Образы крестьянских поверий, рассказов, сказок были хорошо знакомы A, С. Пушкину и Н. В. Гоголю, И. С. Тургеневу и Н. С. Лескову. Они питали их творческую фантазию. Позже, в конце XIX - начале XX в., суеверные представления крестьян нашли отражение в творчестве Ф. Сологуба, А, Блока, А. Ремизова (этот список можно продолжать бесконечно, что сделает сам читатель).
«Очарованный быт не обыден, он светится магическим светом», -- писал А. А. Блок, утверждая, что «заговоры, а с ними вся область народной магии и обрядности оказались тою рудою, где; блещет золото неподдельной поэзии; тем золотом, .которое обеспечивает и книжную, „бумажную" поэзию вплоть до наших дней».
В послереволюционной России, где последовательно разрушались традиционный строй, уклад крестьянской жизни (как и сама деревня) и насаждалось единое коммунистическое мировоззрение, продолжение собирания и изучения народных верований было даже небезопасным, В виде парадокса отметим, что,. уничтожая основы крестьянского миросозерцания, власти успешно использовали некоторые его существенные стороны. Так, официальное наделение B.И. Ленина (как и прочих руководителей высокого ранга) почти сверхъестественными способностями привело к тому, что на Русском Севере (Мурм., 1982) к Ленину (как, впрочем, и к А. С, Пушкину) стали обращаться во время гаданий с просьбой «показаться и открыть будущее». Одна из крестьянок Смоленской области рассказывала, что перед началом Отечественной войны наблюдала пророческое видение на небе: «Открылось все... И явились Хрущев, Маленков... и кто-то третий».
Сумев разрушить «высокий» строй народного миросозерцания, уничтожить многие из лучших его сторон, власти так и не искоренили «низший уровень» верований (возможно, и потому, что, по гениальной догадке Ф. М. Достоевского, находились с бесами в некотором родстве). Одно из многочисленных свидетельств этому находим, например, в дневниках О. Ф. Берггольц. Она была поражена обилием суеверий в послевоенной деревне и так описывает реакцию местного парторга на самоубийство женщины: «„А что удавилась — в худой след попала!" В худой след верят здесь твердо».
Согласно народной космогонии, вода со всех сторон обтекает, покоит на себе землю. По некоторым поверьям, именно водной дорогой умершие отправляются в свои расположенные за морем жилища; поэтому, к примеру, на Пасху кидали в реки яичную скорлупу, чтобы вода принесла покойным весть о празднике. В воззрениях народа вода была не только «путем умерших», но и «дорогой в будущее», хранила будущее — этим объясняется распространенный обычай гадать по воде. Так, в Тульской губернии на первой неделе Великого поста крестьяне выходили к рекам, прислушивались; не шумит ли вода? Если вода шумела, как жернов на мельнице, это предвещало летом большие дожди и грозы. Если вода стонала, как ребенок или старая баба, ожидались беды, пожары, смерти, землетрясения.
Бытие человека в восприятии крестьян неразрывно слито с бытием окружающего мира. Особенно хорошо это видно на материале давних и устойчивых поверий, связанных с умершими, Считая себя происшедшим из земли, древний человек ставил чрез это происхождение [себя] в родственную связь с окружающим растительным царством, растения и деревья представлялись поэтому не мертвыми, а подобными человеку живыми существами, получившими из одной материнской утробы свое бытие. Самые значительные весенние праздники (Пасха, Троица), как и другие большие праздники крестьянского календаря, связаны с поминовением усопших — родителей, предков. «Родители из могил теплом дохнули», - говорили крестьяне о первой весенней оттепели, словно вместе с пробуждающейся землей просыпались, начинали свободнее дышать усопшие. (аналогично: «Зима установится -- мертвецы спать уложатся»)
По распространенным представлениям, покойные родственники, предки не исчезают бесследно, но продолжают «жить», участвуя в делах семьи, крестьянской общины. При этом понятия о посмертной участи человека двойственны и даже «тройственны» - он и становится частью окружающего природного мира, и переходит в иной мир, и продолжает обитать в месте своего погребения, где его посещают живые и откуда он приходит навестить родной дом.
Особое внимание в крестьянских поверьях уделяется необычным и опасным покойникам, знавшимся с нечистой силой, колдунам и ведьмам, а также умершим неестественной скоропостижной смертью (убитым, самоубийцам, пропавшим без вести и т. п.). С одной стороны, таких мертвецов «не принимает земля»; они «доживают свой век», прерванный нежданной кончиной, скитаясь по земле в своем же, лишь несколько измененном облике (иногда в облике такого мертвеца «ходит нечистый»), Люди, погибшие в пределах владений лесных и водяных духов, попадают в их распоряжение и сами становятся лесными и водяными «хозяевами»; убитый может «прорасти травой, деревом»; самые беспокойные умершие (прежде всего, самоубийцы) «носятся вихрем», вызывая ненастья и бури.
Вообще же для мировоззрения крестьян характерна целостность, синкретичность восприятия мира во всех его частях и проявлениях, постоянное ощущение взаимозави-симости людей и природного универсума, включенности человека в космоприродный ритм. Человеческая судьба угадывалась по полету птицы, движению облака, кружению венка в воде, а жизнь могла уподобляться дню с восходом, полднем и закатом или году с Рождеством, весенним расцветом и осенним увяданием.
Существа, упоминания о которых можно отнести к наиболее устойчивым и древним, прослеживаемым с начала II тысячелетия, н.э., - упыри (сохраняющие свое название и в XIX—XX вв. опасные, неумирающие мертвецы), берегини (соотносимые многими исследователями с русалками), а также наделяемые при жизни сверхъестественными способностями люди — волхвы, колдуны, ведьмы.
Таким образом, самыми давними, стабильными оказываются понятия о «живых» мертвецах, о колдовских силах и влияниях и о духах природы, связанных с водой.
Можно выделить пространства традиционно притягивающие к себе разнообразные «существа и силы» (нечистых духов, покойников и т, п.) и в пределах деревни, села. Это церковь (церковная колокольня), а также кладбище и пустые (отдаленные, заброшенные) постройки; из «новых реалий» XIX—XX вв. опасными считаются присутственные места (казенные и училищные здания) и даже трактор. Притягательны для нечистых овин, гумно, рига. В крестьянском доме, на подворье низшие божества и духи сосредоточиваются в хлеве и в бане, а в доме, пожалуй, чаще всего у печи (под печью, за печью, на печи, у трубы и т, д.). Печь в избе -- своеобразный микрокосм, дом в доме, где могут обитать и часто показываются домовые, кикимора, покойники, нечистая сила.
Охарактеризовать соотношение языческих и христианских элементов в воззрениях русских крестьян достаточно сложно: они обычно неразделимы, составляют единое целое, единую веру, которую, безусловно, нельзя назвать «двоеверием» (более удачно она именуется сейчас «народной религией»).
Так, например, церковь, где днем служит священник, а ночью могут отправлять свои службы нечистые, покойники, - это не две разные церкви, а одно священное, пронизанное сакральными силами пространство. В какой-то мере возникновению таких воззрений способствовали и сами церковные власти, которые стремились сделать свое учение более популярным, доступным. Так, иногда рекомендовалось строить храмы на месте языческих святилищ (интересно, что и поверьях Олонецкого края (XIX в.) уже водяные любят селиться козле церквей и распределяются по приходам).
Можно с уверенностью сказать, что со времен христианизации Руси и на протяжении всего II тыс. н. э, церкви зачастую воспринимались крестьянами как особые, «колдовские» места, а священники, церковный причт — как своеобразные волхвы, колдуны.
Усвоена и творчески переработана русскими крестьянами была, прежде всего, внешняя, так сказать, «зрелищная», обрядовая сторона христианства. Этому способствовало и то, что многие священные предметы, действия, символы (например, яйцо, крест и т. п.), в свою очередь, наследовались христианством из других мифологий, религий. Постоянным здесь оставалось представление об особой, исходящей от священных предметов, действий, слов (и безотносительной к понятиям «добра» и «зла», «язычества» и «христианства») магической силе: молитвы, священные предметы воспринимались крестьянами как нечто волшебное, колдовское. К примеру, великорусы полагали, что от козней колдуна помогает троекратное чтение молитвы «Да воскреснет Бог» с конца; чтобы отыскать убийцу, необходимо было читать ту же молитву с конца, но по утрам и двенадцать раз подряд, обращаясь к силам иного мира, переворачивали церковные свечи; при напастях и тяжбах служили «забидящему Богу» с «забидящей свечой» (вверх ногами).
Как своеобразные идолы, божки иногда воспринимались иконы: в некоторых губерниях России существовал обычай поклоняться лишь своим иконам (нередко именуемым «Богами»). При отлучении от церкви хозяина иконы они выносились из храма.
Двойственный, полуязыческий-полухристианский строй понятий и жизни, полуязыческое-полухристианское мировоззрение, тяготеющее к формальному, «внешнему» соблюдению обрядов и «многобожию», В. Соловьев называл средневековым. Думается, однако, что усиленное внимание многих наших современников к чисто внешней стороне христианства (надел крест - и стал другим), а также к колдунам, полтергейстам и тому подобное свидетельствует о том, что «языческий» строй мировоззрения не изживается в определенный исторический отрезок времени, по присутствует и в современном мире.
Марина Власова. // Марина Власова. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 2000.
