В 1979 году в Свердловске вспыхнула эпидемия сибирской язвы, унесшая жизни десятков людей. Советские власти официально объявили, что причиной трагедии стало зараженное мясо скота. Но мало кто поверил в эту версию, включая автора документальной книги «Роза ветров» Сергея Парфенова. «Горький» публикует главу этого большого журналистского очерка, посвященную апокалиптичной атмосфере, царившей на Урале в те злополучные дни.
Сергей Парфенов. Роза ветров. Что случилось в Свердловске 40 лет назад. Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2020
Как известно, лучшая опора в несчастье — не разум, а мужество. Оно же растет с опасностью: чем туже приходится, тем больше сил.
М. Ильенко, например, отважилась на вопиющее (с точки зрения педантичных администраторов) нарушение норм и правил. Она собрала у себя всех, кого смогла, — водителей, сантехников, плотников, разнорабочих 24-й больницы: «Ребята, я прошу помочь. Мы же не звери». И, сунув в руку кому стакан спирта, кому три рубля, уговаривала прибрать усопших. Те ведь сраму не имут.
Но ушедших из жизни, как велит христианский долг, надо было обрядить, отпеть и предать земле. Стали вызывать в больницу членов семей. Увы, некоторые родственники отказывались забирать тела. Придя в клинику, — в это даже невозможно поверить! — выкидывали паспорт покойного на стол, и — с глаз долой. Делайте, что хотите.
Да, паника порой убивает в людях все лучшее. Но не торопитесь их осуждать. Народ тогда жил проще, но дружно и, как правило, кучно. В одной квартире нередко обитали по 6–8 человек — бабушки, дедушки, дети, внуки. А по слухам все знали: по городу гуляет какая-то непростая зараза, ибо всего через пару суток совершенно здоровый человек без видимых причин превращался в холодный труп. Поэтому срабатывал инстинкт самосохранения: мертвому не поможешь, а живых-то надо спасать. Организованные похороны погибших начались в городе 13 апреля. В числе первых значатся фамилии офицера отдела материально-технического обеспечения Свердловска-19 Ф. Николаева (76 лет), рабочих керамического завода Д. Виноградова (52 года) и С. Захарова (45 лет), Ф. Даянова (43 года), прапорщика И. Ретенева (41 год) и т. Д.
В последний путь несчастных тоже провожали по-разному.
По словам заведующей Военторгом Раисы Кострюковой, из морга выносили заколоченные гробы, грузили их на бортовые машины и по списку отбирали родственников — по одному представителю от семьи: или мать, или отец, или жена. Им давали вежливый совет — не распространяться об обстоятельствах гибели близких, держать язык за зубами. Траурную колонну обычно сопровождала машина ГАИ. Когда «груз 200» подвозили к кладбищу, милиция оставалась у ворот. И возле вырытых могил почти никого не было. Пожилым людям, женщинам приходилось самим стаскивать гробы с автомобилей, опускать их в могилы и даже закапывать близких. Пышных процедур не было. Ни музыки, ни похоронных маршей.
Допускаю, что это перебор эмоций и отголоски слухов. Но врач-патологоанатом 40-й больницы А. Клейн припомнил реально дикий случай. Из-за головотяпства разгильдяя-санитара родственникам одного из умерших выдали... пустой гроб. То ли те находились сильно подшофе, то ли не придали значения подозрительной легкости «груза», но безропотно отвезли его на кладбище и предали земле.
Оплошность заметили вечером. Сами медики. Ведь «захороненный» труп с соответствующей табличкой по-прежнему находился в морге. Родственникам ничего говорить не стали. «Группа товарищей», в которую вошли представители горздрава и СЭС, заместитель главного врача 40-й больницы, заведующий отделением, А. Клейн, несколько его коллег, а также сотрудники МВД отвезли труп на погост и под свет автомобильных фар, вскрыв свежую могилу, навечно упокоили несчастного.
В связи с этим хочется обратить внимание на чрезвычайные меры предосторожности при захоронении погибших людей, введенные в Свердловске той весной.
Евгений Колтышев возглавлял тогда городское управление жилищно-коммунальных предприятий и непосредственно отвечал за проводы умерших в последний путь. В городе действовало шесть кладбищ. Крематорий только строился. Стали думать: где хоронить «новеньких»? Остановились на Восточном кладбище. Почему? Почва там удобная — жесткая глина, а значит, гроб с трупом как бы попадал в своеобразный «замок», воде туда не пробиться. Захоронением занимались специально созданные бригады. На ручках лопат — обязательные полотенца, промоченные хлоркой. Умершим от «язвы» памятники, помню, делались вне очереди, с родственников денег за погребение не брали. Всего в те дни мы упокоили шесть десятков человек. Но некоторых, поскольку сначала мы не знали, о какой болезни идет речь, — на Михайловском, Лесном и Северном кладбищах. Можете проверить — архивы на этот счет еще должны сохраниться.
Не только архивы. Есть и свидетели.
Галина Ляшенко в 1979 году работала заведующей конторой обслуживания (погребальный ритуал) Свердловского производственного комбината № 1:
Что особенно врезалось в память? Сама обстановка вокруг сибирской язвы. Нервная, малопонятная. Страх, недомолвки, паника... И, конечно, огромное горе, трагедии семей. Только мне довелось хоронить не менее полусотни людей. В основном это были мужчины среднего возраста. Как говорится, в самом расцвете сил.
Многое на сей счет проясняет и инструкция органов СЭС «Порядок вскрытия и захоронения трупов людей, умерших от сибирской язвы» от 12 апреля 1979 года: «Труп умершего от сибирской язвы обертывают в простыню, смоченную 20-процентным хлорно-известковым молоком или 10-процентным раствором 2/3 основной соли гипохлорита кальция, и затем укладывают в металлический гроб или гроб из плотно сколоченных досок, обитый внутри клеенкой, на слой хлорной извести толщиной 10 см; труп засыпают хлорной известью со всех сторон. Крышку гроба заколачивают гвоздями и больше не открывают.
Если есть возможность, гроб с трупом подвергают кремации (сжиганию). В случае невозможности кремации проводят захоронение на общих кладбищах. Гроб зарывают в могилу на глубину не менее 2 метров.
В местностях с высоко стоящими подпочвенными водами гроб с трупом устанавливают в плотный, просмоленный изнутри и сверху ящик. Пространство между стенками гроба и ящика заполняют сухой хлорной известью, ящик заколачивают плотной просмоленной крышкой.
В тех случаях, когда труп еще находится в квартире, его укладывают в гроб с соблюдением указанных выше правил и приступают к дезинфекции помещения. При этом обработку начинают с гроба, который орошают одним из дезинфицирующих растворов, рекомендованных для обеззараживания помещений.
Перевозка трупов сибиреязвенных больных к месту захоронения разрешается только с соблюдением указанных выше правил».
Далее следуют подписи официальных лиц, ознакомившихся с «особой» инструкцией.
Сохранился еще один «документ для служебного пользования» — акт от 14 апреля 1979 года, подписанный врачом гор СЭС Н. Терзиян и начальником производственного комбината № 1 В. Сердитовым: «Врачом городской санэпидстанции Н. Терзиян проведена подготовка могил для захоронения трупов, умерших от сибиреязвенной болезни. Надень обследования производственным комбинатом № 1 подготовлено 15 могил. Глубина могил — 2 метра. Разрывы между могилами соответствуют санитарным нормам. Грунтовые воды не обнаружены. Рекомендуется все работы проводить согласно достигнутой договоренности(?)...».
Рабочим Андрею Ракову и Сергею Зайчикову тогда было по 30 лет. В подробности ЧП их никто не посвящал. Но даже им, немало повидавшим за время своеобразных «спецработ», меры предосторожности, которые предписывала СЭС, показались излишними, даже подозрительными. В подобных бригадах, сами понимаете, слабонервные не работают. Но когда незакрепленная крышка гроба с трупом очередной жертвы сибирской язвы однажды съехала и неожиданно упала набок, опытные могильщики кинулись врассыпную, а охотников поработать молотком потом долго не находилось.
Юлиан Тувим, польский поэт, в присущем ему стиле наверняка бы заметил: «На свете творится бог знает что! Начинают умирать люди, которые раньше никогда не умирали».
Но в ту весну было не до шуток.
В 1979 году я, студент Уральского государственного университета имени А. М. Горького, был косвенным свидетелем этих событий. И хорошо помню тот «черный» апрель, атмосферу неудержимого страха, тревожных слухов, ожиданий самого худшего.
Наше общежитие находилось на улице Большакова. До опасного района Вторчермет — рукой подать. Мимо нашей кирпичной пятиэтажки по улице 8 Марта из очага поражения проходили трамвайная линия и несколько автобусных маршрутов, которые охватывали Вторчермет. Многие студенты от них немедленно отказались, на занятия стали передвигаться пешком, ездить на троллейбусах и такси. Старались не покупать в магазинах и не есть мясо, сало, колбасы, сосиски, котлеты, яйца и молоко. Питались кое-как, налегая в основном на концентраты, каши, макароны, овощи, а рыба (хек и мойва) превратилась в деликатес. Мы стали реже бывать на улице, в присутственных местах, законопачивали окна и форточки, обивали тряпками двери комнат, резко ограничили контакты друг с другом. Слухи об «особой» инструкции достигли даже наших ушей.
И так делали не только мы. Многие горожане брали отпуска, торопились отправить детей куда-нибудь за город, к дальней родне. Даже пассажиры транзитных поездов не выходили в Свердловске «подышать» и размяться, они ничего не покупали у пригорюнившихся бабуль, которые по заведенной привычке торговали в выгодных местах своей нехитрой домашней стряпней, семечками, соленьями, дорожной бакалеей. Бродячие собаки и кошки, говорят, отстреливались в ту пору без всякой жалости.
По теме:
Сибирская язва в Свердловске. 1979 год (фрагмент IV). http://murders.ru/lenta_359.html
Уральцы, пострадавшие в 1979 году от выброса сибирской язвы: «Государство должно заплатить нам за этот ад по миллиону рублей» https://www.ural.kp.ru/daily/26221.3/3103619/
