Похороны и поминальные службы России XIX века

Журнал с разрешения издателей публикует главу из книги очерков «Приходская жизнь русской деревни», составленной Т. А. Бернштам. В этой статье подробно излагаются правила и ритуалы похорон, проведения поминок, служб, существовавшие в приходах (преимущественно сельской местности) различных регионов России XIX века. Собраны довольно редкие сведения, фотографии, отражающие неразрывную связь церковного и жизненного уклада простых людей, ритуальные традиции старой России. Помещены снимки сохранившихся до наших дней памятников приходской жизни. Стиль издания сохранен. Надеемся, публикация будет с интересом воспринята нашими читателями. 
Их (похорон и поминальных служб) преамбулой являлись молитвы священника над безнадежно больными людьми всех возрастов и напутствование к смерти взрослых, т. е. соборование. Отношение к таинству Елеосвящения было неоднозначным, восходило к застарелым привычкам (представлениям, суевериям) и расходилось в оценках до крайностей. К примеру: в местностях Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии все взрослые, включая стариков, охотно и часто соборовались, а жители Никольского уезда той же губернии избегали его до такой степени, что священник не мог, по собственному признанию, даже ввести эту требу как обязательную перед смертью. В большинстве же случаев к таинству прибегали с опаской, ибо, как известно, одни боялись восстать (выздороветь) после него, а другие — преждевременно умереть. Выздоровевшие переходили (волею или неволею) в категорию «вечных обетников»: молодые брали (чаще поневоле!) обет безбрачия, взрослые — дополнительные посты, воздержание от скоромной пищи и супружеской близости. Надо, впрочем, заметить, что далеко не все обетники действительно следовали своим «заповедям». Немедленную смерть после соборования нередко приписывали не самому таинству, а воздействию священника: «Когда священник приходит к больному для исповеди и святого причастия, то домашние... кладут на стол нож для того, чтобы смерть, пришедшая со священником, устрашившись ножа, бежала бы от больного». Часто, однако, от соборования отказывались, просто жалея денег, особенно, если оно требовалось для старых родителей. Священник Кузнецов из Спасо-Преображенского прихода Вологодского уезда приводит такой случай.
Больная мать одного мужика просилась приобщиться Святому Тайнству, но тому очень не хотелось платить священнику. Дотянув до ее смерти и не желая приезда станового пристава для освидетельствования трупа, он пошел на обман: отправился к священнику, сказал ему, что мать очень больна и повез его на исповедь умершей! Вез медленно, чтобы выгадать время. Но священник догадался обо всем, собрал десятских и послал за полицией. В результате мужику вместо 15 коп. за соборование пришлось заплатить становому 2 с лишним рубля.
Приход — община православных христиан, состоящая из клира и мирян, объединенных при храме. Приход является каноническим подразделением Русской Православной Церкви, находится под начальственным наблюдением своего епархиального архиерея и под руководством поставленного им священника-настоятеля.
Причт — состав лиц, служащих при какой-либо одной церкви, как священнослужителей (священник и дьякон), так и церковнослужителей (псаломщики и др.). Причт каждой церкви образуется по положенному для неё штату, который составляется консисторией и архиереем по просьбам прихода и при непременной наличности достаточных средств содержания для всех членов причта. На учреждение нового причта, а равно на изменения в его составе каждый раз испрашивается архиереем разрешение Священного Синода. Содержание сельскому причту доставляют главным образом доходы за требоисправления у прихожан (разделяемые между членами причта по утверждённым Синодом правилам), земельная церковная собственность, иногда — готовое помещение в церковных домах, жалованье (не во всех епархиях). 
При совершении таинства в избу обычно набивалось едва ли не все село и присутствующие реагировали на него так эмоционально, что создавали для священника крайне напряженную обстановку. За соборование платили от 15-30 коп. (северн.) до 1 руб.; натуральная доплата существовала не везде, но местами она была достаточно весомой: так, в Инсарском уезде (Пенз.) к 1 руб. добавляли каравай хлеба, 1 аршин холста, чашку крупы или 6-7 фунтов пшена.
Как и предыдущие требы, похороны были самыми дешевыми в северных областях: погребение младенца от 2-5 до 30 коп., взрослого — от 20-40 коп. до 1 руб. (включая вынос тела, литию, проводы до кладбища, колокольный звон, заупокойную утреню, обедню и панихиду). Бывало, что священники не брали денег за соборование и даже за погребение младенца и взрослого (Волог.-Волог., Грязовец.); многочисленны свидетельства, что допускалась оплата продуктами или в долг. Везде (или в большинстве приходов) причт получал обрядовые печеные изделия — хлеб и/или пироги (поминальники). Священников, а то и весь клир приглашали на первое поминальное застолье (иногда вместе с женами и детьми), которое они и открывали; в Сольвычегодском уезде (Волог.) священник благословлял первое блюдо — рыбный пирог, а псаломщик его разрезал, после обеда причт забирал большую часть оставшейся еды (малую часть отдавали нищим).
Различались цены в поволжских областях, хотя в целом они были несколько выше северных. Во Владимирской, Казанской, Костромской, Ярославской, Рязанской, Саратовской, Симбирской и других губерниях платили за погребение младенца в пределах 20-30 коп., взрослого — от 50-60 коп. до 2-3 руб. (с пением и церковными службами). Наиболее разнообразной, похоже, была такса в Пензенской губернии. Так, если в Саранском и Городищенском уездах она не превышала 2-3 руб. (вместе с отпеванием, выносом тела на кладбище и проч.), а в Краснослободском уезде — 4 руб. (со звоном в большой колокол), то в Инсарском уезде действовала трехступенчатая оплата, по которой погребение ребенка (до 10 лет) оценивалось в 1 руб., погребение отрока (до 17 лет) — в 1,50-2 руб., погребение взрослого — в 6 руб. Во всех поволжских областях тоже сохранялась традиция наделения священника/причта обрядовыми пирогами, лепешками, кренделями или хлебом. Однако к востоку, в Вятско-Камском бассейне за погребение с поминанием платили в основном деньгами, от 3 до 12 руб., хотя собственно заупокойные службы были не так уж и дороги — не более 1 руб.
Неравномерными были цены на погребальные требы в южных и западных областях. В Калужской и Орловской губерниях похороны младенца (до 2 лет) стоили от 30 до 70 коп., взрослого (от 2 лет) — в пределах 50 коп. – 2-4 руб. (в зависимости от количества заказных служб, дальности кладбища и т. д.). В большинстве уездов Смоленской губернии стоимость похорон взрослого не превышала 5 руб., но в некоторых местностях, в частности в Дорогобужском уезде, она поднималась до 8-10 руб., в то время как погребение младенца оставалось дешевым – 30-50 коп.
Повсюду дорого обходились похороны человека, умершего без причастия, если семья не соглашалась на медицинское освидетельствование и вскрытие: в Саратовской губернии «за умолчание» священник брал, смотря по обстоятельствам, от 5 до 25 руб.; примерно во столько же обходилось погребение опойц и погибших в драках. Поминок по умершим неестественной смертью не полагалось, но во многих местностях разных губерний возник обычай давать за них большие и тайные пожертвования на литье колокола, который, по верованиям, должен «вызвонить» у Бога милость несчастному.
За поминальные панихиды и молебны платили копейки и приносили причту мучные изделия — блины, лепешки, крендели и т.п.; на помин души семья давала в церковь, в среднем 1 руб. в год. Повсюду самой дорогой поминальной требой был сорокоуст: в северных областях за него брали 20-25 руб., в других регионах цена не опускалась ниже 40-50 руб. (данные о стоимости сорокоуста до 10 руб. — единичны). На Севере сохранялись средневековые формы: сорокоуст «за живых» и вклады в церковь — в дар и на поминание; если у покойного оставалась семья, то она от него делала приношение в виде одежды или/и других вещей умершего; бездетные завещали церкви дома, постройки, скот и проч. На Вологодчине (и в некоторых местностях Среднего Поволжья) существовал обычай прикладывать (народный термин) в церковную казну пожни на вечное поминовение, которые затем, по выражению духовенства, «определялись в дело» следующим образом. В день св. ап. Петра и Павла староста с церковными попечителями и в присутствии священника продавал пожни «травой» односельчанам и мужикам из соседних сел по аукциону. Пожни «ходили» по 400-600 руб. и составляли большую подмогу церковной казне: на нее строились церкви, приделы, ставились новые иконостасы, возводились церковные ограды и т. д.
Причт обязательно приглашался на поминальные обеды после похорон, а также в 9-й и 40-й дни, так как считалось, что присутствие священника помогает душе в загробных переходах. Кое-где сохранялся древний обряд запивания умершего: священник подносил каждому гостю рюмку вина. В Казанской губернии он происходил так. Со стола убиралась еда и ставилось ведро с пивом или медом (вареным), на краю ведра прикреплялась зажженная свеча. Священник с псаломщиком исправляли краткий молебен, после чего батюшка обносил всех присутствующих напитком, черпая его из ведра. На поминальном обеде с причтом во Владимирской губернии (Вязников.) обязательно старались «выполнить 17 перемен» (блюд), чтобы иметь право сказать: «хорошо поминали и попов поднимали», ибо здесь придерживались поверья, что «один поп на (поминальном) обеде заменяет 10 старцев» (нищих, странников).
В южнорусских областях 40-дневные поминания с участием причта содержали своеобразные обряды. Так, в Калужской губернии в утро сороковин перед приходом причта на воротах клали пшеничную или ржаную лесенку о 24 ступенях, которую священник с псаломщиком съедали вместе с хозяевами дома после совершенной тут же панихиды: по верованиям, таким образом «уничтожались» (или сокращались) мытарства умершего. В Воронежской губернии сначала служилась панихида в доме, а затем — лития во дворе, которой предшествовала подготовка: на стол клали закрытую платком икону и зажигали свечу, а к столу придвигали стул (скамью), покрывали его полотном (скатертью) и ставили на него пирог, солонку и канун (мед). Причетник брал образ со свечой и шел к воротам с пением «Трисвятого»; сюда же выносился стул со всем его «содержимым». После литии пирог разделялся между клириками, а платок с иконы забирал псаломщик.
Не останавливаюсь на семейных формах родительских суббот с участием причта, поскольку традиции сильно варьировались, и, следовательно, требуют особого разговора. Но чтобы не быть голословной, приведу два локальных обычая. В Зарайском уезде (Рязан.) после субботнего молебна в храме женщины выстраивались в ряд у церковной ограды, расстилали перед собой платок, ставили на него канун (чашка с рисом, медом и свечой) и клали рядом булку или связку баранок; священник служил панихиду перед каждым кануном, забирая себе булки и баранки. После этого все шли на кладбище. В Сольвычегодском уезде (Волог.) после молебна и поминаний на могилках в доме священника собирался общеприходский поминальный обед «в складчину»: прихожане несли рыбные пироги, шаньги, пиво, вино и другие продукты; остатки от обеда шли в пользу причта.
Поминальным обрядам, почему-либо совершенным без участия священника, нередко приписывали, наряду с другими причинами, посмертное беспокойство умерших (хождения, явления) и безразличие к ним живых.
В заключение раздела напомню, что в огромных северных (и некоторых поволжских) епархиях миряне отдаленных от приходского центра селений пользовались предоставленными им Церковью правами самостоятельного совершения треб крещения, похорон и поминовений (см. мою книгу «Молодость...», гл. II-III). Иногда эти права понимались и применялись слишком расширительно и произвольно, как, например, в Выгозерском погосте. Здесь священнику давали «отступного» в виде барана и штофа водки, чтобы он не крестил и не хоронил, но в книгах записывал как исправленные им самим требы. Более того, обстоятельства вынуждали его венчать браки-самокрутки, происходившие по местному обычаю следующим порядком.
На праздник Св. Троицы в Выгозерский приход съезжались парни и девушки с пограничных селений Олонецкой и Архангельской губерний для выбора брачного партнера. Пары тут же отправлялись в церковь в сопрождении двух дружек из местных крестьян, где священник венчал всех подряд по единой таксе — за 5 руб., без каких бы то ни было документов и предварительных договоров. Муж тотчас же увозил жену к себе, и родители последней месяцами находились в неведении относительно места пребывания дочери, но не беспокоились за ее жизнь, будучи уверены, что она «за кого-то вышла замуж». На замечания в пособничестве беспорядкам, учиненным прихожанами, священник отвечал: «Вы только представьте себе, что за бестолочь была бы в том случае, если бы при наших дорогах и при дальних расстояниях деревень от церкви стали бы привозить всех покойников и новорожденных в церковь... верхом на лошадях или водою в лодках. Ведь из Дубровки (одна из деревень привода. — Т. Б.) нужно проехать в лодке... шестьдесят верст! На это потребуется два дня в хорошую погоду. А если случится непогода, буря, противный ветер, то вы и в неделю не доедете... Или, может быть, вы мне прикажете самому разъезжать по деревням?.. В таком случае мне придется день и ночь только и делать, что разъезжать верхом и в лодке из деревни в деревню, и все-таки я не успею исполнить и половины треб...» Имелось у батюшки и объяснение по поводу венчания им «беззаконных» браков: молодые люди приезжают с согласия и по благословению родителей, а он помогает устройству не только семейной, но и хозяйственной жизни в этом «забытом Богом» краю.



#GALLERY#