Ну а ежели таковыми похвастаться не удастся, то посещать исторические погосты вроде и вовсе ни к чему.
Гробница Турстана де Бауэра и его жены Маргарет (ум. около 1395), Дербишир, Англия
И то правда, какой человек в здравом уме сейчас отправится на кладбище эстетического удовольствия ради? Есть у нас, конечно, «Музей городской скульптуры», под каковой вывеской скрывается именно старинное кладбище, но кладбище основательно подчищенное, можно сказать, переформатированное, когда одни (малоценные) надгробия убрали, другие же, наоборот, завезли – так только могло сложиться достойное собрание могильных плит.
Обычное же современное кладбище расположено где-нибудь на окраине, в тупике, куда случайно не заедешь. Там бесконечные поля захоронений, не слишком ухоженные пустыри, усеянные бесчисленными примерами безысходно дурного вкуса – тем более ужасными, чем искреннее были чувства, что двигали родственниками умерших. А те всегда почему-то стремятся украсить черный гранит надгробий такими портретами, от которых в иной ситуации только слепой бы не отшатнулся – а ведь бывает, высятся на могилах еще и какие-то скорбные статуи…
Нас, впрочем, обреченных жить среди банальности и китча современной культуры, после смерти, естественно, тоже ожидает только такое упокоение. И такая, облаченная в банальность, память! Но если говорят, что кладбища – для живых, а не для мертвых, отчего они так мало отличаются от помоек – сколько бы там не сажали цветов и кустов? А старинные могилы, склепы, часовни – чем лучше? Неужели места упокоения во все времена были только такими – беспорядочными и безобразными? Погребальные обряды, культ мертвых и их царства положены в самые основания человеческой культуры. Оттого, в поисках ответа на подобные вопросы просто необходимо как следует углубиться в историю.
Если ограничиться только территорией Западной Европы, можно довольно точно выделить три этапа, которые прошло отношение жителей этих стран к усопшим. Первый берет начало в незапамятные времена и охватывает практически всю античность. Какими бы ни были представления древних греков и римлян о загробной жизни и как бы они ни менялись со временем, владения мертвых и живых у этих народов всегда оказывались жестко разделены. Причем некрополи - города - смерти начинались ровно там, где заканчивались просто города, и главная улица сразу за городской оградой становилась, по существу, кладбищенской аллеей — ситуация в наши дни почти непредставимая. Впрочем, в Риме неплохо сохранилась древняя Аппиева дорога, совмещавшая некогда функции кладбища и автострады. Вдоль нее и сейчас можно видеть остатки крепких каменных гробниц. Кажется, прежде их было гораздо больше, и стояли они там плотными рядами — совсем как жилые дома. Жители Апеннинского полуострова доныне сохраняют привязанность к такого рода тяжеловесным ящикам-склепам, так что теперь, например, из окна поезда можно не без некоторого удивления заприметить где-нибудь в сельской местности подобие гаражей или складских построек – участок за забором, плотно заставленный какими-то шкафами – именно так и выглядит типичное итальянское кладбище.
Аппиева дорога. Гробница сыновей Секста Помпея.
Впрочем, наиболее характерная форма гробницы в античности была позаимствована римлянами у этрусков – это крупный цилиндр, порой увенчанный куполом. Храм Всех богов – римский Пантеон - возведен ровно по такой схеме, но уже ни в коем случае не для погребения, потому его создателей несказанно удивил бы тот факт, что ныне в стенах здания покоятся не только великий Рафаэль, но и, скажем, забвенные итальянские короли. Более того, само это название ассоциируется в наши дни не с богами, но с деятелями науки или культуры, тела которых зачем-то оказываются собраны в одном месте. А в XIX веке один из тех самых королей объединенной Италии даже соорудил в Турине точную копию этого древнего храма именно в качестве мавзолея своей любовницы, но хотя бы сделал это за городом. Древнего римлянина более всего ужаснула бы именно идея хоронить кого бы то ни было по сю сторону городских стен. Ведь если какие-то античные могилы и находят сейчас в старой части Рима, это лишь означает, что на момент их создания в этом месте еще никто не жил.
Пантеон, Рим
За стеной – иное дело, тут уже все дозволено. Сохраненным по сей день образцом наглого втыкания собственного склепа непосредственно у городских ворот – главного въезда в Рим, Порта Мадджоре – стала так называемая «Печь булочника». Она принадлежала некоему римскому бизнесмену, владельцу, как сказали бы теперь, сети пекарен, который и после смерти не захотел оставить свое дело, заказав себе надгробный памятник в виде печки. По тогдашним представлениям, наверное, уродливо-безвкусный, в веке же минувшем взволновавший немало поклонников авангарда, в их числе самого Ле Корбюзье, именно дерзостью своих форм. Впрочем, печке этой до императорских мавзолеев далеко. Тот, что был выстроен для Адриана, к примеру, как известно, в последующие века служил и крепостью, и тюрьмой – столь вместительным он вышел…
Гробница булочника Вергилия Эврисака у Порто Маджоре.
Для клиентов победней существовал в Риме и более простой способ прятать умерших с глаз долой – легендарные катакомбы. В наши дни всякий гид непременно сообщит туристам, что, вопреки расхожему заблуждению, никакие гонимые христиане в катакомбах не прятались. Разве что могли там собраться по случаю похорон кого-нибудь из членов общины, ибо, несмотря на принципиальные расхождения с господствующей идеологией, в плане отношения к умершим они не отличались от остальных подданных империи — хоронили там же, где и все. Собираться же под землей с какой-то иной целью было едва ли удобно – из-за смердящих тел, которые там никак особо не прятали, ведь они и так находились уже под землей, так что их просто раскладывали по полкам, где те и гнили…
Равенна, Мавзолей Галлы Плацидии
Казалось бы, представители новой религии, верившие не только в уже совершившееся Воскресение Христово, но и в то, что в час Страшного суда все мертвые восстанут во плоти, должны были совершенно иначе относиться к телам усопших, нежели равнодушные к инобытию язычники. Однако так сильно въелась в плоть и кровь привычка хоронить где-нибудь подальше от мест проживания (понятная современному человеку), что даже и легализация христианства Миланским эдиктом сначала немногое могла изменить. Хотя уже император Константин, прекративший гонения на христиан, пожелал быть похороненным в главном храме своего нового города — идея, всех тогда крайне удивившая. Однако решительный поворот наступил лишь с введением почитания мощей. А оно, как кажется, берет начало с поклонения св. Амброзию, архиепископу Милана, в ту пору столицы Западной Римской империи, упокоившемуся там в конце IV века. Чуть позже фактическая правительница этого государства Галла Плацидия устраивает для себя гробницу в самом центре последней столицы империи – Равенны. Однако спустя еще столетие воцарившийся в том же городе король остготов Теодорих все-таки оказывается погребен за городом – его десятигранная (почти цилиндрическая!) башня, накрытая огромным куском камня, заменившим купол, как ни странно, стала актуальной гораздо позднее, в XIX веке, когда многие зодчие и художники посчитали ее единственным аутентичным воплощением специфического германского духа. А вовсе, скажем, не этрусского – хотя, по мнению иных, этруски ведь тоже прибыли когда-то в Италию с севера…
Равенна, Мавзолей Теодориха
Именно почитание мощей поспособствовало тому, что вскоре всякому собору стало почти вменяться наличие могилы мученика или же просто святого. Если таковой не было, следовало приобрести мощи или хотя бы какую-то их частицу, что породило и массовые фальсификации, и торговлю реликвиями – явления, характерные именно для западной церкви. В Средние века и простым смертным дозволялось покоиться в храме, более того, все стремились быть погребенными в освященной земле, рядом со святыми и мучениками. Кто-то встраивал в церковный интерьер помпезные монументы, далеко не всегда эстетически безукоризненные и по части макабрной (черепа, скелеты), и по части бытовой (портреты покойных). Кто-то ограничивался скромной плитой, причем ее могли вставить вертикально в стену храма (внутри или снаружи) или же положить вровень с мощением пола – ходить по таким плитам не только не возбранялось, но, кажется, даже поощрялось, отчего исторические надписи и изображения оказывались затерты до неразличимости – но ведь именно так мертвые оказывались по-настоящему близко к живым…
Пиза, Кампо Санто.
Если не хватало места в церквях (в русской традиции, к примеру, такая честь выпадала немногим), хоронить умерших могли на церковных дворах, а также в клуатрах, изначально предназначавшихся только монашествующим. Позднее из их крытых галерей с аркадами даже получился характерный тип муниципальных кладбищ XIX — XX веков, уже полностью от храмов отделенный. Причем, впервые такое обособление случилось еще в Средневековье, в итальянской Пизе, где подле собора и его знаменитой колокольни – но не вплотную, как следовало бы расположить правильный монастырский дворик! – возникло замкнутое протяженное сооружение, украшенное и фресками, и кружевными аркадами, и даже античными саркофагами, повторно использованными по прямому назначению, названное Campo santo — «святое поле». В немецком языке известна более изысканная метафора — «пашня Господня» (Gottesacker): именно так там назвали первые отделенные от храмов погосты.
А появились таковые (скажем, на окраине Галле) вследствие проповедей великого реформатора Мартина Лютера, который и по этому вопросу высказался весьма радикально: следует избавить поселения живых от мертвых, вынеся кладбища за городскую черту (где до того хоронили только преступников да жертв эпидемий). Едва ли при этом Лютер думал об античности. Как и его последователи в век Просвещения, все активнее агитировавшие за удаление кладбищ – при всем своем увлечении Грецией и Римом, исходили они тогда из несколько иных соображений: санитарных, а позднее и атеистических (чем дальше от могил, тем реже думаешь о смерти или о спасении души). Так в XVIII столетии завершилась вторая эпоха европейских кладбищ, продлившаяся без малого полторы тысячи лет!
