Фото: Ирина Романенко
На братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают. Так пел наш великий бунтарь Владимир Высоцкий. И дальше: «Здесь нет ни одной персональной судьбы – все судьбы в единую слиты». Это тоже о братских могилах.
А вот – наша задушевная Маргарита Агашина: «Как это нужно солдату, чтоб кто-то о нём горевал». И тоже о том же: о посмертной доле павших. В братских могилах они, как и при жизни, вливаются в общий строй и уже неотличимы от товарищей в бесконечных шеренгах.
Но разве, кто спрашивал их – хотели бы они такой посмертной судьбы?
В станице Букановской Кумылженского района, похоже, спросили. И, кажется, получили ответы. И сделали всё, как полагается для наших павших: и по-Божески, и по-человечески. Постарались установить имена каждого солдата. Каждого!
Здесь не было боёв в прямом смысле. Враг оставался за Доном. Но это вовсе не означало, что война обошла станицу стороной. Она вторгалась сюда с неба пикирующей смертью, долетала из-за реки бомбами и снарядами, доставала голодом и непосильной работой. А ещё – нескончаемыми потоками раненых с близкого поля нещадной битвы.
Госпиталь размещался в здешней школе. Классов не хватало, бойцы лежали в коридорах, на соломенных подстилках прямо на полу. И всё равно раненых было больше. Гораздо больше, чем мест в госпитале. Солдат разбирали по своим домам станичники. Лечили, чем могли, делились последним куском хлеба. Хотя кусок тот был слишком мал и для самих. А ведь у всех были дети - в казачьих семьях детвора растёт густо. Но ничего не жалели для поправки своих защитников.
Поневоле задумаешься: а случись вдруг подобная беда в наше разобщённое сегодня, когда всякий старается для себя, – смогли бы мы отрывать от себя последнее? Захотели бы обнести своих детей, чтобы накормить чужого человека?
Что ответишь самому себе?..
Не приведи Господь, проверять ответ в действительности.
Летом 1942-го станицу накрыла волна бомбёжек. И без того не слишком многочисленное население сильно поредело. Стон стоял по станице, доносился почти с каждого двора. За Доном началось немецкое наступление, в станицу стали свозить раненых. В большинстве – молодых. Их вскрики вплетались в общий стон, и, казалось, сама жуть бродила тогда по широким пыльным улицам станицы Букановской.
Сюда в сентябре привезли знаменитого – несмотря на молодость – пулемётчика Ханпашу Нурадилова. В боях под Сталинградом он уничтожил 920 гитлеровцев. Вы только вдумайтесь: один человек положил едва ли не тысячу! А человеку этому не исполнилось и двадцати. Смерть долго боялась подойти к нему близко, но всё же безносая улучила момент. В боях за Чепелев курган в Серафимовичском районе Ханпаша отправил на тот свет 250 незваных гостей, но и сам был тяжело ранен. В станице за ним усиленно ухаживали, казачки ласково звали его Пашей.
Раны оказались слишком тяжёлые. Колхозный конюх разобрал свою тележку, сколотил гроб. В отдельной могиле и успокоился Паша. Светлый парень Пашенька. Ханпаша Нурадилов посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза. В 2010 году чеченской диаспорой Волгоградской области был поставлен памятник Ханпаше в Букановской. Его имя значится на одном из знамён в зале Мамаева кургана.
Погибших в боях и умерших в Букановской хоронили у стен Покровской церкви – тогда она ещё была в живых. Почти все они принадлежали к кавалерийскому полку. Среди них – и комиссар Василий Шеремет. Похороны его навсегда отложились рубцом в душах станичников. Был у Шеремета неразлучный друг – конь Орлик. Перед последним боем комиссара бойцы заметили, что Орлик очень уж неспокоен, всё обнюхивал хозяина, встряхивал головой.
Тело Шеремета привезли хоронить в станицу. Орлика заперли в конюшне. Он вышиб дверь, примчался на кладбище. Многие видели, с дрожью в голосе рассказывали потом о небывалом: конь водил губами по мёртвому лицу друга-комиссара, как бы прощаясь с ним. В руки не дался. Ускакал, больше его никто не видел.
Ещё одна могила, в которой лежит совсем уж мальчишка. Илья Фроликов 17 лет от роду. За ним ухаживали в одном из домов. Он почти всё время был без сознания, бредил, звал маму.
А кого ещё звать на помощь в семнадцать-то лет?
Спасти его не удалось. В 2007 году на могиле юного бойца был установлен памятник. Для родных он очень долгое время считался пропавшим без вести – найти кого-то в наших архивах, где чёрт сломает оба копыта, слишком ненадёжное, трудное и долгое занятие.
Так произошло с красноармейцем Ефремом Курсековым, умершим в станице от ран в августе 1942 года. Тоже считался пропавшим без вести, родные искали его 70 лет. И всё же нашли. Вся закавыка была в том, что в архивах он значился как Курсиков. Одна буква – и 70 лет мрака безвестности.
На кладбище в Букановской стоят две стелы, на которых высечены имена. Много имён. На одной увековечены жители станицы, на другой – те, кто воевал на этой святой земле. Погибшие в боях ли, принявшие ли смерть под бомбёжками, умершие ли от ран, голода и болезней – всё одно: павшие на войне.
Списки пополняются. Упорядочиваются архивы, устанавливаются имена. И тогда где-то в разных концах огромной страны вскрикивают родные люди – радуются и плачут. Едут на братские могилы в далёкую, потерявшуюся в прихопёрской степи станицу, поклониться дорогой памяти.
Как это нужно солдату, чтоб кто-то о нём горевал…
Автор Владимир Апаликов
