Визит начался с возложения цветов к мемориалу солдатам Сардинского королевства. Этому довольно примечательному событию посвящена авторская колонка историка Макса Орловцева:
«Признаюсь честно, сначала новость о том, что Берлускони и Путин, по очереди преклонив колени, возложили по букету алых роз к памятнику солдатам Сардинского королевства, погибшим в Крымской войне, вызвала некоторый когнитивный диссонанс.
Со стороны старого афериста Берлускони, итальянца до мозга костей, все понятно – память о погибших соотечественниках, а может быть, даже и предках, и все такое прочее… Но как быть с нашим президентом, также преклонившим колени перед итальянской стелой, и более того, предложившим создать мемориальный парк в память о погибших здесь пришельцах с Апеннинского полуострова, кои в свое время пришли, а точнее, приплыли на Крымский полуостров отнюдь не с добрыми намерениями? Ведь для него эти самые сардинцы, воевавшие тогда на стороне столь нелюбимой нами «гадящей англичанки» против нашего Отечества – самые что ни на есть геополитические враги, пусть и полуторасотлетней давности! Уж не попутал ли с подачи придворных историков наш лидер сгибших в Крыму сардинцев со сторонниками итальянского патриота Джузеппе Гарибальди?
Услужливое воображение мигом дорисовало перспективные сценарии: Путин и Меркель возлагают цветы на лед Чудского озера в память о рыцарях Ливонского ордена безвременно погибших в Ледовом побоище, Путин и Франсуа Олланд поминают павших французов в Бородино и т.д. Абсурд?!
Однако по мере угасания эмоций, более взвешенное размышление привело к выводу, что в этом, напротив, есть весьма рациональное зерно. Чтобы было понятнее, о чем речь, сначала пояснить почтенной публике, кто такие сардинцы и почему они оказались в Крыму.
В 1852 г. во главе правительства Сардинского королевства, задавшегося целью собрать разрозненные со времен Средневековья княжества в Великую Италию, становится честолюбивый и талантливый, но беспринципный политик – граф Камилло Кавур. Ему суждено было сыграть в централизации и, как бы сейчас сказали, «укреплении национального суверенитета» Италии примерно ту же роль, что и Отто фон Бисмарку в создании Второго Рейха. Ориентируясь во внешней политике, прежде всего, на Францию и надеясь с ее помощью присовокупить к Сардинии и Пьемонту новые территории, в конце 1854 года Кавур присоединился к англо-французской коалиции, уже вступившей в войну с Россией и начавшей осаду Севастополя.
10 января 1855 г. Сардинское королевство, или, как его называли иначе по наименованию центральной области, Сардиния-Пьемонт, объявило войну Российской Империи. Кавур подписал с союзниками военную конвенцию, согласно которой пьемонтцы выставляли для ведения войны в Крыму корпус в составе не менее 15 тысяч человек и пополняли его по мере убыли личного состава, а Англия и Франция, со своей стороны, ручались за безопасность территории Сардинского королевства на время участия ее в войне. К началу лета 1855 года контингенты Сардинского экспедиционного корпуса, перевезенные в Балаклаву на английских судах, составляли 15 тысяч человек. Все сардинцы дислоцировались на территории, находившейся в сфере ответственности британского главнокомандующего, лорда Фицроя Джеймса Сомерсета, 1-го барона Реглана. Расположившись на правом берегу Черной речки и на высоте Гасфорта, они контролировали один из мостов через эту речку вдоль старой Воронцовской дороги от позиций союзников до Телеграфной горы. Ставка командующего сардинской армией генерала Альфонсо Ламармора находилась в деревне Кадыкой.
Опустив детали тех немногочисленных сражений, в коих принимали участие итальянцы (любители батальных подробностей могут легко их найти), отмечу лишь, что и союзники-англичане, и русские оппоненты были весьма невысокого мнения о сардинских вояках-берсальерах, легко узнаваемых по черным перьям глухаря на шляпах.
Собственно боевые потери бравых сардинцев были незначительны – из тех двух тысяч, кому не суждено было вернуться с Крымского полуострова, подавляющая часть погибла не в сражениях, а бесславно умерла от тифа, цинги и особенно холеры. В том числе и командующий сардинской армией генерал Ламармора.
Спустя почти четверть века после окончания Крымской кампании царское правительство разрешило иностранцам создавать военные некрополи под Севастополем. Итальянцы для своего мемориального кладбища выбрали район горы Гасфорта, известной также и под названием «Пьемонтская обсерватория», поскольку именно здесь во время войны был наблюдательный пункт выходцев из Сардинии-Пьемонта. В 1882 году в присутствии итальянской военной делегации состоялось торжественное открытие некрополя с часовней, выстроенной в ломбардийском стиле из местного известняка. Кладбище охранялось сторожем, его содержание и обслуживание финансировалось итальянским правительством, а к обязанностям итальянского консула, находящегося в Одессе, была добавлена периодическая проверка состояния дел на месте захоронения соотечественников.
Аналогичный мемориал был открыт и англичанами – на воинском кладбище на «Каткартовом холме», названном так по имени генерала Каткарта, погибшего там в Инкерманском сражении в октябре 1854 года. Первый каменный знак «В память русским, французам и англичанам, павшим в Инкерманской битве 24 октября 1854г.» появился на английском воинском кладбище еще в 1856 году, сразу же по окончании кампании. А в1882 году на нем перезахоронили останки пришельцев из Туманного Альбиона с других некрополей, которые к тому моменту удалось разыскать из более чем 130 мест воинских захоронений на территории Крыма от Севастополя до Балаклавы и от Камышовской бухты до реки Чёрной (не считая Альму и Керчь). Кладбище и памятник были реконструированы и приведены в порядок, в том числе и стараниями родственников, совершавших поездки к могилам близких.
В советское время оба крымских некрополя «интервентов» постепенно приходили в запустение, хотя, как можно судить по стихотворению К.Симонова «Английское военное кладбище в Севастополе», написанному накануне Второй мировой, в 1939 году, последнее пристанище солдат Британской Империи пребывало еще в относительном порядке:
…Шумят тяжелые кусты сирени,
Раскачивая неба синеву,
И сторож, опустившись на колени,
На ȧнглийский манер стрижет траву.
К солдатам на последние квартиры
Корабль привез из Англии цветы,
Груз красных черепиц из Девоншира,
Колючие терновые кусты.
Солдатам на чужбине лучше спится,
Когда холмы у них над головой
Обложены английской черепицей,
Обсажены английскою травой.
На медных досках, на камнях надгробных,
На пыльных пирамидах из гранат
Английский гравер вырезал подробно
Число солдат и номера бригад…
Но прежде чем на судно погрузить их,
Боясь превратностей чужой земли,
Все надписи о горестных событьях
На русский второпях перевели.
Бродяга-переводчик неуклюже
Переиначил русские слова,
В которых о почтеньи к праху мужа
Просила безутешная вдова…
Оба кладбища сильно пострадали в Великую Отечественную. Территория «Пьемонтской обсерватории» входила в передовой оборонительный рубеж и неоднократно переходила из рук в руки, а по холму Каткарта проходили позиции защитников Севастополя во время обороны Севастополя в 1941-1942 годах. Часть каменной ограды кладбища, надгробий и сторожки были использованы при строительстве блиндажей и дзотов. Однако, на момент освобождения Севастополя в 1944-м, кладбище все ещё существовало. По некоторым данным, в феврале 1945 года, находясь в Крыму на Ялтинской конференции, частным образом его посетил премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в сопровождении дочери Сары, поскольку его родственник из рода герцогов Мальборо погиб в Балаклавском сражении и якобы был похоронен именно в Севастополе. Впрочем, документальных подтверждений тому не обнаружено, как и упоминаний об этом визите в обширных мемуарах самого сэра Уинстона.
Однако примечателен один нюанс. В послевоенные годы остатки британского кладбища, изрядно потрепанного войной, были сначала предоставлены самообветшанию, а впоследствии отведены под садово-огородные участки. Итальянский же некрополь, был п р и ц е л ь н о «добит» уже после войны.
В ноябре 1955 года, по постановлению Севастопольского городского комитета партии и приказу командования флота, под итальянскую мемориальную часовню были заложены все собранные на тот момент неразорвавшиеся и еще не уничтоженные советские и немецкие снаряды, мины, бомбы (около 60 единиц боеприпасов). Взрыв, осуществленный группой саперов-подрывников 160-го Отдельного морского инженерного батальона Черноморского флота под командованием майора Белоусова, разметал на сотни метров почти все, что осталось от погребений несчастных сардинцев, упокоившихся в каменистой крымской земле ровно за сто лет до этого.
Что заставило севастопольские власти пойти вопреки великодушному утверждению советского поэта, который, размышляя о бренности жизни на старом крымском воинском кладбище, заметил в вышеупомянутом стихотворении «Мы никогда не мстили мертвецам»? Почему разрушение этого памятника произошло именно в ноябре 1955 г.? Неужели из-за того, что в другой войне, закончившейся ровно за десять лет до 1955-го, итальянцы, как и в Крымской кампании, выступили против России? Никаких осложнений в отношениях с Италией у СССР в то время не наблюдалось. Однако многие авторы, интересовавшиеся этим вопросом, связывают этот демонстративный акт именно с местью.
В конце октября 1955 года в Севастополе произошел грандиозный взрыв военного линкора «Новороссийск», унесший жизни более 600 моряков и офицеров. Судно, ставшее ареной этой ужасной трагедии, имело долгую историю. Дело в том, что корабль был итальянский. Построенный для итальянского ВМФ и вошедший в строй в мае 1914-го под именем «Джулио Чезаре» (Giulio Cesare) и с девизом «Чтобы выдержать любой удар», он принимал участие в военных действиях на Средиземном море в двух мировых войнах. В 1948 году эта большая, но изрядно устаревшая и потрепанная посудина досталась СССР по репарациям и договору о разделе военных судов Германии и Италии между державами-победительницами. Работникам Северного дока Севморзавода в Севастополе пришлось немало потрудиться, чтобы превратить бывшего «Юлия Цезаря» в «Новороссийск» и привести его хотя бы в относительное соответствие с климатическими условиями Черноморского региона и прочими требованиями теперь уже советского военного флота. Восстановительные и модернизационные работы заняли несколько лет – в действующий состав Черноморского флота старый «новый» корабль вошел в мае 1955 года. На тот момент, несмотря на «немолодой» возраст, это был самый сильный боевой корабль в СССР.
Вечером 28 октября 1955 года линкор вернулся из похода для участия в празднованиях по случаю 100-летия обороны Севастополя. Спустя несколько часов под правым бортом корабля раздался жуткий взрыв, насквозь пробивший корпус линкора, вырвавший часть палубы полубака и проделавший в подводной части пробоину в 150 квадратных метров. Через полчаса рвануло под левым бортом, оставивший вмятину почти в 200 метров. На корабле в это время находилось более полутора тысяч человек, из которых погибло 614. На долгие годы эта трагедия, произошедшая аккурат в сотую годовщину падения Севастопольской крепости в Крымской войне 1853-1856 гг. и смазавшая все запланированные торжественные мероприятия, стала табу не только для историков, но и для военных. О флагмане «Новороссийск» не принято было не только вспоминать, но даже и упоминать это название.
Снятие запретов на «неудобные» темы в постсоветское время, как и частичное открытие архивов, мало что прояснили в причинах этой катастрофы. Однако среди множества версий, выдвигаемых исследователями этой темы (от столкновения с необезвреженными донными минами, какие и сейчас попадаются в Крыму, до халатности командования и шпионских происков) присутствует и «итальянский след». По одной гипотезе, взрывчатка была намеренно заложена в специальные отсеки на дне корабля еще в Италии, при подготовке корабля к транспортировке в СССР и только и ждала своего часа, чтобы взорваться самопроизвольно или с помощью дистанционного детонатора. По другой версии, вся эта операция была проделана уже в СССР накануне выхода судна в то злосчастное плавание лихими водолазами-диверсантами из итальянского спецподразделения X-MAS («Дечима МАС») 10-й флотилии штурмовых средств, которой командовал «чёрный князь» Валерио Боргезе, поскольку во время войны эта флотилия базировалась, в том числе, и в портах Крыма…
Имеют ли под собой основания эти конспирологические версии, видимо, так и останется неизвестным. Но поспешность, с которой местные власти всего несколько дней спустя после гибели «Новороссийска» расправились с итальянскими мертвецами столетней давности, все же наводит на мысль, что «итальянскость» этого отголоска войны явно принималась во внимание.
Вплоть до начала постсоветской эпохи крымскими иностранными кладбищами интересовались только особо упертые местные краеведы. Однако с середины 1990-х международное внимание к европейским «местам памяти» стало возрастать. В 140-ю годовщину Крымской войны итальянское кладбище посетил посол Италии на Украине Витторио Сурдо, возложивший венок к импровизированному памятному знаку, установленному на месте часовни. В 2004 г. по решению украинского правительства у подножия Гасфортовой горы недалеко от домика «Шоссейной казармы» на деньги итальянского правительства установлен новый памятный знак погибшим сардинцам. Примерно с того же времени места боев и бывшее английское кладбище стали навещать и представители самых разных кругов Великобритании – от прямых потомков погибших до представителей военного ведомства, дипломатических кругов и королевской семьи, включая вечного наследника престола – принца Чарльза. Вне всякого сомнения, в значительной степени это было связано с приобретением Украиной статуса самостоятельного государства.
И вот теперь, кажется, по крайней мере, у итальянского мемориала начинается вторая, если не третья жизнь. Гасфорт, как известно, облюбован и практически уже присвоен «ночными волками», намеревающимися – не без поддержки министерства культуры – сделать из этой местности питомник русского великодержавного патриотизма.
Учитывая личную дружбу Путина и Берлускони, можно не сомневаться – парку быть. Вот только какому? И почему только итальянскому? Ведь англичан, на стороне которых воевали сардинцы, в той войне в Крыму погибло в десять с лишним раз больше. Возможно, розы от российского лидера на их мемориал на Каткартовой горе – перебор, но почему не отдать дань памяти и им? Тем более, что применительно к англичанам действительно есть, что вспомнить.
Если смотреть с практической, и даже прагматической точки зрения, строительство мемориально-тематических парков на месте гибели е в р о п е й с к и х героев Крымской войны, пусть даже они воевали против нас – это отличная коммерческая и политическая идея, которая по своему потенциалу может переплюнуть все «Искандеры», равно как и усилия «Русского Мира» и команды Мединского-Залдостанова по превращению Крыма в недалеком будущем в сплошную патриотическую площадку.
Главная же фишка, сулящая немало выгод, заключается в том, что ставку при создании этих парков надо делать не на н а ш патриотизм, а именно на использование патриотических сантиментов европейцев. Ведь в памяти англичан, французов, да и итальянцев тоже о Крымской войне – главном конфликте в Европе между Наполеоновскими войнами и Первой мировой – за 170 лет ничего не изменилось. И чего греха таить, триумфальная победа над Россией в Крымской (aka Восточной) войне – по-прежнему один из важнейших фетишей их истории.
Русским гражданам, за последние годы уже вполне привыкшим, что государство российское вовеки развивалось от победы к победе во всех войнах, бесславные детали про поражение отечества в Крымской кампании середины XIX века, естественно, напоминать не след. И совершенно понятно, почему ни одно СМИ, с придыханием сообщившее о посещении высокими лицами итальянского кладбища, так и не снизошло до деталей, как и почему погибли в Крыму те самые сардинцы, о коих бОльшая часть российского общества даже и не подозревала. Как, впрочем, и о сути Крымской кампании XIX века. Да и ну ее – все равно не вписывается в государственный триумфальный миф. Зачем бередить старое рассказами об унизительном Парижском мирном договоре 1856 года, что полностью лишил Российскую Империю военного флота в Черном море и констатацией несостоятельности ее армии против более модернизированных армий союзников?
Правда, по окончании войны страна все-таки перешла к преобразованиям, как в военной сфере, так и в общественной – но это уже к разряду наших достижений и грядущих побед.
Однако, мифы мифами, а прагматика – прагматикой. Монументальная пропаганда узнаваемых, но местами весьма спорных персонажей российской истории – вещь, конечно, захватывающая, но затратная и не особо продуктивная. Ну, поставим везде по памятнику Крестителю Руси и Александру Невскому. И по нескольку раз в году в Севастополе станем производить байк-шоу с фейерверками и размахиванием российскими флагами. Разве это поможет улучшить имидж России и Крыма или добиться международного признания?
А вот умное, если угодно, эффективно-менеджериальное отношение к так называемой «исторической памяти» европейцев может очень даже пригодиться. Почему бы, например, не превратить в исторический аттракцион бывшие позиции англичан под Балаклавой, где в октябре 1854 года произошла так называемая «атака Легкой бригады» (The Charge of the Light Brigade) –дерзкое, но совершенно катастрофическое по итогам наступление на русские позиции британской кавалерии под командованием лорда Джеймса Томас Браднелла, 7-го графа Кардигана, прославленное в XIX веке поэтом Альфредом Теннисоном, а в XX-м – хитом The Trooper британской группы Iron Maiden? Полагаю, что как поэты, так и металлисты смогли бы найти общий язык.
Немаловажную роль может сыграть и коммерческий аспект – например, ролевые игры с применением fashion-show. C итальянских вояк времен Крымской кампании в этом плане взять абсолютно нечего – разве что наладить производство мемориальных берсальерских шляп с перышками. Англичане же оказались тогда весьма креативны, обогатив лексикон моды несколькими терминами и полезными новшествами, имеющими к Крымской войне самое прямое отношение.
Реглан, кардиган, балаклава – каждый, кто хоть что-нибудь знает об одежде, конечно же, слышал эти слова. Да-да, это именно тот Реглан, британский главнокомандующий в Крыму, кто первым стал пользоваться особым покроем рукава, чтобы хоть как-то скрыть ампутацию руки, потерянной еще в молодости, во время знаменитой битвы при Ватерлоо. В Крыму же эта конструкция рукава получила широкое признание из-за отсутствия шва на плече, что позволяло меньше промокать под дождем. А лорд Кардиган, руководившей той самой «Легкой бригадой», придумал жилет с застежкой и v-образным вырезом, надеваемый для тепла под мундир. Ну и, наконец, гибрид вязаной шапки и чулка с прорезью для глаз – символ спецназа, террористов и оскорбительниц православных святынь – также был изобретен именно англичанами в середине XIX века в России. Уж больно они мерзли в зиму 1854-1855 года под ветрами Севастополя и в Балаклавской бухте в частности...
Почему не устроить, например, международные соревнования по бегу по пересеченной местности в зимнее время в балаклавах, кардиганах и регланах в условиях, максимально приближенных к военным?
Помимо того, что наши граждане приобщатся к практическому знанию (ведь врага надо знать, не так ли?), такая тактика будет способствовать привлечению на эти воссозданные при нашем содействии «места памяти» иностранных туристов. Да вот хоть тех же англичан, французов и итальянцев, у которых публичная история в большой чести, а путешествия по полям сражений уже давно оформились в отдельную отрасль туризма. Любители постигать историю не через единые учебники, а через личное участие, наплюют на всякие санкции и пачками поедут в Крым, тем самым признавая его российский туристический статус. От этого признания, так сказать, ногами (да и кошельками тоже), недалеко и до признания политического. Ну и пусть себе тешатся своим европейским величием. Этим надо пользоваться и эксплуатировать, а не забивать книжные полки и СМИ гневно-патетическими опровержениями.
Короче говоря, «тоньше надо, товарищи, мягше». Без МГИМошно-комсомольского апломба и кавалерийско-мотоциклетных наездов. Именно в этом – в заманивании к нам и обработке иностранных «клиентов» исподволь, по большому счету, и заключается та самая soft-power, о которой столь любят ныне говорить «продвинутые» политики. А вовсе не в разглагольствованиях о «великой русской культуре» в купленных за наши же деньги маргинальных институтах за рубежом.
Для такой работы, конечно, потребуются более квалифицированные и изощренные специалисты, чем те, что ныне сидят в РИО и РВИО на весьма немаленьких бюджетах, старательно демонстрируя патриотическое рвение и выискивая исторические обиды. Но вот вопрос – найдутся ли у нас теперь такие?»
