -- получить внешнюю свободу" (С. Левицкий, философ, XX век). Тем более -- не стремился к власти: русский человек сторонился власти и презирал её как источник неизбежной нечистоты, соблазнов и грехов. В противоречие тому -- жаждал сильных и праведных действий правителя, ждал чуда. (В наш удельный период многократно видим, как масса зависит от князя, вся направляется им, куда он повернёт, на войну так на войну.)
Отсюда проистекла наша нынешняя губительно малая способность к объединению сил, к самоорганизации, что более всего вредит нам сегодня. "Русские не способны делать дела через самозарождённую организованность. Мы из тех народов, которым нужен непременно вожак. При удачном вожаке русские могут быть очень сильны... Трудно служить России в одиночку, а скопом мы не умеем" (В.В. Шульгин).
И на то есть пословица: Сноп без перевясла -- солома.
Так создаётся беспомощность и покорность судьбе, превосходящая все границы, -- вызывающая изумление и презрение всего мира. Не разобравшись в сложной духовной структуре, -- из чего это проистекло, как жило, живёт и к чему ещё нас выведет, -- бранят нас извечными рабами, это сегодня модно, повсемирно.
ЭВОЛЮЦИЯ НАШЕГО ХАРАКТЕРА
Разумеется, национальный характер не остаётся вечно постоянным. С течением веков, а когда и десятилетий, он меняется в зависимости от окружающей среды и питающего душу ландшафта, от происходящих с народом событий, от духа эпохи, особенно резкой в изломах. Менялся и русский характер.
Наша Смута XVII века хотя и рассвободила к разбойным и жестоким действиям какую-то динамичную прослойку народа, особенно казачество, но не раскачала народных нравственных основ, сохранившихся здоровыми.
Много глубже и неотвратимей сказался религиозный Раскол XVII века. Расколом была произведена та роковая трещина, куда стала потом садить дубина Петра, измолачивая наши нравы и уставы без разбору. С тех пор долго, устойчиво исконный русский характер сохранялся в обособленной среде старообрядцев -- и их вы не упрекнёте ни в распущенности, ни в разврате, ни в лени, ни в неумении вести промышленное, земледельческое или купеческое дело, ни в неграмотности, ни, тем более, в равнодушии к духовным вопросам. А то, что третий век мы наблюдаем как "русский характер", -- это уже результат искажения его жестоко бездумным Расколом, от Никона и Алексея Михайловича, затем от жестоко предприимчивого Петра и костеневших его наследников.
Как эти наследники, петербургская династия, во многом бесцельно изматывали народные силы -- я уже разбирал в другой статье ("Русский вопрос к концу XX века", 1994). И горько общеизвестно, как династия и дворянство по меньшей мере на столетие эгоистически затянули крепостное состояние большой доли русского крестьянства, вот тем самым смирением его и пользуясь.
А когда, после этой вековой затяжки, освободительную реформу возвестили -- она была робка, не дала крестьянам довольно земли, да и ту с оплатой, хоть и растянутой, была недальновидна и незаботлива в том, как облегчить крестьянству и экономически, и общественно, и нравственно это огромное переходное сотрясение. Оно и не замедлило сказаться на метаниях народного характера, не могшего легко вжиться в новую систему отношений, тот ошеломительный "удар рублём" (Глеб Успенский). Какие-то слои народа -- о, ещё далеко не все -- были затронуты разломом быта, нравственной порчей, вспышками озорства и растущим размахом пьянства. Этот развал отражён у многих наших писателей и кроме Успенского. В 1891 К. Леонтьев писал: "Народ наш пьян, лжив, нечестен и успел уже привыкнуть, в течение 30 лет, к ненужному своеволию и вредным претензиям." И предсказывал: если так пойдёт и дальше -- русский народ "через какие-нибудь полвека... из "народа-богоносца" станет мало-помалу, и сам того не замечая, "народом-богоборцем"". Предсказание его исполнилось опередительно...
Картину народного пьянства начала XX века мы находим в "Нашем преступлении" Ивана Родионова. Читаешь -- кажется: бескрайней и мрачней не может быть падения нравов -- а ведь ещё главный разлив впереди весь... Там же встречаем (1910) и: "Господ бы всех передушить, а землю и добро разделить", "бить всех господ!". (Там же -- и расслабленность суда, последствие ещё одной александровской реформы.)
Генерал Деникин, имевший долголетний опыт с русскими солдатами, свидетельствовал: "Религиозность пошатнулась к началу XX века. Народ терял облик христианский, попадал под утробные материальные интересы и в них начинал видеть смысл жизни". (Это отмечают многие.) И он же: "Тёмный народ не понимал задачу национальной, государственной самозащиты",-- то, что при отступлении 1915 года звучало: "до нас, саратовских, немец не дойдёт".
В 1905 новонаросшая озлобленность сказалась в поджогах и разгромах помещичьих имений, но сама попытка революции 1905 и её революционно-уголовный слив 1906, твердо пресеченный Столыпиным, не задели глубины народных масс и не добавили крутой ломки народного характера.
Даже и в 1917 американский Сенат ("Овермэнская комиссия") слышит от протестантского пастора Саймонса, пожившего среди русских несколько последних лет: "Я нигде не встречал лучшего типа женщин или мужчин, чем в русских деревнях и даже в среде рабочих. И я всегда чувствовал себя среди них в полной безопасности до тех пор, пока не пришли к власти эти большевики".
Внезапные опасные переходы русского характера отмечались многими. Ещё елизаветинский канцлер А.П. Бестужев-Рюмин писал: "Русский народ по первому толчку в состоянии что-нибудь предпринять, но потом, когда эта минута пройдёт, переходит к совершенному послушанию." Тот же М. Палеолог, перед самой революцией, заключал: "Слишком легко инстинкт со вспышками берёт у них верх над ровным светом разума, они с лёгкостью отдаются стихии. Эти толчки во внезапное разнуздание инстинктов меняют русский характер до неузнаваемости." Весьма утвердилось, -- и в русской письменности, тут и усеченная, затасканная фраза из Пушкина,-- представление о бескрайности и несравнимой ярости русских бунтовских взрывов. Может быть, это -- и по резкому контрасту перехода от беспредельного русского терпения. Однако действия вообще всяких революционных толп, так тонко и разносторонне проанализированные известным психологом Густавом Ле Боном, дают общие характеристики, вовсе не зависящие от национальности толпы, от расы, от темперамента. И разрушительность, и ярость проявлений -- в Российскую революцию нисколько не ярей и не жесточе, чем во Французскую революцию или в испанскую гражданскую войну (1936-39). Иван Солоневич довольно справедливо возражает, что русские бунтарские выступления, в Смуту или в пугачёвщину, -- были отнюдь не анархичны, не "бессмысленны", -- "они шли под знаменем легитимной монархии", веря или обманывая себя, что идут устанавливать власть хорошего монарха.
Неприглядный разлив нашей стихии, необузданность народного своеволия сказались больше с Февраля 1917. Напротив, Октябрьский переворот -- и в Петрограде, и при московских боях, прошёл при народном безучастии, с обеих сторон действовали лишь малые группы. Апатия эта не намного лучше необузданного взрыва.
А большевики-то быстро взяли русский характер в железо и направили работать на себя. В советские годы иронически сбылось пожелание Леонтьева, что русский народ "не надо лишать тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нём смирение и покорность... Он должен быть сызнова и мудро стеснён в своей свободе; удержан свыше на скользком пути эгалитарного своеволия". Сбылось -- и с превышением многократным.
Селективным противоотбором, избирательным уничтожением всего яркого, отметного, что выше уровнем, -- большевики планомерно меняли русский характер, издёргали его, искрутили. Об истаянии народной нравственности под большевицким гнётом я достаточно написал и в "Архипелаге" (Часть IV, гл. 3), и во многих статьях. Повторю здесь кратко-перечислительно. Под разлитым по стране парализующим страхом (и отнюдь не только перед арестом, но перед любым действием начальства при всеобщем бесправном ничтожестве, до невозможности уйти от произвола сменою местожительства), при густой пронизанности населения стукаческой сетью, -- в народ внедрялась, вживалась скрытность, недоверчивость -- до той степени, что всякое открытое поведение выглядело как провокация. Сколько отречений от ближайших родственников! от попавших под секиру друзей! глухое, круговое равнодушие к людским гибелям рядом, -- всеугнётное поле предательства. Неизбежность лгать, лгать и притворяться, если хочешь существовать. А взамен всего отмирающего доброго -- утверждалась неблагодарность, жестокость, всепробивность до крайнего нахальства. Как сказал Борис Лавренёв (ещё в 20е годы, после гражданской войны): "Большевики перекипятили русскую кровь на огне." Было, было -- и это ли не изменение, не полный пережог народного характера?!
Советский режим способствовал подъёму и успеху худших личностей. Удивляться другому: что добрая основа ещё во стольких людях сохранилась. И удивиться, что наш народ ещё не был необратимо подорван, иначе откуда взялись бы титанические силы на советско-германскую войну?
Вот советско-германская война и наши небережённые в ней, несчитанные потери, -- они, вослед внутренним уничтожениям, надолго подорвали богатырство русского народа -- может быть, на столетие вперёд. Отгоним от себя мысль, что -- и навсегда.
Прозябание народа под Хрущёвым и Брежневым не отмечено гигантскими изломами, которые бы меняли народный характер. Наступила та, пророченная Леонтьевым, дремливая и как будто даже уютная покорность. Соками увядающего русского гиганта усиленно подпитывались окраины, всё созревая к рывку отделения, -- а мы уж рады были, что не гонят нас толпами на уничтожение.
А затем дёрнули нас двумя безразумными, никак не рассчитанными Большими Скачками -- Горбачёва и Ельцина. Не успев оглядеться, встроиться в перемены, ни подготовить себя и детей, ни сберечь последнего утлого имущества, мы прыгнули -- нас бросили -- не в "Рынок", нет! но -- в Рыночную Идеологию (без рынка): "человек человеку волк" и "умри ты сегодня, а я завтра". Этот рублёво-долларовый удар -- и по самой жизни, и ещё больше по психологии -- оказался куда многопоследственней того "рублёвого" удара александровского времени. (И при всей нашей "перекипяченной на огне" крови -- мы явили ещё новый всемирный рекорд терпения: жить покорнейше и без зарплат. Вот, можем рубить подземный военный кабель, чтобы торгануть куском цветного металла.)
Страшнее массовой нищеты -- от гай-чубайской "реформы" настигло наш народ ещё новое духовное разложение. А самые смирные, трудолюбивые, доверчивые -- оказались самыми не подготовленными к этому мощному дыханию Распада. И остаточному, ещё не вовсе погубленному народному характеру -- чем загородиться от этого Распада? Какими остатками великодушия? живого сочувствия к чужой беде (когда и сам там)? готовности идти на помощь (когда и самому худо за край)? А главное, главное -- как от этого разлагающего, наглого, всепобедительного тлетворства защитить детей?
Давние черты русского характера -- какие добрые потеряны, а какие уязвимые развились -- они и сделали нас беззащитными в испытаниях XX века.
И наша когдатошняя всеоткрытость -- не она ли обернулась и лёгкой сдачей под чужое влияние, духовной бесхребетностью? Не она ли обнажилась и во внутренней неслитности, расчуждённости средь нас самих? так горько сказалась недавно на отталкивании наших беженцев из республик. Поражает это бесчувствие русских к русским! Редко в каком народе настолько отсутствует национальная спайка и взаимовыручка, как отсутствует у нас. Может быть -- это только нынешний распад? или свойство, врезанное в нас советскими десятилетиями? Ведь были ж у нас веками дружнейшие братские артели, была живая общинная жизнь, может быть, это восстановимо?
Между тем нам мало только лишь восстановить народное здоровье. По высокой требовательности наступающего электронно-информационного века нам -- чтобы что-то значить среди других народов -- надо суметь перестроить характер свой к ожидаемой высокой интенсивности XXI столетия. А мы за всю свою историю -- ой не привыкли к интенсивности.
Русский характер сегодня -- весь закачался, на перевесе. И куда склонится?
Конечно, не от одной природы нашей так, но, влиятельней, от православия, очень искренне усвоенного когда-то всею народной толщей. (Это теперь мы почти поголовно уверены, что сила солому ломит и соответственно служим тому.)
Дар раскаяния был послан нам щедро, когда-то он заливал собою обширную долю русской натуры. Не случайно так высоко стоял в нашей годовой череде прощёный день. В дальнем прошлом (до XVII века) Россия так богата была движениями раскаяния, что оно выступало среди ведущих русских национальных черт. В духе допетровской Руси бывали толчки раскаяния - вернее, религиозного покаяния, массового: когда оно начиналось во многих отдельных грудях и сливалось в поток. Вероятно, это и есть высший, истинный путь раскаяния всенародного. Ключевский, исследуя хозяйственные документы древней России, находит много примеров, как русские люди, ведомые раскаянием, прощали долги, кабалу, отпускали на волю холопов, и тем значительно смягчался юридически-жестокий быт. Широкими жертвами завещателей снижался смысл материального накопления. Известна множественность покаянного ухода в скиты, в отшельничество, в монастыри. И летописи, и древнерусская литература изобилуют примерами раскаяния. И террор Ивана Грозного ни по охвату, ни тем более по методичности не разлился до сталинского во многом из-за покаянного опамятования царя.
Но начиная от бездушных реформ Никона и Петра, когда началось вытравление и подавление русского национального духа, началось и выветривание раскаяния, высушивание этой способности нашей. За чудовищную расправу со старообрядцами - кострами, щипцами, крюками и подземельями, еще два с половиной века продолженную бессмысленным подавлением двенадцати миллионов безответных безоружных соотечественников, разгоном их во все необжитые края и даже за края своей земли, - за тот грех господствующая церковь никогда не произнесла раскаяния. И это не могло не лечь валуном на всё русское будущее. А просто: в 1905 г. гонимых простили... (Слишком поздно, так поздно, что самих гонителей это уже не могло спасти.)
Весь петербургский период нашей истории - период внешнего величия, имперского чванства, всё дальше уводил русский дух от раскаяния. Так далеко, что мы сумели на век или более передержать немыслимое крепостное право - теперь уже большую часть своего народа, собственно наш народ содержа как рабов, не достойных звания человека. Так далеко, что и прорыв раскаяния мыслящего общества уже не мог вызвать умиротворение нравов, но окутал нас тучами нового ожесточения, ответными безжалостными ударами обрушился на нас же: невиданным террором и возвратом, через 70 лет, крепостного права еще худшего типа.
В XX веке благодатные дожди раскаяния уже не смягчали закалевшей русской почвы, выжженной учениями ненависти. За последние 60 лет мы не только теряли дар раскаяния в общественной жизни, но и осмеяли его. Опрометчиво было обронено и подвергнуто презрению это чувство, опустошено и то место в душе, где раскаяние жило. Вот уже полвека мы движимы уверенностью, что виноваты царизм, патриоты, буржуи, социал-демократы, белогвардейцы, попы, эмигранты, диверсанты, кулаки, подкулачники, инженеры, вредители, оппозиционеры, враги народа, националисты, сионисты, империалисты, милитаристы, даже модернисты - только не мы с тобой!
Стало быть, и исправляться не нам, а им. А они - не хотят, упираются. Так как же их исправлять, если не штыком (револьвером, колючей проволокой, голодом)?
Одна из особенностей русской истории, что в ней всегда, и до нынешнего времени, поддерживалась такая направленность злодеяний: в массовом виде и преимущественно мы причиняли их не вовне, а внутрь, не другим, а - своим же, себе самим. От наших бед больше всех и пострадали русские, украинцы да белорусы. Оттого и пробуждаясь к раскаянию, нам много вспоминать придется внутреннего, в чем не укорят нас извне.
"Мы русские, какой восторг!" - воскликнул Суворов. "Но и какой соблазн", - добавил Ф. Степун после революционного нашего опыта.
