Трагедия, произошедшая в Керчи, вызвала шквал эмоций. И разного рода эксперты, и чиновники, и пользователи социальных сетей в первые часы после расстрела учащихся техникума своим однокурсником выдвигали множество версий произошедшего, вплоть до причастности радикальных крымских татар и украинских националистов. Вновь, как и всегда в подобных случаях, заходит речь об очередных запретах: от огнестрельного оружия до интернета и компьютерных игр.
Несложно предсказать, что правоохранительные органы займутся выявлением в интернете поклонников российского стрелка и его западных «аналогов», прижмут обнаруженные сообщества, а их активистов будут ждать неприятные меры вплоть до возбужденных уголовных дел. Уже сейчас в стране начинаются инспекции систем безопасности учебных учреждений. Наверняка за выявленные нарушения последуют наказания вплоть до увольнений. В случае выявления системных уязвимостей будут введены дополнительные нормы, ужесточающие режим безопасности. Но насколько все эти меры будут эффективны?
Пока что об убийце известно немного. Однокурсники, с которыми удалось пообщаться ничего толком рассказать про парня не смогли: тихий, спокойный, замкнутый. Одногруппники будто не замечали Рослякова. Всяких молодежных тусовок он избегал, на дни рождения не ходил, да его особо никуда и не звали. Непонятно, где взял деньги на приобретение оружия и боеприпасов. Жил он с матерью на съемной квартире отдельно от отца — его родители давно развелись. Мать Рослякова работает санитаркой в онкологическом диспансере Керчи. Женщина была на рабочем месте, когда туда стали привозить раненых ее сыном студентов колледжа, а узнав, кто стал виновником трагедии, попыталась выброситься в окно, но её остановили полицейские.
Следователи говорят, что речь идет об убийце-одиночке. И здесь правоохранительные органы, ориентированные на противодействие организованной преступности и террористам, практически бессильны. Бессильны потому, что невозможно предсказать, когда человеку придет в голову совершить что-то страшное. И какому именно человеку. Действительно, в случае со взрослым предотвратить такое является малореальным, но когда дело касается подростка — здесь одновременно и проще, и сложнее. И вот почему.
В «Программе декриминализации подростковой среды в РФ», подготовленной благотворительным фондом «Шанс», вполне четко прописано, какие подростки идут на преступления. Из 33 детей, совершивших за последние годы правонарушения, неблагополучными были все. Читаем: тяжёлое материальное положение семьи было у 24 человек, развод родителей (неполная семья) — у 22-х, алкоголизм отца (замещающих лиц) — у 23-х, отсутствие эмоционального контакта с матерью (доверия) — у 19-ти. У 14-ти подростков была алкоголичкой мать, смерть отца пережили восемь, тяжёлые бытовые условия (в одной комнате живут родители и дети, включая троих детей) — также у восьми. Судимость в семье у шести ребят. Смерть матери пережили пятеро, жертвами жестокого обращения стали четверо, и у одного в семье был суицид. Что же еще надо, кроме того, чтобы взять подобных ребят ребят на заметку еще в начальных классах школы, заниматься ежедневно их исцелением, а не просто психологической поддержкой из серии похлопать по плечу за день без происшествий?
Вроде бы, есть школьные психологи и, вроде бы, комиссии по делам несовершеннолетних. Но не срабатывает ничего. Что делает средний психолог в средней школе? Вызывает в кабинет и читает нотацию. В этом сегодня, как правило, и заключается вся их работа. В КДН приходят — родителям выписывают штраф. А ведь дети, которые всё это совершают — это дети с тяжёлой клинической депрессией, которым нужна помощь психиатра. А ведь психику ребёнка формируют родители, и она, по мнению ученых, формируется до семи лет. То есть те, кто становятся убийцами в подростковом возрасте, были готовы к этому с раннего детства: пубертатный период только лишь обостряет.
Всё, что произошло в этих школах, говорит о том, что у этих детей есть причины для ненависти. И растут эти корни из семьи. Как показывает практика, таких детей могли бить, унижать, и такая агрессия стала отыгрыванием вовне их собственной травматизации и агрессии. И важно, что керченский стрелок пришел не просто совершить преступление, он пришел в свой техникум умереть. Это — своего рода самоубийство. А стрелять в людей, тем более с близкого расстояния, психологически тяжело даже взрослому. И кому-то надо было очень постараться, чтобы Рослякова довести до него — и семье, и внешним обстоятельствам. В таком состоянии реальность не осознается. А парень явно не хотел жить, и здесь надо искать ответ: кто причинил (и наверняка долгие годы причинял!) ему такое зло, что в нем проявилось всё это? Ответ мог бы дать сам Владислав, но он мёртв, а насколько достоверной будет посмертная психиатрическая экспертиза, судить сложно.
Насилие проявляется по-разному – страшно, как в Керчи, или обыденно, как в Магнитогорске, когда санитары психбольницы издевались над пожилым пациентом. Но реакция общества на него одинакова в одном: нужно бороться с причинами, насилие порождающими и провоцирующими его распространение. В некоторых случаях нужно просто быстро реагировать на произошедшее – если не восстанавливая справедливость, то хотя бы наказывая виновных. И если самого Рослякова уже наказать нельзя, то важно отметить, что власти сегодня начали оперативно реагировать на общественный запрос на справедливость.
О том, что «запрос на справедливость» выходит на первое место среди общественных настроений, заговорили после пенсионной реформы. Поэтому и история с приморскими выборами, и отставка саратовской чиновницы (с ее представлениями о прожиточном минимуме), и арест Кокорина с Мамаевым, и магнитогорская больница – всё это по большому счету об одном и том же. О том, что мы хотим больше справедливости во всем. Справедливого наказания для виновных, качественной социальной поддержки малоимущих, надлежащей психологической (а в сложных случаях — и психиатрической!) помощи для подростков.
И это важно не из-за борьбы за репутацию власти. Хотя это тоже имеет значение: и вовсе не ради заботы о конкретных чиновниках, а для создания нормальной атмосферы доверия между народом и управленческой номенклатурой. Важно это в первую очередь для удовлетворения чувства справедливости, которое лежит в основе самих отношений общества и власти. И главная задача власти сейчас именно в приведении всего уклада нашей жизни в соответствие с представлениями народа о правильном и справедливом устройстве. Важны не запреты, а справедливость. Никакого другого критерия у нас нет и не будет. Да и другого пути у нас просто нет.
