Работники кладбищ занимают довольно низкое положение в структуре общества. Считается, что они выполняют «грязную работу» [Хьюз, 2009], которая необходима обществу, но для большинства людей не является ни приемлемой, ни желаемой. В СМИ периодически выходят статьи о работниках кладбищ, часто с криминальным подтекстом. С другой стороны, эта работа имеет специфический эмоциональный фон, так как ее исполнители постоянно сталкиваются с человеческим горем, и для них может быть характерно burn out – эмоциональное выгорание вследствие интенсивной эмоциональной работы. Исследовательский взгляд через призму одной социальной группы позволяет рассмотреть такие проблемы, как отношение в обществе к людям, исполняющим «грязную работу», их самоопределение, а также проблему адаптации индивидов к кризисным эмоциональным состояниям окружающих.
Оговорим тот факт, что под работниками кладбищ мы подразумеваем, прежде всего, тех, кто непосредственно несет свою службу на кладбище, то есть смотрители, установщики памятников, могильщики. Совсем другую категорию составляют агенты ритуальных служб, которые занимаются организацией похорон и непосредственно имеют дело с эмоциями родственников умерших, но в то же время занимаются бизнесом, целью которого является получение прибыли не всегда «моральными способами». В статье рассмотрены аспекты повседневности работников кладбищ с опорой на идеи Э. Дюркгейма, Э. Хьюза, А. Хохшильд, Т. Щепанской. Эмпирически повседневность представлена с двух ракурсов: взгляд изнутри по материалам интервью и взгляд снаружи – контент-анализ СМИ.
Работники кладбищ как исполнители «грязной работы»
Люди склонны вытеснять из своего сознания «неудобную», «раздражающую» информацию об окружающей среде, которая бы рушила привычную картину мира. Для сегодняшней ситуации «некомфортной» является информация о естественной близости смерти. «Полное отсутствие информации, незнание о смерти позволяет
нам жить, как бессмертным – она не существует в нашем мире» [Малес, 2004]. С уходом религиозного знания на второй план сама эта тема становится «табуированной». Как отмечает Ф. Арьес «Смерть больше не вносит в ритм жизни общества паузу. Человек исчезает мгновенно. В городах все отныне происходит так, словно
никто больше не умирает» [Арьес, 1992. С. 78]
Люди, которые профессионально связаны со смертью, автоматически вытесняются обществом за пределы «нормальной» счастливой жизни. И работники кладбищ могут носить ярлык исполнителей «грязной работы». Основной принцип, согласно которому в общественном сознании генерируются группы «грязнорабочих», заключается в разделении каждым индивидом социального пространства на «мы-группы» и «они-группы». Э. Хьюз пишет, что общество представляет собой сеть «мы-групп» и «они-групп», подчеркивая, что «любая мы-группа является таковой только потому, что есть они-группы» [Хьюз, 2006. С. 7]. По аналогии с данной ситуацией, мы можем говорить о том, что для «нормальных» россиян работники кладбищ становятся «они- группой», которая стигматизируется и лишается социального престижа. Это происходит вследствие того, что смерть для общества –нежелательное явление, а сама тема – табуированная. Кроме того деятельность работников кладбищ напрямую связана с гигиеническим аспектом. Смерть может ассоциироваться с нечистотой умершего тела, а работа с такими материями также может вызывать пренебрежение.
Э. Хьюз отмечает, что ценность исполняемой работы может выражаться как в достижении инструментальных целей, так и в долж-ном исполнении ритуала, который фактически не имеет никакого утилитарного смысла [Хьюз, 2006]. В последнем случае обывателю достаточно сложно оценить качество работы исполнителя, определить ошибки. Такая работа практически не поддается оценке, поскольку маркер «смерти» говорит о сакральности совершаемых действий, а значит, требует от человека полной самоотдачи, а значит, исключения из своих действий рационального компонента. Соответственно, несмотря на то, что работники кладбищ носят стигму «грязнорабочих», практически невозможно уличить их в ошибках, поскольку они обладают сакральным знанием ритуала.
Символическое пространство погребального обряда
Все действия, включенные в погребальный обряд, пронизаны символизмом. Согласно Э. Дюркгейму, даже «самые варварские и диковинные обряды, самые странные мифы выражают какую-либо человеческую потребность» [Дюркгейм, 1998. С. 14]. Обряд, прежде всего, это коллективное действие, которое призвано «возбуждать, поддерживать или восстанавливать ментальные состояния групп» [Дюркгейм, 1998. С. 17], поддерживать их общность. Причем по Дюркгейму именно верования определяют «техническую сторону дела». В современных обществах нередко обряд сохраняется, а верование, лежащее в его основе, утрачивается или видоизменяется. Нередко семья отказывается от переживания смерти одного из членов, факт приближающейся кончины замалчивается, а все дальнейшие ритуалы происходят механистически, вдали от родственников под контролем похоронных агентств [Carr, 2007.]. Жан Бодрийяр так описывает процесс «работы» с человеком после смерти: «покойника сразу же забирают прочь от живых и от их скорби, чтобы «оформить» его по всем правилам международного дизайна, стэндинга, смайлинга и маркетинга» [Бодрийяр, 2000. С. 113].
Гипотетически возможна и другая ситуация, когда семья максимально вовлечена в происходящее; совместное переживание смерти с родными нередко действует на членов одной семьи не разрушающе, а консолидирующе. Смерть способствует реинтеграции группы. И работники кладбищ, канализируя страдания членов семьи посредствам исполнения погребального обряда, могут способствовать сохранению стабильности семейных отношений. Отметим, что и люди, которые не считают себя верующими, так или иначе подчиняясь погребальным традициям, вступают в религиозные отношения, если понимать под религией единую систему верований и действий, относящихся к священным, то есть к отде-ленным запрещенным вещам [Дюркгейм, 1998. С. 36]. Работники кладбищ, с одной стороны, наделяются полномочиями служителей культа, с другой стороны, – остаются светскими служащими, которые должны выполнять свою работу, не отклоняясь от формальных предписаний и норм. Но также, помимо этого, они остаются носителями суеверий, предрассудков, которые имеют экзистенциальную природу.
Существует градация в отношении захоронений людей различного социального положения. Символическая система, каковой является система захоронений, способствует воспроизводству стратификации общества [Уорнер, 2000.]. Даже после смерти мертвые сохраняют такие социальные характеристики, как профессиональный, идеологический, материальный статус. И.Е. Левченко отмечает, что зачастую «мертвые остаются врагами, превалирует идеологизированный подход, вопреки религиозному, общечеловеческому» [Левченко, 2009]. Например, захоронения террористов проходят тайно, без каких-либо опознавательных знаков для того, чтобы работники кладбищ и другие люди не могли проявлять агрессию по отношению
к останкам.
Таким образом, погребальный обряд, с одной стороны, транслирует специфические религиозные символы начала, перехода, рождения. С другой стороны, – передает светские символы социального статуса умершего человека.
Символическое пространство профессии кладбищенского работника
Работники кладбищ зачастую являются носителями традиций и соблюдают элементы религиозной обрядности. Но даже на светских кладбищах «все практики, сопровождающие и обслуживающие смерть, достаточно жестко регламентированы.» [Бредникова, 2006. C. 56]. В советское время существовали комиссии по новым обрядам, которые занимались созданием методических материалов по проведению того или иного обряда, в том числе и похоронного [Соколова, 2011]. В этих документах довольно детально прописывался финальный этап похорон – последнее прощание, траурный поезд, поминки. Как пишет Т. Щепанская, «страх или смерть – это обозначения одного и того же: коммуникативного барьера, препятствующего осуществлению профессиональной деятельности» [Щепанская, 2002. С. 151]. Для того, чтобы работники кладбищ стали уважаемым в сообществе профессионалами, они должны преодолеть страх смерти. Например, провести ночь среди могил.
Будем считать, что профессионал – это, прежде всего, тот, кто является представителем тех или иных социальных институтов и демонстрирует власть, которой наделяют его эти самые институты. Согласно данной концепции, «целый ряд институтов современного общества (здравоохранение, образование, оборона и проч.) могут быть представлены в виде системы, основанной на взаимодействии субкультур двух типов: “профессионалов” и “клиентов”» [Щепанская, 2003. С. 145] . В данном случае, осуществляя власть традиции, работники кладбищ остаются в позиции «профессионалов», а их клиентами выступают живые, обычно близкие умершего.
Т. Щепанская утверждает, что «клиенты», как правило, пытаются блокировать властные институты, однако в нашем случае клиенты в ситуации особого эмоционального состояния скорее принимают правила игры, которые предлагает профессионал. Ритуальная сфера считается наиболее криминогенной, поскольку в состоянии эмоциональной подавленности, а также ради статусных привилегий клиенты готовы тратить «столько, сколько потребуется» на похороны близких. Здесь задействуется механизм воспроизводства социальной памяти и закрепление социального статуса умершего или родственников умершего с помощью символьной системы. Именно за счет того, что в отношениях с клиентами работники кладбищ могут ориентироваться на их эмоциональное состояние, ритуальные услуги занимают особое место на рынке. Здесь можно говорить о теории эмоционального труда, разработанной А. Хохшильд [см. статью О.А. Симоновой в этой книге]. Эмоции становятся одним из рычагов развития капиталистической экономики, и с их помощью можно привлечь больше клиентов. В контексте ритуальной сферы можно говорить скорее о необходимости репрезентации негативных эмоций. Рынок ритуальных услуг представляет собой особую площадку, где соприкасается профанное (мирское) и сакральное; уже в самом названии «ритуальные услуги» содержатся два элемента – экономический и культурный. Таким образом, рынок ритуальных услуг выходит за рамки дюркгеймовского сакрального.
Е. Моисеева отмечает, что «применительно к рынку ритуальных услуг это означает, что ценность конкретного человека начинает соотноситься со степенью достойности его похорон» [Моисеева, 2010. С. 89]. Для каждого ритуала можно выделить своих технических исполнителей. Ранее техническими исполнителями ритуала погребения были священнослужители, а теперь эти обязанности перешли к медицинским специалистам (косметические услуги и бальзамирование) и работникам, занимающихся организацией похорон, в том числе и работников кладбищ.
Такие характеристики, как «рациональность/иррациональность» покупателей на рынке ритуальных услуг зависят от ситуации и от статуса человека внутри сообщества. Часто эмоции могут перевешивать рациональность. Спрос же на рынке ритуальных услуг можно определить как неэластичный по цене, то есть спрос на эти услуги будет всегда постоянным вне зависимости от возрастания цены. Деньги символически оценивают значимость смерти одного члена для сообщества, поэтому ритуальный бизнес весьма прибылен
[Моисеева, 2010].
Рынок ритуальных услуг изначально может ориентироваться на ограниченность клиента, на его неспособность быть полноценным критичным партнером во время рыночной сделки. Это является одним из ключевых моментов, который подталкивает общественность к осуждению работников кладбищ, к обвинению в мошенничестве и манипуляции человеческим горем. В целом же смысл стереотипа сводится к низкой степени престижа данной работы.
Повседневность работников кладбищ: взгляд изнутри
Сами работники кладбищ 1 не стыдятся своей работы и находят ее привлекательной для себя, несмотря на негативные социальные оценки. Они подтверждают тот факт, что окружающие не считают их работу достойной: «Меня часто спрашивают, где работаешь? На кладбище, говорю, работаю. Они глаза вытаращат и как буд-то не верят» (работник Кунцевского кладбища, 55 лет).
Среди привлекательных сторон своей занятости служащие кладбищ выделяют следующее. Во-первых, они говорят о хороших условиях работы на природе: «А что, хорошо, свежий воздух, птички поют» (работник Баковского клабища, 50 лет). Кроме того, они находят в своем занятии явную финансовую выгоду: «Раньше мы
очень хорошо зарабатывали. Бывало даже в ресторан просто обедать ходили. А как подрабатывали? Могилы лишние копали. И водки дадут, и денег» (Работник Кунцевского кладбища, 50 лет);
«В 90-е годы, когда у всех были проблемы с работой, у нас была стабильная зарплата, работа, вот и шли сюда» (работник Кунцевского кладбища – могильщик, 50); «у меня мотивация какая – негде было жить» (работник Ярцевского кладбища – смотритель кладбища, 60 лет).
Такой социально-психологический аспект, как ощущение своего призвания, также имеет место: «Вот бывают такие профессии, когда люди занимаются любимым делом. Вот и я так же, чувствую, что это мое. Хотя предложений куча сыплется, и денежных. Но я отказываюсь. Я эту работу не хочу менять» (работник Кунцевского кладбища, 50 лет); «Моя миссия такая – я это кладбище открыл, я его и закрою, а потом уже хоть в Бразилию» (работник Ярцевского кладбища – смотритель кладбища, 60 лет).
Существуют определенные правила, которые регулируют взаимодействие работников друг с другом и с окружающими. В частности В. Добровольская пишет о фольклорных практиках, суевериях, которые бытуют в среде работников кладбищ, однако не упоминает о социальных взаимодействиях с родственниками умерших, их страхах, переживаниях, мотивах к работе [Добровольская, 2008]. Работники кладбищ должны поддерживать тот эмоциональный фон, который задают люди, приходящие на кладбище: «Вот если бабушка
какая-нибудь пришла, хочет памятник поставить. И так ей не то, и эдак – криво. Но ты стараешься терпеть, не срываться, хотя не всегда получается» (работник Троекуровского кладбища – установщик памятников, 45 лет), «если плачут, то конечно отойдешь в сторонку, постоишь, чтобы не мешать» (работник Кунцевского кладбища, 50 лет).
Если говорить о нормах взаимодействия с коллегами, то стоит упомянуть о запрете на яркие положительные эмоции на рабочем месте: «Мы никогда не смеемся на кладбище, конечно, зато после работы мы очень веселимся всегда, мы вообще здесь все веселые люди» (работник Баковского кладбища, 55 лет). В среде работников кладбищ присутствует традиция – своеобразный обряд инициации: «Настоящим могильщиком человек становится, только когда выкопает сто могил, до этого времени он так, ученик, новичок» (работник Троекуровского кладбища – установщик памятников, 40 лет).
Существует и запрет на прием алкоголя (заявленный, но исходя из наблюдений не всегда воплощаемый в жизнь): «Верхние товарищи меня дрючить будут, если я пьяную рожу на могилы пущу. Нам скандалы не нужны» (работник Трекуровского кладбища – могильщик, 30 лет). Существует и ряд профессиональных суеверий, таких как запрет на прощание: «Мы когда с работы уходим, никогда за руку не прощаемся. Примета такая. Иначе не встретимся» (работник Кунцевского кладбища – могильщик, 50 лет);
запрет на употребление алкоголя: «Если могильщик пьет, значит, его покойники удушат» (работник Кунцевского кладбища, 50 лет); запрет на выход с работы через ворота: «Если через ворота пойдешь, значит, в следующий раз тебя через них в гробу повезут» (работник Троекуровского кладбища – установщик памятников, 45 лет);
обязанность охранять ограду от повреждений, т.е. переход из «мира мертвых» в «мир живых»: «Вот недавно дырку в заборе не заметил, а по ту сторону в деревне скот весь заболел в один день, это покойники на волю вышли» (работник Баковского клабища, 55 лет).
Однако помимо внешней среды, в которой работники кладбищ взаимодействуют с другими людьми, существует и внутренняя среда. Под внутренней средой мы будем понимать жизненный мир индивида, в котором он рефлексирует по поводу того, что с ним происходит во внешней среде. Важным аспектом изучения работников кладбищ является проблема отношения работников кладбища к смерти: «К смерти стал нормально относиться. Привык. Сейчас уже даже, если в подъезде кого-нибудь хоронят, то я не обращаю внимания» (работник Кунцевского кладбища, 50 лет); «Срываемся, конечно, иногда, работа-то тяжелая, а так вообще привыкаешь» (работник Кунцевского кладбища, 50 лет).
Таким образом, работники кладбищ осознают, что их работа стигматизируется обществом, но тем не менее, они могут быть вовлечены в нее, их мотивирует не только материальное благополучие и непритязательность занятия, но и духовные факторы – призвание, желание помочь людям. У наших информантов отсутствуют притязания на успех. Они относятся к смерти как к норме, однако все профессиональные суеверия и приметы связывают с ней и страхом умереть. Работники кладбищ подстраиваются под эмоциональный фон клиентов, вырабатывая собственные индивидуальные механизмы общения и эмоционального расслабления. Несмотря на привыкание к негативным эмоциям, все же существует опасность эмоционального выгорания, поэтому такие механизмы необходимы.
Повседневность работников кладбищ: взгляд со стороны
Образ работников кладбищ складывается по результатам контент-анализа СМИ (контент-анализ федеральных СМИ был проведен по сплошной выборке с января 2000 года до мая 2011 года с отбором статей, в которых упоминались слова «работники кладбищ», «могильщики», «гробовщики», «смотрители кладбищ», «сторожа
кладбищ», «служащие кладбищ», «администрация кладбищ», «кладбищенские работники», «директорa кладбищ», «кладбищенские сторожа», «кладбищенские смотрители», «кладбищенская администрация», «кладбищенские служащие» (общероссийская газета «Московский комсомолец»: N=197; общероссийская газета «Ком- мерсант»: N=92).
Прежде всего, можно сказать, что образ работника кладбища складывается в криминальном контексте: 66 из 289 упоминаний работников кладбищ связаны с всевозможной преступной деятельностью. Причем в 34 случаях работники кладбищ выступают как виновные в преступлении. Они обвиняются в коррупции, вымогательстве, воровстве, вандализме, кощунственном отношении к смерти (продажа трупов), несколько раз упоминались случаи, когда под маской «честных гробовщиков» скрывались серийные убийцы или воры.
Встречаются также статьи, где речь идет о «легендарной кладбищенской мафии». Это выражение преподносится как довольно устойчивое, наподобие «итальянской мафии» или «русской мафии». По данным СМИ, работники кладбищ становились и соучастниками преступления. Но они же становились и жертвами преступлений, свидетелями (прежде всего вандальных действий различных группировок, в частности сатанистов). В четырех случаях работники кладбищ представлены и как спасители. Они предотвращают преступления (вандализм, воровство) и поддерживают статус стражей порядка на вверенной им территории.
Второй большой блок сообщений содержит такой аспект образа работников кладбищ, как профессионализм, исполнение своих обязанностей (64 упоминания). Как правило, подобные упоминания связаны, прежде всего, с описанием похорон знаменитостей, жертв терактов или катастроф. В статьях фигурируют работники кладбищ.
Если в статье дается качественная оценка работы (например, «быстро, сноровисто закапали могилу»), это, на наш взгляд, указание на профессионализм (26 упоминаний). Среди характеристик профессионализма работников кладбищ можно также выделить аккуратность, быстроту, сноровку, переживание за свое дело. Кроме того, следует отметить преемственность поколений. Если же в статье не указано какое-либо специфическое качество, характеризующее деятельность работников кладбищ, то мы присваиваем код – исполнение обязанностей (38 упоминаний). Причем в четырех случаях авторы статей напротив указывали на отстраненность работников кладбищ от своей работы. Стоит также сказать, что им приписывают такое свойство, как суеверность. Так, в одной статье указывается, что работники отказались использовать личные рабочие инструменты, когда узнали о диагнозе человека, для которого предназначалась могила, так как боялись заразиться этой страшной болезнью.
Работники кладбищ упоминались в статьях и как обладатели эксклюзивного знания, эксперты в своем деле (32 упоминания). Как правило, когда кому-либо требовалась информация о захоронении, то как раз таким источником эксклюзивных знаний становились работники кладбищ. Иногда работники кладбищ становились и
источниками так называемого «желтого» знания, сплетен и слухов. Так, по версии одного из работников, на небольшом сельском кладбище похоронены дед и бабушка Владимира Путина, а навещать могилу приезжают люди на черных внедорожниках. Другой смотритель утверждал, что на его кладбище похоронена тайная сводная сестра Путина, а за могилой никто не ухаживает. На известных кладбищах, которые представляют культурную ценность, служащие могут выступать и в качестве профессиональных экскурсоводов. К работникам кладбищ могли обращаться и за экспертными оценками, например, по поводу того, сколько людей посетило кладбище на пасхальные праздники.
Отдельно стоит сказать и о том, что даже в тех случаях, когда работники кладбищ не нарушают закон, они зачастую представляются алчными и стремящимися к обогащению (11 упоминаний). Они устанавливают на свои услуги высокие цены, стремятся заработать большие деньги. Дополнительным контекстом в данном случае выступает циничность работников кладбищ (8 упоминаний), а точнее, циничное и отстраненное отношение к смерти. Они позволяют себе небрежно обращаться с телами умерших, требовать деньги с убитых
горем родственников, на похоронах вести себя вызывающе. Вслед за этим контекстом можно выделить еще один схожий – это непрофессионализм (10 упоминаний). Журналисты обвиняют работников кладбищ в пьянстве, небрежности и беспомощности. Они оказываются неспособными выполнять вверенные им обязательства. В частности, охраны территории от хулиганов и воров.
Отдельно стоит сказать и о том, что работники кладбищ как профессионалы выступали в качестве субъектов, осуществляющих власть (контролирующих территорию и руководящих похоронным процессом) (14 упоминаний). Они запрещали фотографирование, позволяли или не позволяли проникать на территорию, пытались руководить похоронным ритуалом, указывать «как правильно». То есть в некоторых случаях они представлялись как носители священного ритуального знания, что помещало их в привилегированное положение.
Кроме того, в семи статьях было сказано о том, что работа работников кладбищ неприятна, опасна и непрестижна. Мы можем назвать ее «грязной работой». В одной статье был приведен ряд профессий (рабочие на лесповале, гробовщики, уборщики), которые предлагались гражданам властями Москвы как альтернативные «нормальной работе», когда у них возникали сложности с трудоустройством. Работа могильщиками, например, представлялась как крайняя вынужденная мера, спасение от голодной смерти. В одном случае в статье указывалась этническая принадлежность: работники кладбищ – таджики, которых не допускали до привилегированных могил, принадлежащих известным людям.
Судя по представленной в СМИ картине, работники кладбищ становились свидетелями не только криминальных действий, но и других событий, происходящих на территории погостов. Причем эти события носили характер необъяснимого, ужасного (8 упоминаний), а иногда нелепого. Так служащие находили на могилах в прямом смысле убитых горем людей, забытые во время похорон мобильные телефоны, которые звонили из могил, необъяснимые свечения и так далее. Все эти события описывались как вызывающие ужас, поскольку на каждое событие можно было прикрепить ярлык смерти, как неизвестного, ненормального явления.
Образ работников кладбищ в СМИ включает некоторые признаки профессионального сообщества. В частности, в семи статьях упоминались особые, в том числе, иерархические отношения, символика (форма), способы поощрения (награды) и наказания (санкции за недобросовестное выполнение обязанностей). Название одной из статей «Работники кладбищ будут ходить с непокрытой головой» указывает на оппозицию «светское-религиозное». И в данном контексте форма, как элемент профессиональной этики позволяет отнести работников кладбищ скорее к сфере светского.
Вместе с тем работники кладбищ в двух публикациях были представлены и как связанные с миром сакрального. Кроме того, пять раз они были показаны в качестве субъектов, подчиняющихся власти, чиновникам, с отсылкой на иерархическую особенность отрасли. Дважды было сказано о том, что на рынке работников кладбищ существует «недостаток кадров». Столько же раз упоминалось об их деятельности как отягощенной чрезмерным количеством бюрократических барьеров. Так, могильщикам запрещалось рыть могилу до тех пор, пока родственники не предоставят в администрацию кладбища все необходимые документы, подтверждающие смерть человека. Работники кладбищ выступали в качестве субъектов, проявляющих гражданскую активность (два упоминания), а также политическую активность (три упоминания).
В первом случае они участвовали в забастовках, а во втором случае выдвигали свои кандидатуры на выборах. Дважды речь шла о том, что работники кладбища – члены общества, которые придерживаются традиционной морали. Это связано с их пренебрежительным отношением к останкам террористов, желанием нанести ущерб даже останкам, борьба с терроризмом на своем, локальном уровне, в рамках своих полномочий.
Кроме того, были выявлены и другие особенности представления работников кладбищ. В каждом конкретном случае специфическая черта упоминалась лишь единожды. Работники кладбищ были охарактеризованы эмоционально, а также показаны участниками рынка услуг. Говорилось и об институциализации профессии – появлении новой учебной программы – «управление в сфере ритуальных услуг». В одной из статей работник кладбища был представлен как герой семейной драмы (перемещение приватного в сферу публичного). Был представлен случай, когда работник кладбища совершил самоубийство, которое стало следствием его жизненной ситуации. Можно также отметить интересную особенность профессиональной отрасли. В одной статье указывается, что вскоре на кладбищах появятся высокоточные специальные приборы, которые позволяют определять потенциальную прочность памятников, а служащие будут обучены тому, как с этими приборами обращаться.
***
Специфика деятельности работников кладбищ опосредована особенностями ритуального взаимодействия в символической сфере перехода от живых к усопшим. Несмотря на то, что эти люди относятся к смерти как к норме, профессиональные суеверия, приметы, нормы взаимодействия внутри профессионального сообщества продиктованы страхом смерти. Они выстраивают психологические защитные механизмы, которые, с одной стороны, ограждают их от страха смерти (например, номинация объектов труда, то есть захоронений), с другой стороны, – от постоянного потока негативных эмоций, исходящих от родственников умерших (внутреннее отстранение, но внешнее выражение и поддержка эмоционального фона клиента).
Секуляризация общества привела к ослаблению роли социального института, функцией которого являлось бы объяснение смерти, преодоление страха смерти с помощью религиозных догматов, обещаний загробной жизни и собственно похоронных ритуалов. Вследствие того, что смерть во многих культур воспринимается как нежелательное, опасное явление, а тема смерти табуируется, то и деятельность работников кладбищ приобретает стигму «грязной работы». Они формально больше не принадлежат к числу людей, имеющих отношение к религиозному учению. Однако в ходе эмпирического анализа становится ясно, что работники кладбищ все же выполняют сакральную функцию как исполнители погребального ритуала и носители традиционного знания.
Информанты указывают в интервью, что, несмотря на то, что прийти в профессию пришлось вследствие материальных трудностей, со временем работа стала любимой. Некоторые из них считают похоронную деятельность своим призванием. Это может говорить и о том, что, несмотря на негативную стигматизацию, сообщество работников кладбищ интегрируется с помощью духовных мотиваций, что является важным для общества в целом. Несмотря на то, что работники кладбищ зачастую представляются в СМИ участниками криминальных событий, они также и позиционируются в роли экспертов, обладателей эксклюзивного знания. Они наделяются и чертами честности, ответственности, что говорит о конструировании в их отношении дихотомии: это одновременно исполнители «грязной работы» (или даже «криминальный контингент») и «профессионалы».
Список источников
Арьес Ф. Человек перед лицом смерти М.: Прогресс: Прогресс-
академия, 1992.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
Бредникова О. Социологические прогулки по кладбищу // Беспредель-
ная социология. ЦНСИ: Unplugged / Под ред. Н.Нартовой, О. Паченкова.
М. Соколова, Е. Чикадзе. СПб: ЦНСИ, 2006. С. 25-36.
Добровольская В.Е. Прескрипции, бытующие среди кладбищенских
работников // Фольклор малых социальных групп. М.: Государственный
республиканский центр русского фольклора, 2008. С. 126-133.
Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. М.: Канон+,
1998.
Левченко И.Е. Погребальные практики (историко-социологический
экскурс) // Известия уральского государственного университета. 2009. № 4(70)
//http://proceedings.usu.ru/?base=mag/0070%2804_$04-2009%29&xsln= show
Article.xslt&id=a20&doc=../content.jsp.
Малес Л.В. Место смерти в пространстве жизни // Постмодерн: новая
магическая эпоха 3. Обратимость смерти / под ред. Л.Г. Ионина. Харьков.
2004. http://malesl.narod.ru/texty/SmertRus.htm.
Моисеева Е.Н. Рынок ритуальных услуг: трансформация правил ритуала
в правила рынка // Экономическая социология Т. 11. 2010. № 3. С. 84–99.
Соколова А. Похороны без покойника: трансформации традиционного
похоронного обряда // Антропологический форум. 2011. № 15. С. 187-202.
Хьюз Э. Ошибки в работе // Журнал исследований социальной полити-
ки. 2008. Т. 6. № 3. C. 385-396.
Хьюз. Э. Социальная роль и разделение труда // Социологические ис-
следования. 2009. № 8. С. 46-52.
Хьюз Э. Хорошие люди и грязная работа // Общая социология. Хре-
стоматия / Сост. Здравомыслов А.Г., Лапин Н.И. М.: Высшая школа, 2006.
С. 475–491.
Щепанская Т.Б. Прагматика некросимволизма (по материалам срав-
нительно-антропологического исследования профессиональных тради-
ций) // Компаративистика: Альманах сравнительных социогуманитарных
исследований/ Под ред. Л.А. Вербицкой, В.В. Васильковой, В.В. Козлов-
ского, Н.Г. Скворцова. СПб.: Социологическое общество им. М. М. Кова-
левского, 2002. С.134-151.
Уорнер У. Живые и мертвые. М.: Университетская книга, 2000.
Щепанская Т.Б. Антропология профессий // Журнал социологии и со-
циальной антропологии. 2003. Т. 6. № 1. С. 128–164.
Carr D. Death and Dying // http://www.rci.rutgers.edu/~carrds/death& dying_
2007.pdf.
