Размышления по поводу книги Андрея Ткачёва «Возраст зрелости»

03.10.2018
Размышления по поводу книги Андрея Ткачёва «Возраст зрелости»

«Молодость» в стиле Лимонова и старость в духе Мамонова. Размышления по поводу книги Андрея Ткачёва «Возраст зрелости» (Эксмо/Воскресение, 2018)

Новая книга известного писателя, проповедника и телеведущего протоиерея Андрея Ткачёва «Возраст зрелости» продолжает цикл его миссионерской публицистики о различных социальных и бытовых вопросах. Как можно догадаться уже из названия, посвящена она такой неизбежной для каждого проблеме, как старость. Старость, старение — «не в радость», по Ткачёву, «преддверие смерти» (вспомним суровое кьеркегоровское «болезнь к смерти»), то есть проблема не только социальная, но и мировоззренческая, философская. Неизбежная, подчёркивает автор, по замыслу Творца, но не самого человека: отношение к старости в православии сильно отличается от обыденного.

Об авторе, «скандальности» и раздвоении дискурсов

Публичная деятельность Андрея Ткачёва настолько на слуху в средствах массовой информации, что, пожалуй, даже в рецензии на книгу нельзя не сказать несколько слов о личности самого автора. Не секрет, что в православной среде становится уже своего рода трендом критиковать Ткачёва за перегибание палки, осыпать упрёками в медийности и даже «скандальности». Причём идиосинкразия эта в последнее время лишь нарастает. А уж какой шквал возмущений обрушивается на голову проповедника (а заодно и на головы всех священнослужителей и всех православных) от так называемых «обычных пользователей»! Такой же примерно, охотно нам ответят, как порой из уст самого проповедника на головы его паствы, а заодно и всех остальных. Как, например, нашумевший в Сети ролик с нарезкой из недавних проповедей о. Андрея с громкими инвективами: «Если вы жизнь свою собачью не поменяете, вам конец завтра!», «Николай Чудотворец вам голову открутит!» и т.п.

Феномен этих резонансных проповедей, на наш взгляд, амбивалентен: с одной стороны, несомненно, транслируются вещи по своей сути правильные, а тональность, образность и хлёсткость речи — уже дело художественного вкуса оратора. Говорит отец Андрей с амвона, то есть в принципе для небольшого круга прихожан и часто в некоем запале подразумеваемого диалога с этой привычной аудиторией — данный контекст, как правило, недоброжелательными блогерами игнорируется. Исторический же контекст, как нам кажется, в настоящий момент именно тот, что стараниями таких проповедников, как протоиерей Андрей Ткачёв, протоиерей Димитрий Смирнов, иерей Даниил Сысоев, иерей Георгий Максимов, профессор А. И. Осипов и др., Православная Церковь наконец-то возвращается к прямому высказыванию, к некоему изначальному дискурсу, условно говоря, к дореволюционному уровню — ведь в годы перестройки, в ельцинские 90-е и в начале нулевых, а тем более в период СССР большая часть высказываний церковных деятелей делалась с некой оглядкой на их адаптированность в отошедшем от религии обществе. Прямота эта отчётливо просматривается и в высказываниях Патриарха, даже в его праздничных посланиях.

Безусловно, проповеди, в чём отец Андрей «как художник» и опытный проповедник прав, должны быть не вялыми, теплохладными, а цепляющими, доходчивыми, в чём-то непримиримыми. Однако у обычного человека «по ту сторону экрана», не знакомого с азами православия, да и не чувствующего уже культурно-исторической подпочвы, чересчур экспрессивные пассажи, риторические кульбиты и категоричные утверждения (например, ссылки на ветхозаветные установления) тут же вызывают когнитивный диссонанс вкупе с защитной реакцией. Особенно в нынешнем обществе, озабоченном толерантностью ради самой толерантности. Поэтому некоторые проповеди Андрея Ткачёва, к сожалению, имеют весьма выраженный побочный эффект: разгорячившись, он только невольно лишний раз швыряет кость «прогрессивному человечеству» — в лице, конечно, заядлых сетевых умников, огульно обвиняющих всё православие в нетерпимости и «мракобесии».

Возможно, таким образом происходит процесс расслоения, раздвоения дискурсов: православные воспринимаются почти как представители некой субкультуры (у них, допустим, своя литература, книжки которой продаются в церковных лавках, в интернете у них свой «сугубо православный» орто-контент), в то время как секулярное общество, так называемое «большинство», с хохмами отворачивается от всего этого и ругает всех «православнутыми сектантами». Даже произведения, которые создаются авторами на пересечении этих двух изолированных культурно-медийных пространств, воспринимаются искажённо, неправильно. К примеру, вышедшие в последние годы фильмы: «Ученик» (2016, реж. К. Серебренников), «Нелюбовь» (2017, реж. А. Звягинцев), книги, например, «Исповедь бывшей послушницы» М. Кикоть (Эксмо, 2017) в массовом сознании воспринимаются как творения антиклерикальные, антиправославные, тем более что сами произведения (возможно, намеренно, как в фильме «Язычники», 2017, реж. В. Суркова) подчас изобилуют серьёзными фактическими и концептуальными неточностями в изображении церковной жизни.

В сложившихся обстоятельствах, на наш взгляд, от православных писателей, писателей и деятелей культуры вообще (к ним с просьбой «не сбивать людей с толку» не так давно специально обращался Патриарх Кирилл) требуются усилия иные — интегрирующие.

И конечно, блогеры и многие СМИ специально выискивают пресловутую скандальность, тогда как и «абсолютно адекватного Ткачёва» можно сколько угодно найти на ютьюбе, посмотрев ролики официальных каналов (например, запись его очередной встречи с молодёжью от 1.07.18 на телеканале «Спас»). Книги отца Андрея, при всей их многочисленности и приличных тиражах, крайне редко попадают в поле медийных рефлексий.

Мамонов и Лимонов как Pro et Contra

Сама тема новой книги, казалось бы, в настоящий момент особенно злободневная, также не является привычной и магистральной для нынешних СМИ. Глубинные аспекты старения — экзистенциальные, социологические, метафизические, — помимо православных спикеров, в последнее время оказывались в фокусе разве что немногочисленных критиков современной цивилизации, например, в некоторых философско-социологических лекциях Александра Дугина или в его коротких видеомонологах на каналах «Царьград» и Russia.Ru.

Интересно, что Дугин, завершая свои обобщения, что нынешние люди не хотят и не могут достойно стареть, обычно приводит как типичную и ироничную — где-то после красящихся в каштановый старушек — иллюстрацию молодящегося денди своего бывшего соратника Эдуарда Лимонова. Так, по замечанию Александра Гельевича, весьма комично, что писатель в потоке речи может вдруг обронить: «…я и моя девушка…», а сам уж дед 75-летний (и даже партийное прозвище у него уже много лет — «Дед»). Но Лимонов, я бы возразил, если и действительно человек без возраста (и иному молодому ещё нос утрёт), то как пример для обличения нездоровых ювенильных тенденций цивилизации, наверное, не самый лучший. Эдуард Вениаминович, скорее, всё же отнюдь не типичен, а вполне исключителен: он художник, бунтарь и не возглавляет эту армию шествующих по курортным местам all over the global world в коротких джинсовых шортах американских, европейских пенсионеров и пенсионерок, не простаивает, как наши, день-деньской на почте за пенсией и коммуналкой, но неустанно пишет и выпускает книги.

А пример правильной старости (как бы это категорично не звучало) — Пётр Мамонов. «Мамонов-то, — сказал мне лет десть назад один знакомый, — совсем сбрендил!». И эту фразу я слышал потом каждый раз, когда кто-то из весьма продвинутой московской тусовки упоминал его имя. Сам Пётр Николаевич категорически не приемлет, чтобы его именовали отшельником. И он прав: он не отшельник, хотя с обыденной точки зрения (включающей, как оказалось, и самое «продвинутое» мировоззрение) всё же «парадоксов друг» — как, по идее, должны быть и все христиане. «Состоявшийся человек» — авангардный музыкант, поэт, актёр, стиляга, пьяница даже, — всё это забросив, переехал в деревню. Но самое непростительное — он ещё философствует, все его беседы имеют рефрен «главное для меня — Бог». Конечно, немаловажно, что у него была возможность, и не в последнюю очередь материальная, оставить, что называется, «мирские попечения». Не оставив, как оказалось, полностью само творчество, умудриться (какое подходящее слово!) как раз оставить его привычную шелуху — суету, тщеславие да вечные скачки за своим хвостом в толчее мегаполиса. Беззуб, в рваном свитере, но так и лучится в каждом кадре — не мудростью ли и счастьем?..

«Спасаться в миру» — самая что ни на есть православная стратегия, и Мамонов — живое её воплощение в XXI веке, воплощение той самой некарикатурной, благодатной старости, доказательство, что она вообще может быть. «Так это имидж такой!» — опять злопыхатели вставят. Кругом у них имидж, а за его камуфляжем — бабло. А не «такой» — это какой?! Познер в очках? «Дядюшка Зю» и «дядюшка Жирик» — в годах, но в рядах? (Или дедушки уже? — дедушка Ленин не дожил десятка лет до нынешнего пенсионного возраста). Или товарищ Брежнев в бровях? Конечно, нам в очках. Конечно, чтоб «европеец» и «американец». Естественно, Познер — не Вильям Берроуз же, и не на бродягу Савенко же равняться.

Ведь и в современном обществе живёт эта фундаментальная потребность в духовном авторитете — пусть часто вырождающаяся в моду на старцев (у нынешних православных, особенно неофитов), на всяческие их «благословения» и «чудеса», или, уже «для более продвинутых», идущая из восточных традиций, а также от нью-эйджевской фигуры Дона Хуана мода на «гуру» и т.п. Ещё в середине XIX века святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о «младостарчестве», об оскудении старчества настоящего. Но очевидно, что за массовым пристрастием и легкомысленной модой скрывается именно та самая глубинная, подлинная потребность в столь редком сегодня образе истинного учителя, старца-наставника. Не в массовой культуре, а в современной русской литературе мы видим образы «шамана» или «учителя» (пусть в кавычках, и, скорее всего, вообще виртуального). Например, в романе Андрея Рубанова «Патриот» (2017), в рассказе Михаила Веллера «Шаман» (2013). Заметим в скобках, что в книге Рубанова, едва ли не впервые за все постсоветские десятилетия, описывается молитва главного героя — без постмодернистского ёрничества и вообще так, что светский автор даёт сто очков вперёд почти любому прозаику сугубо православному.

Антропологический кризис и Христианский ренессанс

Но вернёмся к книге Андрея Ткачёва. Конечно же, на страницах книги «Возраст зрелости» рассмотрение проблемы ведётся автором отнюдь не на уровне дискуссий о повышении пенсионного возраста, размера пенсий, «геронтоцида» и т.д., то есть без каких-либо заигрываний с той самой светской аудиторией. Старость, пишет Ткачёв, в нашем обществе почти так же табуирована, как смерть. Но если смерть с точки зрения материализма объективно победить нельзя, то старость — вполне возможно, и многие сейчас как раз пытаются. Даже те, кто знать не знает, что такое трансгуманизм, подвержены стереотипам сознания, выработанным современной культурой — рекламой, фантастическими фильмами и книгами. Особая примета нашего времени — немыслимо развитая индустрия красоты и здоровья: в любом, теперь даже самом захудалом городишке на каждом шагу салоны для непрерывного «ухода за собой». Казалось бы, что плохого? «Люди упорно и постоянно спорят с Евангелием, — отвечает священник. — Господь говорит, что мы не можем сделать белым или чёрным ни один волос, а косметическая наука говорит — можем». При этом средства достижения «вечной молодости» могут быть разными — пусть не купание в крови младенцев, как в древности, так полное отравление окружающей среды и перекос в человеческом сознании, когда «грех за компанию с абсурдом пожинают жатву ничуть не меньшую».

В одной из первых главок автор приводит случай из своей молодости, когда он, только вернувшись из армии, обратился за советом к сидящим во дворике местным старожилам. Конец 1980-х, на пороге эпохи «лихих» 90-х: малиновых пиджаков, заказных убийств и прочего «беспредела». «Чего я только не наслушался!» — в сердцах восклицает нынешний священник и писатель. — Аксакалы, авторитеты — такие названия можно приложить к ним только с горькой издёвкой. Последуй я тогда их советам, — продолжает в той же тональности иронизировать автор книги, — как пить дать оказался бы теперь в местах не столь отдалённых».

«Люди, дожившие до старости, — ставит не предусмотренный политкорректностью диагноз Андрей Ткачёв, — не имеют порой жизненного опыта». От них, особенно от людей близких, ждёшь чётко сформулированного, выстраданного ответа, как жить, как поступить в конкретной жизненной ситуации. А получаешь часто пшик, пустоту. Диагноз поистине горестный. И это ещё тогда, во время молодости автора, была некая этическая и эстетическая «подушка безопасности» made in USSR, особой советской цивилизации, по Ткачёву, во многом всё же христианской. А что же говорить о том, что происходит сейчас, в условиях антропологического кризиса, диагностированного публицистом в одной из предыдущих книг (также выпущенном издательством «Воскресение» сборником «Наше время. Зачем мы рождаемся», 2017), кризиса цивилизации в целом, но особенно наглядно проявившегося в российском обществе.

И кризис этот не абстракция, не выдумка «высоколобых бездельников» (как могут нынче припечатать писателя или даже священнослужителя), а привычная реальность, уже настолько, что многие её не замечают. Но есть, однако, и те, кто замечает, — при масштабах проблемы это нетрудно. Так, автору этих строк как писателю, а значит, вероятно, всё же пристальному наблюдателю, также не раз приходилось описывать в своих произведениях разные проявления этого этического, мировоззренческого кризиса. Более того, именно этот вопрос мне кажется в литературе, в её связи с жизнью самым неотложным и важным. Многие постулаты отца Андрея можно проиллюстрировать примерами из рассказов знакомых или даже из своего опыта, причём примерами совсем разного уровня. Суть их в том, что один из аспектов этого кризиса, как мне кажется, проявляется сейчас не только в молодых людях, в подростках (что более естественно и куда менее тревожно), но зачастую и в поведении людей возраста довольно преклонного. Тут и отношение родителей (и не только моих), всю жизнь проживших под не понять откуда почерпнутым девизом «родители всегда правы», а теперь на любую конкретную просьбу откликающихся лишь пустыми «народными» сентенциями типа «самим надо зарабатывать», «дело ваше, а нам уже ничего не надо», при этом в других вещах, вроде неумеренного телепросмотра и категоричности суждений, свои позиции лишь наращивающих. Тут и поселившиеся этажом ниже «тихие бабушка с дедушкой», которые при максимально «фанерных» стенках день и ночь орут, на всю катушку гоняют музон и телевизор, а при любом самом вежливом к ним обращении огрызаются на грани парламентских выражений, любой аргумент, как козырным тузом из рукава, побивая фразой: «Мне 70 лет!» А когда для продолжения «дискуссии» нами была приглашена квартирохозяйка, которой 80 с лишним лет, никакого уважения к её летам они почему-то не выказали. Или случай в маршрутке, когда на вошедшего старенького дедка, еле держащегося на ногах, гаркнул водитель (привыкший немедленно требовать плату за проезд и упорядочивать положение тел в салоне), а молодой человек (какой-то южной национальности — у нас такое и в голову никому не придёт), заплатив и усадив старика, усовестил зарвавшегося шофёра.

В книге Ткачёва подобных «картинок», может быть, не так много, больше характерных для публицистики обобщений, но сделаны они очень точно, а часто и весьма поэтичным языком: «Сама прожитая жизнь обтачивает человеческую душу. Старику быть наглым и дерзким, глупым и похотливым так же противоестественно, как камню на морском берегу противоестественно быть острым, а не обточенным волнами». И дальше, развивая мысль вроде бы тривиальную, автор заключает острым и неожиданным, в стиле прямоты русской пословицы, утверждением: «Страсти должны умирать в человеке по мере накопления прожитых лет. В этом смысл старости. Должны умирать похоть, сребролюбие, болтливость, зависть, злопамятство. Должны крепнуть вера и предчувствие иной жизни», потому что старость — «это проверка того, как прожита молодость. Это вообще экзамен на вшивость человека».

Кризис в том, что вокруг нас, совсем рядом, десятки лет люди живут автоматически, думая «кучу разных мусорных мыслей», произнося массу ненужных слов, совершая поступки и действия «как все», и никакая мудрость ко многим из них так и не приходит. Наши старики бегают, суетятся, продолжают работать, а оборотная сторона этой суеты — в популярных фразеологизмах «достойная пенсия», «достойная старость», на первый взгляд вполне невинных: «...накормили, вокруг тепло, лёг поспать, посмотрел по телевизору, как поет Дженнифер Лопес — а чего ещё надо? Надо-то чего?» Такой образ жизни, замечает о. Андрей, далёк от библейского. «Вполне хорошая жизнь одноклеточного существа».

Или ещё более поэтичная метафора автора, передающая ужасное состояние семьи и общества, в котором «распалась связь времён»: «Взгляды «отцов» и «детей» встречаются так же, как встречаются взгляды аквариумной рыбы и человека, то есть без диалога».

«Из всех заповедей, — раскрывает он смысл извечного конфликта с православной точки зрения, — пятая наиболее нравится родителям. Им кажется, что эти слова обслуживают их родительские интересы и стоят на страже их прав и эгоизма. В действительности это не так. Хотя бы потому, что правильное исполнение этой заповеди предполагает наглядный пример… Я, как отец, должен на глазах своего сына проявить сыновнее почтение к своему отцу, то есть дедушке моего сына».

Утверждения нелицеприятные, но такие, со здравым смыслом которых, наверное, трудно поспорить даже читателю, далёкому от христианства. Однако далее в обсуждении пятой заповеди отец Андрей в запале проповеди всё же доходит до пресловутого перегибания палки (например, с цитированием знаменитого «Я тебя породил, я тебя и убью»). В его концепции именно заповедь почитания родителей является краеугольным камнем семьи в традиционном обществе. Без полной, полноценной семьи, основанной на классических ценностях, каких-то подвижек в общественном развитии не будет. В этом смысле такое противопоставление вполне понятно и даже оправдано, разве что при этом остаётся вопрос о стиле высказывания в эпоху двух дискурсов: захочет ли, вернее, сможет ли вообще нынешний человек прочитать о себе подобные откровения? То же самое относится и к изложению, как и в упомянутой предыдущей книге, в начальных главах библейских фактов, что наши праотцы (такие как Мафусаил, Авраам или Моисей) жили по 900, 200 или 120 лет. Скорее всего, это вопрос не принципиальной авторской позиции в ситуации «нравственного одичания», а всего лишь писательской техники — стоит ли с первых страниц огорошивать малоподготовленного читателя, чтобы он не отшвырнул, как пушкинская царица зеркальце, полезную для себя книжку.

В книгу «Возраст зрелости», как почти и всегда у Ткачёва-писателя, вошли не только собственно публицистические главки, но и воспоминания автора о личных встречах, «не придуманные рассказы» (например, проникновенный «Рассказ о пожилом священнике»), художественные отступления, как яркая и страшная фантазия «Рассказ одной древней души о Ное и потопе». Не забывает он и такое своё излюбленное просветительское занятие, как обращение к примерам из русской литературной классики (главка «Мармеладов-отец и Верховенский-старший»). Всё это создаёт динамичное, многогранное и довольно целостное произведение на грани нон-фикшн и художественной литературы, действительно могущее быть полезным обширной аудитории людей ищущих.

Какова же, с точки зрения автора, альтернатива? Конечно, христианский ренессанс. И расшифровка этого понятия совсем не пафосная — «постепенное сведение к минимуму таких явлений, как формальное христианство и духовное невежество». Протоиерей Андрей Ткачёв в финале своей книги призывает «изменить систему ценностей и повернуться лицом к простым и незаметным человеческим качествам». К именуемым банальными и потому ставшим как бы невидимыми, элементарным вещам и евангельским ценностям: вниманию к ближним («узнать друг в друге родственников»), к смирению и молитве, к приходящим с годами размышлению и созерцанию. Тогда и старость будет благословенна как настоящая осень жизни, по-настоящему в радость.

Автор Алексей А. Шепелёв
Делясь ссылкой на статьи и новости Похоронного Портала в соц. сетях, вы помогаете другим узнать нечто новое.
18+
Яндекс.Метрика