Про нервы
Я отлично помню, как надломилась моя психика. Это было два года назад, тем летом, когда над Москвой навис смог. Люди умирали в пять раз больше обычного, деньги текли рекой. У меня был заказ на Арбате, там профессор умер. Я сутки сидел на квартире профессора с его вдовой. Стояла страшная жара, мы ждали трупоперевозки, она все не ехала. Вдова билась в истерике: "Да мы 100 тысяч заплатим за трупоперевозку, он же профессор, а чернеет. Сделайте что-нибудь!". А я ничего поделать не мог. Сидел и смотрел, как у него кожа на лице лопалась и оттуда вытекала кровь. Мне снесло башню, я обкололся кокаином и ушел в отключку.
Про трудоустройство
Эту работу мне помогла найти моя жена. Когда вышел с зоны, где семь лет отсидел за разбойное нападение, работу было тяжело найти. Сначала пошел охранником, потом парковщиком, потом даже гардеробщиком. Но с моими амбициями невозможно одевать-раздевать какого-то дядю-дурачка: мне, образно говоря, проще ему по голове дать и отнять все, что у него есть. Такая у меня структура душевной организации. Денег было очень мало. Жена нашла объявление в газете: "Требуется агент похоронного бюро", мы с ней вместе устроились.
Про конкурентов
Я быстро освоился. Информацию о заказах берут либо у мусоров, либо у скорой. Все данные по трупам у них. Мусора дают наводки. За наводку в центре они получают десятку, если на окраине — шестерку. С наводкой, правда, часто обламываешься. Доезжаешь до Выхино, а там уже 500 агентов толкаются. Со скорой лучше работать: они приезжают еще до мусоров и к ним больше доверия из-за белых халатов. Врач говорит родственникам: "Сейчас придут милиционеры и куча агентов — вы на них не реагируйте. Мы вам сейчас дадим хорошего специалиста". Тут прилетаю я на адрес и говорю: "Потушите телефон, сейчас вас будут доставать. Не реагируйте". Бывает сам выгоняю агентов за дверь, они все мои враги. Я доверяю только своему напарнику, Паше. Мы познакомились пару лет назад. У него была пустая голова, я ее заполнил. Мне, правда, с ним поэтому не всегда интересно, но он мой друг.
Нельзя расслабляться даже после того, как попал в квартиру. Бывает, полночи сидишь с семьей умершего, пляшешь на пузе за пятачок, они обещают на утро у тебя оформиться. А с утра урод какой-нибудь типа мужа говорит: "У вас автобус дорогой, мы откажемся".
Про сострадание
Поначалу я сострадал клиентам. Но когда раз за разом ты наблюдаешь, как родственники умершего ищут его деньги и спорят, кому достанется квартира, это чувство проходит. В основном умершие дедушки семье просто мешали, занимали позицию в комнате. Заказчик об этом не скажет в лицо. Ты это видишь по отношению к покойнику. "Ой, а почему так дорого? А у Маши со второго подъезда дешевле было". Если я такое слышу, то обсчитаю этих людей так, что мама не горюй. Я вижу людей насквозь, как идиот Достоевского.
Но если я вдруг вижу, что умершего правда любили, я никогда не обману клиента. Иногда дешевле сделаю. Несколько раз даже бесплатно хоронил. Нужно уметь входить в положение других, особенно когда этого требует внутренний голос.
Но такие случаи редкость. Не потому, что я плохой человек, а потому, что люди так относятся к своим покойникам. Поэтому, по большей части, я обсчитываю. А если клиент мне совсем неприятен, я ему создам дополнительные трудности. Например, пообещаю место на кладбище за 60 тысяч рублей. А на третий день говорю, что за 60 тысяч мест не осталось, давайте мне 180 тысяч. За участок я заплачу 50 тысяч. Поверьте, это не подлость. Подлость — это когда сотрудники морга кладут на лицо трупа горячую тряпку на часик, чтобы оно расплылось. Потом приходят родственники, хватаются за голову. Их успокаивают: произошли гнилостные изменения, но их можно замаскировать всего за 12 тысяч.
Я человек искренний, и это надо ценить. Хуже, когда человек позиционирует себя честным, а в душе — гад. Я таких клоунов видел. Приходят некоторые агенты на труп и говорят: "Я соболезную". Некоторые даже плачут с родственниками, бабулек обнимают, целуют в нафталиновые губки. Лишь бы ему еще трешку дали.
Про табу
Я в ходе работы выработал одно табу — хоронить детей. Хотя это самые дорогие заказы. Там можно легко 200 тысяч снять: родители в горе, они вообще не соображают, фигачишь как хочешь. Я знаю, что их обсчитаю, не смогу работать в убыток, а грех это большой. Мои этические нормы мне не позволяют.
Эта работа меняет тебя целиком. Чужой смерти ты рад, потому что это заказ. Если нет смерти, то это плохо. Очень много ущербных людей кругом. Я знаю санитара, который бьет трупы по лицу. В мире живых он не может самоутвердиться, поэтому отыгрывается на мертвых. Я каждый день это все вижу и пропускаю через себя. Впитываю чужие слезы. Каждый искаженный рот мертвеца остается в памяти. Дома за ужином мы с женой обсуждаем свои заказы.
Про жизнь
Я понял, что жизнь ничего не стоит. Не надо планировать на двадцать лет вперед — это все херня. Твоя жизнь зависит от водителя маршрутки. Он на повороте закрыл глаза — потому что не доспал, потому что жена пилила, потому что денег мало приносит — закрыл их, и 15 человек разбились. Надо быть дураком, чтобы планировать свою жизнь, она от тебя не зависит.
А жизни после смерти нет. Я два раза ловил передоз в этом году, чуть не умер, и я там ничего не увидел. Я читал Ницше и знаю, что церковь лишь орудие давить на народ, чтобы тот не сошел с ума и не убил нашего президента.
Про мечту
Но пока я жив, у меня есть мечта — бросить эту работу и стать Сергеем Безруковым. Нет, не Бредом Питтом, он смазливая тварь, не наш советский человек. А Безруков — такой светлый и чистый, бл*. Он занимается любимым делом, приносит людям добро, его уважают. Он играет кого хочешь: от Есенина до Пушкина. Мне все говорят, что с моей внешностью мне надо в актеры. Харизмы мне хватит. Роль Пушкина мне вряд ли дадут, но с какой-нибудь расчлененкой я справлюсь.
