Останки солдат обычно ищут два раза в год — весной, когда стаял снег, а травы еще нет, и осенью, когда снег еще не выпал. В майские праздники тепло, но нет еще комаров. Дачники едут сажать картошку, поисковики — «копать бойцов». Юрий Старостин, бывший военнослужащий, разведчик ВДВ в отставке и руководитель Центра духовного и патриотического воспитания Подольского благочиния, вспоминает первую для себя полевую экспедицию в Новгородскую область.
Сколько погибло в Великой Отечественной войне, точно не знает никто. Вопрос остается предметом научной дискуссии. По данным Министерства обороны, озвученным еще в начале 1990-х, потери составили 26,6 миллиона, из них 8,7 миллиона — военнослужащие. Историки считают, что эти цифры не учитывают партизан, значительной части добровольцев и просто бойцов — женщин и мужчин — старше 49 лет.
Другой спорный пункт — кого погибло больше, военных или гражданских. По официальной версии, потери среди военнослужащих у советских и немецких солдат сопоставимы, а огромные потери среди гражданского населения объясняются зверствами фашистов. Ученые, основываясь на карточках учета безвозвратных потерь Центрального архива Министерства обороны, приводят цифры в 13—15 миллионов военнослужащих, при этом общая цифра — около 27 миллионов погибших — остается неизменной. Спор осложняется пробелами в документации: что-то утеряно, что-то засекречено.
Последний долг
Даже после войны выжившим было не до захоронения павших. Михин приводит пример советского бойца, найденного поисковиками в траншее. По документам он значился погребенным после боя близ деревни, а затем дважды перезахороненным во время укрупнения воинских кладбищ. То есть по бумагам — похоронен трижды. «Обычное дело. Пришла телеграмма в колхоз — перезахоронить. А что в колхозе осталось? Лошадь, а если повезло — то списанный из армии грузовой ГАЗ-АА, бабы да ребятишки. Вот и хоронили только по документам», — говорит он.
В 2014 году из 48 тысяч воинских кладбищ в России и за рубежом только у 31 тысячи были паспорта — специальные учетные карточки с описанием захоронения, количеством и, если известны, именами похороненных солдат. Из более 7 миллионов военнослужащих именная могила есть лишь у каждого третьего, остальные две трети воинов — неизвестные солдаты. Из них 1 млн 300 тысяч человек и вовсе числятся незахороненными.
«Страна пережила огромную войну, было не до таких деталей, — говорит Михин. — Идешь по распаханному полю, кости из земли торчат. Надо хлеб сеять, а где его сеять, если все поля забиты мертвыми? Значит, прямо по полям надо сеять. Ну а что еще делать?»
Только за 2014 год, по данным ООД «Поисковое движение России», в 35 регионах найдены и перезахоронены останки около 12 900 солдат и офицеров. Большинство из них идентифицировать не удается.
Идентифицируют солдат, впрочем, не по останкам — по личным вещам и документам. Подписанный котелок, портсигар, награды, именной пистолет — все это может помочь опознать погибшего.
«Лет семь назад подняли бойца, при нем была ложка, а на ней фамилия и инициалы — «Мозговой М. Г.», и еще: «Латвия» и «Литва»,— вспоминает Антонов. — Конечно, нельзя утверждать, что ложка принадлежит именно этому человеку, но вероятность велика, так как на войне ложка представляла большую ценность и ее берегли». Поиск по базе «Мемориал» — это банк данных о погибших и пропавших без вести в войну — результатов не дал, и о ложке на время забыли. Уже в 2015 году Антонов, готовя статью для исторического портала, решил проверить фамилию солдата, подставив украинский вариант его имени — Микола, по-русски — Николай. И нашел. Выяснилось, что Мозговой прошел по фронтовым дорогам из Прибалтики до Новгородской области полторы тысячи километров (750 км — если бы шел по прямой), три раза был в окружении и при прорыве последнего погиб.
Из документов при военнослужащих должен быть именной медальон со вкладышем. Найти и прочитать его — большая удача. Михину они попадались: «Есть методики вскрытия именной гильзы на месте, но если есть сомнение в сохранности — отправляем в специальную лабораторию МВД, у нас там есть дружественные эксперты». Он рассказывает, как иногда удавалось прочесть даже нечитаемые бумажки в специальных спектрах — по царапинам, которые химический карандаш оставил на бумаге.
В 2010 году поисковый отряд «Демянск» нашел в новгородском болоте штурмовик Ил-2 с пилотом в кабине. Его опознали по номеру двигателя самолета. «Он был в комбинезоне с большими карманами на бедрах. Оттуда вытащили грязные и мокрые комки — пачки денег. И среди вот этих комков мы нашли партбилет на имя Гаврилова Михаила Петровича. Личность летчика удалось установить со стопроцентной точностью — это большая редкость», — рассказывает Михаил Михин, который был в экспедиции.
Солдат, найденных в весеннюю «Вахту памяти» — это всероссийская поисковая акция, которая проводится с 1987 года, — хоронят 8 мая, чтобы не омрачать праздник. Часто на гробы для останков скидываются сами поисковики: у местных администраций не всегда хватает средств в бюджете, хотя они и стараются поддерживать добровольцев и не чинят препятствий с получением необходимых разрешений.
Охота за трофеями
Региональные новостные сводки пестрят сообщениями о случайно найденных боеприпасах. К примеру, в ноябре 2014 года при реконструкции взлетно-посадочной полосы калининградского аэропорта Храброво нашли пять авиационных бомб, в том числе — стокилограммовую, и еще несколько сотен более мелких боеприпасов. В мае 2014 года мину времен войны обнаружили в детском лагере «Горки», еще 60 боезарядов нашлось в окрестностях лагеря. Всего в 2014 году на территории восьмидесяти регионов нашли около 150 тысяч взрывоопасных предметов — то есть в среднем уничтожали по 400 снарядов в день. Подавляющее большинство находок — 70-летней давности.
«Земля каждый год выталкивает железо, — говорит Старостин. — Через год в месте, где ты уже вроде бы все выбрал, можешь найти что-то новое». «Железом» поисковики называют оружие и боеприпасы. Юрий показывает винтовки, каски, найденные с воспитанниками Центра патриотического воспитания, и берет в руки мину-лягушку — с виду безобидный горшочек. В таких, кажется, иногда подают рагу или пельмени в ресторанах. «Столько времени прошло, что вряд ли сработает, даже если ногой ударить, — отвечает Старостин на вопрос о том, насколько безопасно подросткам искать боеприпасы в лесу. — Взорваться может только при лишнем любопытстве: попытке разобрать или положить в костер. Дети обучены и знают, что лучше не трогать».
В музее центра — в 32-й школе Подольска — на витринах: десантные ножи финки, котелки, портсигары, обрывки газет, хорошо сохранившиеся вкладыши из медальонов, противотанковые мины. Всего этого в лесах еще очень много, военные трофеи привлекают любителей антиквариата и давно стали предметом торговли, а также основным источником заработка для местных жителей, говорит Старостин.
Среди поисковиков и копателей условно выделяют три основные группы: «черные»,«зеленые» и «красные». «Черные» — те, кто ищет трофеи, не имея разрешения, и зачастую варварски относятся к останкам: вытащат хабар, а кости оставят раскиданными в беспорядке. Их в поисковой среде не любят. «Зелеными» называют цивилизованных нелегалов: они сообщают поисковикам об останках, дают координаты, могут даже сложить кости в мешок и подкинуть к мемориалу с запиской в бутылке — чтобы захоронили. «Красные» — это поисковики, занимающиеся помимо прочего еще и патриотическим воспитанием молодежи.
Те, кто не заинтересован в пополнении частной коллекции или торговле трофеями, сдают находки в музеи или организуют свои собственные — при школах и патриотических клубах.
Другая война
Поиск меняет отношение к войне. Участники экспедиций описывают ее как жизнь в трудных условиях, где мужество требуется не только для подвига, но и просто чтобы делать свою работу. Для поисковиков история обретает черты сотен реальных людей, чьи останки они находят ежегодно.
Ни Михин, ни Антонов не хотят дискутировать о масштабах потерь, цене Победы или роли СССР в конфликте мирового масштаба.
Старостин откровеннее обсуждает трактовку исторических событий. В его версии истории Россия никогда не вела захватнических войн и только оборонялась. «Правильная история — это та, которая заставляет гордиться, а если история заставляет каяться и сожалеть, то это история вражеская. Да, конечно, гордиться где-то с горечью и скорбью, но в целом гордиться, без раскаяния, хотя ошибки, конечно, бывают», — говорит он.
