Впервые я побывал там в лихие 90-е, когда на соседнем Дымном болоте ещё массово выходила ягода морошка.
Вот то было веселье, десятки машин и мототехники, выстроенные вдоль железки, платная переправа через протекающую рядом и преграждающую путь на болото речку Волосница (кто не хотел платно, как мы, шёл вброд, умудряясь даже не начерпать болотных сапогов).
А на болоте толпы народа, тучи мошкары и сплошная россыпь заветной северной ягоды.
В то время в посёлке ещё жили люди, немного, но жили. Стоял 2-х этажный барак недалеко от железки, да и других домов было порядком.
В следующий раз я попал туда намного позже, в засушливом 2010 году. Незадолго до моего приезда жаркое лето и пожары сделали своё чёрное дело, много домов сгорело, когда пожар подошёл к посёлку.
Именно тогда мне повстречался один из последних жителей, и то сказать не постоянных, а лишь содержащих дачу и приезжающих летом в один из сохранившихся домов.
По его словам, он и его жена ветеринар из соседнего Светлополянска пытались бороться с огнём всеми силами, кроме того, конечно же, вызывали пожарных, но куда там спасать нежилое, есть дела и поважней.
Ещё я заметил мирно пасущуюся на лугу корову, всю в рубцах от шрамов. Её хозяева нашли умирающей в лесу, покусанной волками, приютили и вылечили.
После я бывал ещё пару раз в посёлке, но с каждым разом он всё больше захиревал.
Сегодняшней поездке способствовало 2 события, первое из них очень прискорбное. Оказалось что намедни посёлок вычеркнут из реестра населённых пунктов Верхнекамского района, а второе — это рассказ Натальи Хитровой, корреспондента «Прикамской нови» о старом кладбище, найденном ей много лет назад в лесу за посёлком.
Дело было в самый разгар анархического беспредела, названного лихими девяностыми.
Наталья с подругой и опытным проводником отправились в те края на болото, за ягодой морошкой.
По какой-то причине компания решила, что ехать нужно ночью, чтобы к утру уже набраться ягод и успеть выйти к поезду, следующему с Кирова.
После полуночи их со знакомым «опытным проводником» товарищ того проводника привёз на машине на станцию и следопыт куда-то повёл в кромешной темноте. Они шли по шпалам, потом по лесу и вдруг обнаружили, что находятся на кладбище. Памятники, оградки, скамеечки, ярко-желтые детские резиновые сапожки возле одной из могил… Нашим ягодницам стало не по себе. Проводник в свою очередь озадачился, но заверил испуганных дам: сейчас дойдем до реки, перейдём на другой берег, а там болото с морошкой.
Путники снова куда-то шли, что-то переходили, но никаких признаков болота и морошки не обнаружили.
Всю ночь ходили они не в силах выйти и вновь и вновь натыкаясь на бледные в предрассветных сумерках кресты и оградки, и те самые жёлтые сапожки, словно насмехаясь, стояли всё там же у одной из могилок.
Так бы и сгинули в лесу, ведомые волей потревоженных ими мёртвых, но вот на рассвете услышали тепловозный гудок. Почти отчаявшиеся горе ягодники сломя голову ринулись на звук, выскочили на железную дорогу и, дождавшись поезда, уехали домой – не солоно хлебавши…
…Много лет не выходила из мыслей Натальи та ночь и странное, тогда показавшееся зловещим кладбище…
… И вот мы мчимся в редакционной Ниве навстречу новой неизвестности.
В составе поисковой экспедиции собственно зачинщица всего мероприятия, она же корреспондент «Прикамки» Наталья Хитрова, ген.директор газеты «Моё Верхнекамье» Александр Туркин, водитель Вячеслав Грачёв, да я, собиратель древностей, охочий до старины и таинственных историй, нашёптываемых ветром в заброшенных людьми деревнях.
Утренний туман местами непроглядной стеной упал на лес и полуразрушенные домишки, свидетельствуя о прощании земли с теплом, накопленным за лето. Сквозь его пелену проглянули покосившиеся остатки забора, и, вынырнув из очередной ямы, наша машина оказалась на пустынной улице Фосфоритной.
Нет ни одной живой души, посёлок полностью заброшен. Как и везде пустые провалы окон и завалившиеся крыши, да и домов-то стало ещё меньше, считанные единицы остались стоять по сей день.
Только вереница машин вдоль железной дороги за посёлком свидетельствует о какой-то деятельности человека. Это народ берёт ещё одну ценную северную ягоду — клюкву.
Значит есть ещё она на окрестных огромных торфяных болотах, не вывелась после засушливых лет.
Когда ягода в цене, некоторые особо рьяные и трудолюбивые собиратели зарабатывают на ней довольно не плохие деньги.
Мы же в свою очередь миновали ряд припаркованных у железки автомобилей и оставив свою машину у края поля, выдвигаемся на юг по насыпи железнодорожного полотна.
По некоторым данным, нам нужно пройти пару километров, прежде чем свернуть налево и в лес, где мы найдём то, что ищем.
Почти сразу на пути вырастает железный мост через небольшую речку, которая чуть погодя впадёт в местную Волосницу.
По какой-то причине железнодорожники допустили ошибку и на табличке у моста написали р.Б.Созимь, поставив на конце лишний мягкий знак, возможно по недобросовестности конторы, а может это шутка того, кто создал эту табличку.
Поверхность одиноких рельс зовет куда-то. Может хочется увидеть, где они окончатся, а может просто идти за этими рельсами в вечность.
Немного погодя, справа на небольшом болоте мы видим подтверждение клюквенному сезону, одинокий силуэт в пожухлой осенней траве, неустанно щиплет заветную кислую ягоду с кочек.
Пройдя по насыпи ещё с километр, мы видим натоптанную тропу, ведущую налево в лес.
Видно, что это когда-то была дорога, а вот как и на чём тут ездили, остаётся тайной.
Сказочный октябрьский лес навевает какое-то успокоение, отгораживает от житейских проблем, оставляет их там, за стеной тумана. Павшая листва уже не шуршит, напитавшись влагой, не будь так, она обязательно нашёптывала бы сейчас свои байки, разлетаясь под ногами.
Под одной из великанш сосен уютно расположился огромный муравейник, мегаполис среди других из-за своих поистине величественных размеров. Муравьи давно ушли в спячку, позакрывав от холода и влаги все отнорки.
Но куда это так деловито устремились мои спутники, уж не наткнулись ли на цель нашего похода.
И действительно, справа от тропы, в самом центре высокого соснового бора, сквозь нечастые стволы деревьев то тут, то там стали вырисовываться одинокие и группками памятники и кресты, холмики могилок и оградки старого кладбища.
И вот свернув с тропы мы оказываемся в самом сердце захоронения.
Ровные ряды более новых могил и разрозненные старые кресты. Местами лишь еле заметные холмики свидетельствуют о том, что здесь кто-то похоронен, бо как деревянный крест уничтожило время, и уж давно забыт потомками здесь лежащий.
Многие могилки, как правило более позднего захоронения, ухожены, усыпаны принесёнными искусственными цветами, обрамлены узорчатыми металлическими оградками и обустроены лавочками.
Другие, из наиболее ранних сохранившихся до наших дней, напротив в удручающем состоянии. Покосившиеся почти сгнившие кресты, проржавевшие железные и каменные памятники, упавшие заборы.
Но и их давно бы съело течение времени, растворило в своей реке забвения и покрыло навек лесными мхами и молодыми соснами, как вышло с теми другими, от которых почти не осталось и следа, но они незримо присутствуют в виде маленьких холмиков, всюду норовящих попасть под ногу, уголков каменных и железных памятников, лишь чуточку торчащих из мха.
Ушли бы и эти свидетельства того, что жили рядом люди, и умирали, как это ведётся по законам природы. Но именно ухоженность последних, тот факт, что кто-то до сих пор посещает это нигде не отмеченное и многими забытое место, именно это не позволило исчезнуть кладбищу.
Вот могила солдата. В истёртой за долгие десятилетия нержавеющей табличке угадывается дата смерти, а точнее трагической гибели при защите друга в далёком 58-м.
Немного погодя мы видим памятник на могилке, надпись гласит что здесь покоится Батурин Сергей Иванович, директор школы. Впервые встречаю написание должности человека.
Вспоминается известная эпитафия, что в ранешние времена часто присутствовала на надгробиях:
Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я;
Присядь и отдохни на камне у меня,
Сорви былиночку и вспомни о судьбе;
Я — дома, ты — в гостях; подумай о себе.
А вот могилка мальчика, умершего всего около пяти лет отроду. Очень скорбно, когда такие малыши уходят, так и не узнав жизнь. Какая смерть его настигла, случайная ли от обычного детского озорства, иль какой тяжёлый недуг убил это невинное дитя, навсегда останется тайной для меня. Но то, что помнят и любят спустя столько лет мальчика Карманова Сашу, это точно, аккуратный памятник, фотография и не потрёпанные временем пластмассовые цветы на его могилке тому в подтверждение.
Спи спокойно, малыш.
По наблюдениям, первые из найденных захоронений датируются 30-ми годами прошлого века, а вот последние совсем недавним 2009 годом.
По нашим, ничем не подкреплённым рассуждениям, это кладбище существует с основания Фосфоритной, здесь за все годы похоронили десятки и сотни жителей посёлка, как вольных, так и осужденных, а по некоторым данным и военнопленных со Второй мировой войны.
Но если раньше всё было понятно, существовал посёлок, тропка была дорожкой, по которой доставляли к месту упокоения умерших людей, кладбище пополнялось.
То вот сейчас и вовсе невдомёк. Ухоженность это бесспорно, люди помнят и приходят, но вот свежие могилки, ведь нет совсем подъезда, лишь тропка в лесу да пара километров железнодорожной насыпи в попутном направлении. Неужели носят на руках?….
Всё это так и осталось для нас окутано тайной, быть может до времени.
А старое кладбище в этот раз не водило, не заставляло плутать в пасмурном сумраке октябрьского леса, словно благодаря за визит людей, столь редких для него последнее время.
А мы всё стояли, сняв шапки и прощаясь с теми, на чью землю ступили, прося прощения за то что потревожили их вечный покой. Да что там, ведь мы лишь миг в той вечности, что уготована им.
А нам пора дальше, живые должны не просто влачить бренное существование, а по возможности творить, преобразовывать и приумножать богатства и радости жизни, покудав ходят по земле.
Подувший лёгкий ветерок заскрипел старыми ветками могучих окрестных деревьев, уронил капли влаги с встрепенувшихся от сна еловых лап, а мы уже выходили на железку, впереди ждало посещение самого посёлка.
На обратном пути нас настиг 2ТЭ10М, огромный в своей мощи и размерах тепловоз 30-летней давности, о чём сначала возвестил гул и грохот вкупе с гудками, разносящиеся на многие километры среди окрестных лесов и болот, а потом и сама морда этого монстра, плавно выкатывающего из за поворота.
Вот это махина, подумалось мне, а ведь порожняком идёт, да ещё поди оба локомотива в сцепке горячие, это же сколько тонн горючки зря вылетает.
Долго ли коротко вернулись до оставленной машины, и водитель сел за руль, а мы пешком двинулись осматривать то, что осталось от посёлка Фосфоритная.
За линией хорошо сохранились две постройки, деревянный домик и кирпичное здание, по видимости служившее раньше вокзалом.
Войдя внутрь мы были удивлены, тут живут люди, повсюду разложен нехитрый скарб, какие то вещи, утварь. На наши возгласы о том, есть ли кто живой, никто не откликался. А живой кто-то действительно был. Одна из комнат с утеплённой дверью открыла взорам множество разнообразных лежанок, на одной из которых этот кто-то и лежал себе, зарывшись в одеяло и покашливая.
Мы, в надежде пообщаться, вежливо постучались, но реакции не последовало, на что мы решили ретироваться и не тревожить хозяев.
А хозяев ли? По внутреннему убранству и сопутствующему клюквенному ажиотажу в округе мы поняли, что в этом здании временное пристанище ягодников, живущих, по-видимому, здесь вахтой и берущих усиленно ту самую клюкву на соседнем болоте.
Перевалив железку, мы попадаем в самое сердце посёлка, о котором так мало информации в анналах истории района.
Вроде и военная часть была когда то, и заключённые жили и военнопленные, по некоторым слухам даже испытания какие то проводились, но всё это зыбко, бо как не подтверждено ни одним из виденных нами документов. Да и что те документы, ведь всякая власть пишет их под себя, а уж в век строгой засекреченности политики партии и подавно.
Одно ясно точно, жили люди, была когда то и школа и пионерлагерь.
Теперь только ветхие развалюхи напоминают о былом, да и они скоро канут в лету, оставив лишь обширную зарастающую поляну.
Утопающие в буйной растительности заборы и остовы сгоревших и просто разрушенных с годами домов, ветер, печально завывающий сквозь пустые глазницы окон, вот что теперь на первом плане в этом царстве увядания.
Зайдя во двор, мы можем себе представить, как тут всё было раньше, ещё при людях.
Вот собачья будка, которую заботливо смастерил хозяин для своего верного пса, вот банька, когда то радовавшая чистотой и лечебным паром своих хозяев, слева притаился хлев с повитью, на которой хранилось до зимы припасённое сено, во дворе (как называют ещё хлев) жила себе скотинка, кормилица.
Тишина тут теперь, не залает кабздох, лениво высунув тощую морду из уютной конуры, не замычит пришедшая с выпаса в поле молочная бурёнка.
Заглянув в один из домов мы находим всё те же разорванные нити прошлого.
Уж давно не теплится очаг, согревая большую семью, да и печь кем-то разобрана, видимо куда-то ещё пригодились кирпичи.
Доски с пола тоже кому то пришлись по нраву, обнажив глубокий подпол.
Ветер швыряет обрывки каких-то бумаг, неся сырость и гниение сквозь пустые провалы окон.
Среди этих бумаг находится старое, плохо читаемое на отсыревшей и грязной бумаге письмо.
Судя по тексту, оно было написано какой то родственницей и адресовано хозяевам этого дома.
Выйдя во двор, находим, видимо, недавно лежащий под дождём, потому как не истлевший, но уже успевший вымокнуть старинный фотоальбом. Почти все фото в нём отсутствуют, за исключением одной в ч.б. варианте, мальчик лет 3, стоящий на стульчике и внимательно на нас смотрящий.
Всегда считал святотатством выбрасывать и оставлять вот так старые фотографии, коих множество повидал, влекомых ветром по пыльной дороге и валяющихся втоптанными в грязь. Что же, будем думать, что хозяев не стало, и уже некому было распорядиться их имуществом, хотя бы сжечь не нужные потомкам и родне памятки.
Альбом и одинокая фотография были нами занесены обратно в дом, пока есть кров он сохранится, быть может, ещё кто-то найдёт и вспомнит о живших здесь людях.
Мимо проплывают последние ветхие постройки, расположившиеся у самой околицы, и мы покидаем посёлок.
Но на этом наше путешествие не кончается, впереди взору открываются каменные развалины чего-то большого, бывшего некогда пионерлагерем «Луч».
Сюда с 75 года прошлого века ездили отдыхать преимущественно дети рабочих Верхнекамского фосфоритного рудника.
Пронзительно пел горн, отовсюду доносились звонкие детские голоса, тут и там мелькали красные пионерские галстуки.
Я сам застал немного то время и уже в начале 90-х успел получить галстук и даже побывать в таком же пионерлагере. Помню, как им гордился, ведь мой где-то потерялся и на торжественном вручении галстук сняла с себя вожатая и повязала мне. Я, вспоминая этот миг, порой могу пустить скупую мужскую слезу, понимая, что с уходом той эпохи мы утратили что-то хорошее, настоящее, но современной молодёжи, родившейся уже в новой стране, меня скорее всего не понять.
Теперь лишь поломанные фигурки, разбросанные всюду, напоминают о прошлом. В очертаниях оставшейся у всех только нижней части угадываются мальчик и девочка, девочка прислонилась к своему товарищу и они вместе читают лежащую у мальчишки на коленях книгу. Это вам не Ленин указующий дорогу.
Хотя и молодой Володя Ульянов находится по соседству. Фигура его сброшена той самой многоликой рукой лихих десятилетий, что разбрасывала камни по всей стране, и лежит себе с укором, глядя на незадачливых путников, пытающихся её поднять, но куда нам, ведь это памятник и в нём вся тяжесть прошлых лет и не по годам тяжёлых дум маленького Володи.
Заросшая белым мхом ровная полянка впереди — это не что иное как замшелые доски, то что осталось от деревянного помоста, на котором раньше строились юные пионеры, играл горн и взлетали ввысь тонкие барабанные палочки, отбивая дробь и навсегда оставаясь в сердцах тех, кто там стоял.
Напоследок хочу добавить в повествование стихи замечательного детского писателя Владислава Крапивина:
Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжем у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдет за вечерним солнцем
И тонкой блестящей льдинкой
Растает в желтой дали.
От горького пепелища,
От брошенных переулков,
Где бьют дожди монотонно
По крышам, как по гробам,
От злой измены, что рыщет
В домах опустелых и гулких,
Наш маленький барабанщик
Уйдет, не сдав барабан…
Но есть утешенье — как будто
Последний патрон в обойме, —
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав.
И вот потому над планетой
Шагает наш барабанщик —
Идет он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…
Видео снятое в первую поездку несколько лет назад.
