Происхождение дурака

Тему дураков пора затронуть. Некоторые говорят: нельзя винить дурака, надо войти в его положение. Потому что, во-первых, у них обычно очень неважная генетика. Во-вторых, жизнь так сложилась: школьный коллектив, потом армия, потом еще они эту школу и армию всю жизнь вспоминают за пивом, чтобы укрепляться в своих мнениях — короче говоря, есть влияние среды, через него не перепрыгнешь.

Помню, в давние-предавние годы один коллега по аспирантуре — турист, активист и рубаха-парень — потрясал передо мной книжкой про Солженицына (назвалась, кажется, «Спираль предательства»): мол, это ж надо так ненавидеть свою страну, так на нее клеветать, как эта продажная шавка заокеанских политиканов. Потом в 90-х он поменял свое мнение о Солженицыне и о стране, причем не видел в этом никакой проблемы — это же совсем не стыдно, когда меняешься вместе со своим народом, это ж наоборот, стыдно отдельно от народа меняться. То есть просто среда обитания у него была такая, она и руководила всеми его действиями, и поныне руководит, надо полагать — а идти против среды ему не позволял его компанейский и покладистый нрав, унаследованный от родителей с генами.

Меня, должен сказать, всю жизнь его пример перплексировал и фрустрировал не на шутку. Невозможно ведь осуждать такого милого человека; глупость его вроде и не грех, а продукт среды и генов.

Этой теме посвящено забавное исследование, результаты которого недавно опубликованы в журнале Science. Называется «Проявление индивидуальности у генетически идентичных мышей». Уроженцы Германии вообще много об этом думали, начиная с Ханны Арендт — возможно, их к этому подтолкнули всякие исторические коллизии.

Суть работы вот в чем. Исследователи взяли линию генетически идентичных мышей, все мыши в ней отличались друг от друга по своим генам не больше, чем однояйцевые близнецы. Сорок таких мышей поселили в общую «насыщенную среду» — так называется большая трехметровая клетка со всякими лестницами, этажами, качелями, тоннелями и прочими особенностями, которые не дают мышам скучать.

При этом за каждой мышью следили с помощью вживленного в нее радиодатчика. А компьютер бесстрастно собирал информацию: поведение какой мыши более разнообразно? Кто больше лазает и сует нос куда не надо? Кто старается никогда не ходить от поилки к кормушке одним и тем же путем?

С огромным удивлением ученые заметили, что среди генетически идентичных мышей, живущих вместе в одной и той же клетке, постепенно начали накапливаться различия по признаку этой, как назвали ее исследователи, «поисковой энтропии» (roaming entropy). То есть какие-то мыши становились все более и более любознательными и инициативными. А другие жили себе и жили, стабильно и безбедно.

Но самый забавный результат дало исследование мозга этих зверей. Перед опытом им ввели вещество, внедряющееся в нейроны при их делении. То есть все нервные клетки, появившиеся у мышей после формирования основной массы мозга, оказались помечены. А надо сказать, что, вопреки известной максиме «нервные клетки не восстанавливаются», в некоторых небольших и четко очерченных областях мозга рост нейронов продолжается до старости.

Оказалось, что у мышей с высокой «поисковой энтропией», то есть любознательных и уклоняющихся от проторенных путей, клетки мозга делились наиболее интенсивно. Причем, заметьте, что генетически эти мыши не отличались от прочих ничем, и жили они все вместе в условиях соборности и коллективизма, а вот удалось же вырваться из серости.

Этот результат в общем-то разрешает наше недоумение насчет тупиц. Правильно они меня бесят, сами виноваты. Не надо списывать все на среду и наследственность. Есть что-то еще.

Что именно? Тут исследователи смущенно замолкают. Может, не так уж идентичны были эти мыши — нашлись какие-то незамеченные мутации, которые определили разницу? Родовые травмы? Случайность? Или правда существует свобода воли и твердо принятое решение «не прожить всю жизнь тупой мышью» действительно способно влиять на вашу судьбу?

Надо признать, что с научно-методической точки зрения работа вызывает немало вопросов. Во-первых, неплохо бы повторить все то же самое с клонированными мышами: они все же больше похожи друг на друга, чем инбредная популяция. Во-вторых, где «контроль»? Как будут обстоять дела в генетически разнородной популяции, насколько увеличится разброс? И как сложится жизнь этих мышей в обычной, не «насыщенной» среде — маленькой, скучной и унылой клетке, без всякой возможности творчества — на такую клетку жизнь многих наших современников куда больше похожа? Но, видимо, рецензенты и редакторы Science решили закрыть глаза на эти несовершенства исследования — может, потому, что вопрос, мучивший всю жизнь меня, их тоже как-то беспокоил.

Потому что это правда важный вопрос. Вот если вам, со всей вашей генетикой и вашим детством, дать прожить жизнь еще раз, вы все то же самое опять начнете лепить? Или на втором прогоне, может быть, удастся как-то собраться? Данные этого исследования намекают, что, наверное, могло бы получиться все по-другому. А уж радоваться этому или грустить — это ваш выбор.

Скорее всего, получится смесь радости и грусти, как часто бывает, когда люди размышляют о том, что жизнь у них всего одна. Ну, кроме тех случаев, когда радоваться уж совсем нечему. Так вот, в этих прискорбных случаях гены не виноваты, как выясняется.