Грачева. Знаешь, Варсегов, вдруг озадачилась я, казалось бы, обычным вопросом.
Из всех тварей земных лишь человек осознает, что жизнь конечна. И при этом живет, мучается, детей растит. Собака, канарейка, пчела — им неведомо, как там дальше будет, что все неизбежно умрут, вот они и резвятся спокойно. С ними понятно.
Мы же отлично осведомлены и сучим ножками вопреки элементарной логике. Известно ведь, что страданий тысячекратно больше, чем радостей. Жизнь нерентабельна (в монологе Гамлета это красивей сказано). Любой современный десятиклассник должен бы, быстренько подсчитав такое несоответствие, признать полную бессмысленность дальнейшего существования. Долг, общественное благо — это хорошие вещи, и могут быть мотивом совершения геройства, но не стимулом тянуть лямку десятилетиями. Однако, имеется у нас встроенный предохранитель, заставляющий оставаться на земле даже вне зависимости от наличия веры в Бога — страх смерти (при том, что бояться ее абсурдно, раз она неминуема). Шекспир вот считал: страх этот — от неизвестности, непонимания того, что ждет нас «в той стране, откуда никогда никто не возвращался». По мнению великого англичанина, страна эта довольно густо населена и ждать от нее можно чего угодно. Даже тени отца Гамлета.
Нам, знающим о ДНК и комочках космической пыли, поверить в такое трудно. Просто, стало быть, кому-то и зачем-то нужно, чтобы мы жили, а потом, придя в негодность, рассыпались в прах. Кому — это понятно. Творцу — в каком бы обличье он нам не представлялся. Можно даже упростить для неверующих: некий Разум, создал биороботов, которые ему необходимы. А вот зачем, Варсегов? Что Он от нас получает? Ведь все в природе рационально.
Варсегов. Полагаю, Грачева, что настоящее наше "Я" энергетическое существует где-то вне нашего тела. Мне приходилось несколько раз в моменты острой опасности почуять его поддержку. Да и по жизни ощущаю часто его направляющую руку.
Не помню, рассказывал ли тебе. Как-то еще в советское время одна сельская учительница письмо прислала. У нее умирал отец в больнице. Они с сестрой у койки его дежурили. Сестра ее - врач. Ей понадобилось отлучиться, и она говорит учительнице: «Не давай отцу умереть, пока я не вернусь. Разговаривай с ним». И ушла. И вот отец уже совсем умирает, еле бормочет что-то, а учительница его теребит и требует, чтобы он говорил. Дальше она писала, примерно, так. «Вдруг слышу — за окошком палаты здоровый и крепкий отцовский голос произносит: ”Людмила, отпусти меня погулять!”. Я метнулась к окну, а никого там нет. Вернулась к отцу, а он не дышит уже».
Думаю, наше внешнее "Я", живя где-то там — возможно, вечно — поселяет в наше земное тело часть своего сознания для собственного развития через боль и страдания. Для того на Земле и созданы все условия развития разума через муки. Случайно ли – чем глупее общество и безнравственней, тем более тяжкая жизнь его, как и наоборот.
Грачева. А я думаю, что этот Высший разум сам в развитии не нуждается: он уже есть, и все ему ведомо. И от нас необходимы ему не знания. Мы же уже поняли, что самое ценное, дефицитное — это энергия, особенно некоторые ее виды. Вот и продуцируем мы, скажем, какую-нибудь дорогущую энергию развитого человеческого мозга — неважно, положительную, или отрицательную (муки, или ликованье — Ему без разницы). Адреналин вырабатывается и после приступов отчаяния, и от боли, и в приливах восторга — и вызывает выплеск энергии. Она-то, наверное, и нужна. Так, кстати, и некоторые ученые считают.
Пасется на Земле этакое стадо божьих коров, наделенных разумом, имеющих способность к самовоспроизводству и восстановлению, подстрахованных инстинктом страха смерти — дабы не опустело пастбище. Мелкие поломки и неполадки наш организм, как и положено у биороботов, сам исправляет: раны затягиваются, печень усеченная опять вырастает, и т.д. Даже гены можно подремонтировать —"механики" совершенствуются, открывают коды. И живет человеческий организм до тех пор, пока остается эта вот мозговая энергия — хотя бы эмоции. А сойдет на нет — и до свидания. У меня был сосед, Толик. Он как напивался, так то пел и хохотал, то рыдал горюче. Когда умер, жена кричала на весь подъезд: «Ой, непутевый! И зачем жил-то?» Мы все сбежались. Но покойник вдруг открывает глаза и твердо выговаривает неожиданную, словно и не свою фразу: «Ничего! Я жарко ему топил. Каждый тут сколько сможет, столько отдаст». И — опять на тот свет. Навсегда уже.
Варсегов. Да-а... А в далеком детстве я так же считал, как эти твои серьезные ученые. Но, поумневши, понял, что надобно в корень зрить, дабы постичь смысл жизни. Вот что ценится больше всего среди самого (и даже не очень) прогрессивного и разумного населения? Творчество! Следовательно, и Высший разум требует от нас творческого продукта, которое, правда, не получится без эмоций.
Возьми, например… Полонез Огинского. Можно было его создать при хорошей, спокойной жизни? Так что, все муки нашей смертной материи выливаются в нетленный и вечный продукт, что музыкой ли, стихами, художественным ли образом уходит куда-то в далекое и прекрасное.
Высший разум, возможно, в развитии не нуждается. Но во вселенском разумном мире, думаю, своя иерархия и свои подвижки наверх. Телесную жизнь земную я рассматриваю как отражение той, вселенской.
Грачева. Нет, Варсегов. Творчество — удел далеко не всех. Разве что только любую работу считать творчеством, против чего душа протестует. Стало быть, нечто другое является причиной создания нас, человеков. Иначе нетворческие сразу переставали бы коптить небо. Чего-то иного от нас надо, меда какого-то...
Но пусть пока читатели нам свои версии предложат, а мы продолжим во второй части с учетом их мнений и разбором самых любопытных высказываний. Хоть бы и под «Полонез» Огинского (который на самом-то деле — «Прощание с Отчизной»). Думаю, Варсегов, ты и машину не покупаешь, чтобы почаще его слушать: первые такты раздаются в московском метро, когда пытаешься прорваться через турникеты, не заплатив.
