Так же, как и у мирян, среди духовных лиц присутствовало желание подготовиться заранее к смерти. Это можно видеть на примере жизни заштатного священника Дмитриевского уезда села Волкова Николаевской церкви А.Н. Танкова, умершего в 1872 г.: «Со времени переселения своего к сыну, он начал усердно заботиться о приобретении полного священнического облачения, на собственные средства, из нового приличного материала, чтобы ему почивать смертным сном во гробе в собственных одеждах. Во исполнение желания его, в Курске не только было приготовлено для него облачение, но и приобретены евангелие, воздух, венчик высшей ценности, сандалии и гроб, обложенный такою же материею, из какой сшито было и облачение»1.
Важным было принятие для иерея всех необходимых таинств перед кончиной. Причастившийся накануне, священник Христорождественской церкви села Молотычей Фатежского уезда П. Романов утром в день своей грядущей смерти 10 декабря 1910 г. был «соборован маслом, причем, несмотря на упадок своих сил, он лежа на одре, сам себя мазал маслом, беспрерывно крестясь и творя молитвы, после чего и скончался»1.
О смерти священнослужителей в первую очередь возвещали колокольни местных храмов. О кончине протоиерея рыльского Успенского собора И.В. Корейского в 1870 г. известил жителей «унылый перезвон» соборной церкви, а затем и других 11 храмов3. Двадцатью ударами в колокол Всехсвятской кладбищенской церкви г. Курска возвестили в 1914 г. о смерти священника И.Р. Лаврова, председателя Епархиального ревизионного комитета4.
Над прахом некоторых весьма уважаемых пастырей панихиды (заупокойная служба, представляющая по своему составу сокращенный чин погребения) совершались почти постоянно. Когда в 1904 г. умер протоиерей А.А. Танков, бывший законоучитель курской мужской гимназии, то в течение двух дней до выноса над ним «панихиды следовали почти непрерывно, одна за другою. Они были совершаемы иногда отдельно, иногда соборне, священнослужителями церквей не только города Курска, но и пригородных слобод»^. Сообщалось, что при совершении некоторых панихид «прекрасно пел» хор учениц церковноприходской школы слободы Стрелецкой.
Курские архипастыри к своей кончине готовились также заблаговременно. Свидетельством этого может служить завещание, составленное Феоктистом, архиепископом Курским и Белгородским (1787-1818), «на случай недомышле-ния, по исходе души», где просил белгородских священно-церковнослужителей, не медлить с погребением, совершив его без приглашения сторонних, «смотря по обстоятельствам тления»6. Далее автор завещания писал: «о месте же погребения предаю рассмотрению духовной консистории желательно мне погре-бену быть близ родственника и благодетеля моего покойного Преосвященного Порфирия Крайского, епископа Белоградского; но впрочем везде Господня земля и исполнение ее; саккос [подризник, нижнее одеяние. - Ю.О.] и омофор [широкая длинная полоса материи с изображениями крестов, надеваемая на плечи. — Ю.О.] госпожею бригадиршею Стремоуховой пошитые, митру [головной убор при богослужениях. - Ю.О.] госпожею майоршею Безгиною присланную, ежели сие потребно, возложить предоставляю рассмотрению консистории.
На погребение и на поминовение и на прочие притом расходы прилагаю расписание и 530 р. У всех же и каждого, кого я чем огорчил делом или словом слезло прощения прося, прошу и святых молитв о упокоении души моей из привремен-ной жизни сей в вечность отходящей»1.
На примере приготовления к погребению усопшего архиепископа Курского и Обоянского (1911-1914) Стефана видно, насколько трогательна и сакральна была эта процедура. Тело почившего было отерто его духовником елеем. Затем одето было в белье и подрясник, а также возложен был и параман (часть монашеского одеяния, состоящая из двойных перевязей, сплетенных из шерстяных ниток, которая, спускаясь с шеи, крестовидно охватывает плечи и под мышками перепоясывает одежду). Первую панихиду совершил у постели умершего ректор Курской духовной семинарии при участии находящегося на архиерейской даче («Знаменская роща») монашествующего духовенства. Когда доставлены были из ризницы Знаменского собора святительские одежды, тело архипастыря прибывшим духовенством было перенесено в Крестовую церковь на облачальном амвоне (возвышенное место, устраиваемое при архиерейском служении среди храма). Здесь прибывшим преосвященным Феофаном, епископом Рыльским при пении архиерейским хором стихов «Да возрадуется душа моя о Господе» было совершено облачение усопшего. В конце этой церемонии, по возложении панагии (отличительного нагрудного знаком епскопа) и митры (особого головного убора, надеваемого при полном облачении), почившему даны были трикирий (подсвечник с тремя свечами) и дикирий (подсвечник с двумя свечами), и при содействии иеродиаконов было сделано осенение предстоящих. Облаченное тело положили на приготовленный в середине храма стол, покрыли мантией, а лицо воздухом (особым четырехугольным покровом).В руки был вложен крест, на грудь положено Евангелие, под ноги — орлец (круглый коврик с изображением града и парящего над ним орла), у головы поставлена лампада, а в ногах посох. До отпевания священниками городских церквей по расписанию читался Новый Завет. К каждому из них для большего церковного благолепия назначался и диакон. После служения первой панихиды одним из почитателей усопшего, полковником Колонтаевым, были возложены по сторонам праха две гирлянды из живых цветов. Перед выносом на следующий день в Знаменский собор тело почившего архиерея было переложено в окропленный святой водой металлический гроб8.
Похороны духовных лиц в организационном отношении характеризовались наличием многих общих черт с мирскими. Имел место творческий элемент к проведению погребальной процедуры. Так, умерший в 1895 г. в Обояни протоиерей Г.А. Танков, еще до кончины, завещал, чтобы после отпевания, вокруг его гроба были обнесены иконы Спасителя и Смоленской Божией Матери, «к Которой покойный питал живую и горячую веру, и к заступничеству Которой он всегда прибегал при всех как смертных, так и радостных обстоятельствах своей жизни»9.
Редкие похороны в городах особо уважаемых пастырей обходились без венков, несения наград и знаков отличия покойных, надгробных речей, прощаний с местами, где прошла их работа и жизнь.
Когда в 1891 г. умер священник церкви курских богоугодных заведений губернского земства А.И. Виноградов, то впереди его процессии несли крест с надетым на него венком, затем шли два гимназиста, несшие кандидатский крест. Далее шествовали впереди фоба певчие и духовенство. Перед зданиями губернского земства, от которого поступало жалованье причту больничного храма, на Садовой и Московской улицах были совершены две литии 1.
Дубовый гроб с останками курского священника А.И. Преображенского в 1898 г. после выноса из храма был поставлен на траурную колесницу, и «при громадном стечении народа», с участием воспитанниц VIII класса Мариинской женской гимназии, состоялись проводы в последний путь.
Во время шествия совершены были краткие литии перед зданиями Семеновского училища, учительской семинарии и домом почившего». В 1904 г. на похоронах протоиерея А.А. Танкова, бывшего законоучителя курской мужской гимназии, учащиеся этого учебного заведения на бархатных подушках несли «орденские знаки и знаки отличия, которыми в разное время был Всемилости-вейше пожалован покойный», а при погребении в храме об усопшем двумя священниками были сказаны речи, глубоко тронувшие присутствовавших12.
Совершенно иным выступает отношение к собственному погребению умершего в 1910 г. священника Сергиевской церкви села Плаксино Курского уезда И.А. Танкова (брата Г.А. и А.А. Танковых). Умирая, он завещал устроить «по возможности поскромнее его похороны, не нести никаких регалий за его гробом, но молиться об упокоении его души и помогать нуждающимся»13.
Отпевание, вместе с преданием тела земле, составляло единый чин погребения. В зависимости от церковно-обшественного статуса, были особые чины погребения для монахов и священников. Кроме того, особая церемония полагалась, если смерть происходила на Пасху.
Монашескому чину погребения, помимо рядовых насельников, подлежали игумены, архимандриты, иеромонахи, а также принявшие схимнический постриг святители14.
По чину же священнического погребения проходили скончавшиеся не только священники, но и архиереи. При этом данной процедуре не подлежали запрещенные в служении иереи за проступки, лишающие их сана, а также диаконы. Все они отпевались по чину «мирских человек».
На селе также имелись свои традиции проводов усопших пастырей. Над скончавшемся в 1910 г. в селе Дьяконово Курского уезда священником П.Н. Мальцевым на пути следования в храм для отпевания «почти беспрерывно» совершались панихиды. По окончании чина погребения, перед опусканием праха в могилу, гроб с телом усопшего был обнесен вокруг сельской церкви15. Данный ритуал уподоблялся обнесению плащаницы в конце утрени Великой субботы, на том основании, что по чину священнического погребения полагалось пение ирмосов (первых стихов) этого дня. Кроме того, сам иерей, будучи на земле продолжателем дела Христа, не раз во время своего служения являл собой образ Спасителя16.
Большим событием в жизни епархии становились похороны возглавлявших ее архипастырей. Для совершения погребения архиереев Синод назначал соответствующих данному сану лиц.
Вот как были организованы проводы почившего в 1891 г. находящегося на покое в Белгородском Свято-Троицком монастыре, бывшего епископа Курского Ефрема (1880-1883). Погребение проходило по составленному и утвержденному преосвященным Иустином, епископом Курским, церемониалу. Вынос состоялся из домового храма в Знаменскую церковь монастыря. Впереди процессии диакон нес крест. По сторонам от него шли в стихарях два псаломщика, несшие хоругви. За ним четыре пешюмщика несли гробовую крышку, за которой попарно следовали свободные от несения гроба диаконы и священники. Во главе их шествовал с жезлом Иустин, за которым шли попарно два диакона с кадилами, столько же с рипидами (опахало с изображением серафима) и светильниками. Затем в ряд следовали три псаломщика: средний — с панагией и наперсным крестом, справа — с митрой, слева — с клобуком (повседневным головным убором епископов), возложенными на блюда. Далее шли «жезлоносец с жезлом и лампадчик с лампадою»11. Перед гробом два протоиерея на малиновых бархатных подушках несли ордена и другие знаки отличия. По углам гроба находились четыре псаломщика с зажженными на подсвечниках свечами. Гроб высоко поднято несли священники, у изголовья шел духовник усопшего с иконой. После отпевания, совершенного Иустином, прах святителя перенесли в главный Свято-Троицкий храм для захоронения18.
Несколько иной порядок похоронного шествия наблюдался в 1914 г. при погребении архиепископа Курского и Обоянского Стефана. Вынос в Знаменский собор проходил из резиденции покойного — одноименной архиерейской дачи. К этому времени под руководством игуменьи женского монастыря Еми-лии были приготовлены носилки для гроба, украшенные кистями и обитые белым парчевым глазетом. Возглавлял вынос до границы дачи и от Московских ворот города епископ Рыльский Феофан. Впереди похоронной процессии диаконы несли крест, фонари и хоругви. Четыре псаломщика в стихарях несли крышку гроба. Далее шел епископ, за которым два диакона совершали каждение, столько же несли дикирий и трикирий, посох и лампаду. За ними шествовал хор диаконов и псаломщиков, исполнявший ирмосы Великого канона. Непосредственно за осененным рипидами гробом двигался хор монашествующих местной женской обители, певший ирмосы «Помощник и Покровитель». Далее следовали попарно дети, призреваемые в приюте того же женского монастыря, а также населявшие его сестры (до 100 человек). За ними шли в парадной форме столоначальники и секретарь духовной консистории, державшие ордена покойного на бархатных подушках. Позади упомянутые выше песнопения исполнял архиерейский хор, за которым шествовали священники, диаконы и псаломщики. До 5 тысяч человек участвовало в этой похоронной процессии. У Московских ворот ее встретил епископ Феофан с городским духовенством. После слияния с ожидавшей народной массой шествие заняло собой не менее полуверсты пространства. Придя в Знаменский собор, гроб установили среди храма на специально приготовленном возвышении — между солеей и архиерейским облачальным местом и отслужили всенощное бдение по иарастасу (полная, «великая» панихида).
Днем и ночью куряне приходили помолиться за упокой усопшего, проститься с архипастырем. На следующий день 20 июня присыл в Курск назначенный Синодом для совершения погребения архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний. Кроме него приехали на похороны епископы: Таврический Димитрий и Белгородский Никодим. На гроб почившего было возложено немало венков от разных лиц и учреждений. В день погребения (21 июня) были усилены наряды полиции, в помощь которой откомандированы были две роты Ка-менецкого полка. После продолжавшегося в течение шести часов (с 9 до 15) богослужения и отпевания священнослужители, поставив гроб на носилки, обнесли его вокруг храма.
У могилы была совершена лития (богослужебное моление об умершем) и после отпуста владыкам была подана на блюде земля и ковшик для предания усопшего земле. Затем архиепископ Антоний по чину монашеского погребения прочел заключительные три стиха: «Земле зинувши», «Яко же рекл еси, Господи, Марфе» и «Духовнии братии и спостницы» и возлил на останки елей от лампады. Гроб был закрыт и снесен в могилу под печальный трезвон церковных колоколов’9.
Благодаря высокой степени включенности Церкви в общественную жизнь и значительному количеству прихожан, похоронные шествия духовных лиц, носили зачастую характер своеобразных религиозных демонстраций.
Прощание с представителями духовного сословия, таким образом, являло собой сложный комплекс социодуховных проявлений, в котором отразилась как церковно-общественные глубоко символические ритуалы, так и своеобразие условий повседневной жизни. Для социума XIX-начала XX веков похороны священнослужителей были значительным, порой даже личным, печальным духовным событием. В среде клира в большей степени, нежели чем в народных массах, сохранился подлинно религиозный характер похоронной обрядности, имеющий сакральную торжественность.
