Прошлым летом мой хороший товарищ попросил меня поддержать в соцсетях идею создания крематория в Белгороде. Я-то и так к помощи ближнему, как старый и закалённый пионер всегда готов, а тем более, когда о поддержке просят добрые знакомые. Поэтому тогда я где-то поставил нужные лайки, где-то влез в чужую дискуссию, где-то потряс сетевых писателей (они же, как правило, читатели) познавательной статистикой. А где-то даже и аргументировано, на мой взгляд, пресёк возражения противников и сомневающихся. Кампания, судя по всему, оказалась успешной.
И 20 августа прошлого года губернатор публично распорядился начать проработку проекта строительства в нашем городе крематория с колумбарием. При том, что, всего за год до этого белгородские народные эксперты признали реализацию такой идеи нецелесообразной . Возможно, в том числе и потому, что сторонники кремации в азарте дискуссии могилы наших близких стали называть «мусором», а в православных кладбищах видели «замусоривание нашей земли». Тогда я, наверное, как их стыдливый соучастник, отнёс эту оскорбительную страстность на общие издержки процесса. Но, как показало, нынешнее развитие событий, совершенно напрасно. Похоже, в нас, добрых и отзывчивых традиционалистах юные белгородские реформаторы действительно видят мусор. В любом нашем состоянии.
Только этим можно объяснить внезапно распространившиеся в коммуникационном пространстве города слухи о том, что кремация, дескать, скоро станет единственным доступным белгородцам способом захоронения умерших родственников. На содержание старых кладбищ, дескать, немного денег всё ещё есть, а вот на новые совсем не хватает земли.
Слухи нелепые эти, в которые человеку разумному и русскому поверить просто нельзя (то, что у нас в России нет земли – разве это не анекдот?!), неожиданно нашли подтверждение в публичных выступлениях белгородских чиновников весьма высокого ранга. Из тех самых государственных вождей, что имеют не совещательный, а вполне решительный голос при принятии каких-то важных резолюций в жизни Белогорья.
То есть получилось так, что чуть ли не на одном из самых высоких этажей государственной власти в нашем субъекте Российской Федерации на полном серьёзе начали обсуждать ужасный вопрос. Вопрос о лишении белгородцев права на традиционное – по православным ли, по мусульманским ли обычаям – предание умершего человека земле. На создание памятников. На традиционные посещения родных могил – в праздники там, не праздники, просто по зову, души, сердца, родных. На такую, уже природную и традиционную форму памяти, на такое традиционное и уже природное единение с земляками, чьи умершие близкие лежат вот тут, рядом с нашими. Но нет, только рок-н-ролл, то есть только крематорий с колумбарием. И никаких привычных сантиментов. Неужели вам урны для воспоминаний маловато будет?
«А вы не считали в какую прорву металла и ценного камня, другого стратегически важного сырья обходятся все эти оградки, скамеечки, памятники, и прочие, прочие, прочие ваши финтифлюшки на бесконечных ваших кладбищах? И это в условиях, когда человечество стремительно исчерпывает ресурсы планеты», - так, на полном серьёзе, вопрошают нас сейчас сторонники нового, погребального, белгородского тоталитаризма.
От всех этих слов, и сетевых, и государственно-важных, понятно, вполне можно отмахнуться: мало ли кто и что у нас говорил. Некоторые даже на рельсы вон обещали лечь. Но как раз опыт многочисленных несостоявшихся анн карениных Российской Федерации однозначно говорит, что у нас, к сожалению, возможно практически всё.
Так, скажу, успешный опыт протаскивания в нашу жизнь ювенальной юстиции – через сфабрикованные дела, поддельную статистику, через информационную промывку мозгов вполне себе государственными органами по всей стране, показывает, что даже, например, такая – священная, фундаментальная для существования и государства, и страны традиция родительства, детства, семьи, может быть отменена с самоубийственной легкостью.
Нужно всего лишь раздать поручения ответственным людям. Ну или/и попросить о помощи и поддержке таких безответственных и чересчур доверчиво-добродушных ослов, как я, Ваш покорный слуга. Тем более что в современной жизни экономическими мотивами, похоже, по установившейся ещё со времён Е. Гайдара традиции, оправдать можно всё, даже прямое, но зато предельно искреннее людоедство. Если его, понятно, требует невидимая рука никому не видимого – в эпоху-то империализма – рынка.
«Оскорбительное пренебрежение» - так Лев Гумилев когда-то охарактеризовал подобную государственную политику в отношении народных традиций и верований. Именно оно, по мнению Льва Николаевича, являлось одним из главных источников потрясений человеческой вселенной. Голод и холод – это страшные явления, но не они, а именно оскорбление, признание неполноценными твоих святынь (то есть тебя как личности и твоего рода, племени как сущности) поднимало в бой народы. Пусть даже в самых невыгодных, невероятных условиях, пусть открытой грудью на штыки и на доты. Но в результате – пять тысяч хунну (по-русски «народа») 60 километров рубили в капусту двухсоттысячное войско великих китайцев. Но в результате – высшая гитлеровская раса оказалась действительно высоко – на нюрнбергской виселице.
Современные молодые люди и их белгородские кураторы постарше похоже действительно страстно хотят верить в то, что вся земля вращается вокруг них. Что только они – единственные, исключительные. Те самые избранные, у которых не может быть никаких обязанностей, а только бесконечные привилегии. Прежде всего, привилегия карать и жаловать «это быдло». Которое, вероятно, непонятно зачем ещё ходит по этой земле, и на которое, уж совсем непонятно зачем, надо эту землю расходовать. Пусть и в последний раз и в последний путь.
Боюсь, что разочарую криэйторов белгородской жизни, но опыт показывает, как жестоко они ошибаются. Наказание за гордыню всегда одно – падение в грязь. И вовсе не на том свете, а здесь и, очень часто, прямо сейчас. Предстоящий в связи с открытием крематория запрет на православные (а также и, скажем, мусульманские) похороны в Белгороде был заявлен публично. С высокой трибуны. Хотелось бы услышать его ещё раз. На полный, окончательный и уже бесповоротный «бис».
