Кадр из сериала "Черное зеркало". Все фото с сайта https://www.forbes.ru/forbeslife/382091-art-bessmertie-kak-iskusstvo-porodnilos-s-biohakingom
Интерес художников к теме смерти и бессмертия наконец совпал во времени с главным научным трендом — поисками волшебной таблетки или другого способа обрести вечную жизнь. Почему именно этот вопрос стал главным для арт-мира, рассказывает Алиса Прудникова, комиссар Уральской индустриальной биеннале, которая в 2019 году будет посвящена именно бессмертию
Причина смерти
Многие художественные, научные и академические проекты в этом году посвящены теме смерти и бессмертия. Это буквально оголенный нерв актуальной интеллектуальной повестки. Почему так сложилось? Во всем мире в целом изменилось отношение к смерти и отношение к мертвому телу. Вопросы прогресса медицины и старение населения, новое качество жизни, практики биохакинга и эксперименты с темой смерти естественным образом нашли отражение в искусстве. Например, в работе британских художников Джеймса Аугера и Джимми Луазо, которые создали проект «Загробная жизнь», описывающий систему генерации электроэнергии на основе химического разложения погребенных человеческих тел при помощи микробиологических топливных элементов.
Джеймс Аугер и Джимми Луазо, «Загробная жизнь». Фото DR
Делая на основе этой энергии лампы или батареи, близкие, так сказать, продолжают освещать и греть и после своей смерти — все сегодня говорит о том, что мы можем максимально продлевать свою жизнь. Но пока мы так много говорим о бессмертии и верим в возможность его отыскать, приходится особенно остро переживать его невозможность в реальной жизни, сталкиваясь со страшными потерями, например смертью близких от рака. Поэтому приходится изо всех сил хвататься за любую возможность спасения тех, кто еще с нами.
Илья Кабаков «В будущее возьмут не всех».Фото DR
Бессмертие — огромная тема, одновременно очень личная и актуальная. Она объединяет и временность, и культурную память, и футурологию. Музей — бессмертие, искусство — бессмертие. Именно об этом и культовое произведение Ильи Кабакова «В будущее возьмут не всех», и новые эксперименты Артема Филатова и Алексея Корси на территории Нижегородского крематория с созданием нового типа пространства памяти — «Сад им», очень лирический проект, где каждый может посадить растение в память об умершем.
В искусстве, которое осмысляет смерть и ее неизбежность — от египетских пирамид до Дэмиана Херста, мы видим витки утверждения — отрицания смерти, и это дает нам шанс выйти за данные смертью пределы.
Дэмиен Херст «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». Фото Getty Images
О вечной жизни можно говорить и с эзотерической, и религиозной точки зрения, но для современного художественного и исследовательского мира прежде всего важны следующие аспекты, которые и стали трамплинами для работы кураторов Уральской биеннале.
«Джотто по-своему бессмертен, потому что нас выучили его помнить»
Первый трамплин — цифровое бессмертие. Как опыт передается из поколения в поколение, как текст или художественное произведение может служить билетом в вечность, что произойдет с нашими цифровыми репликантами после смерти? Например, стартап Евгении Куйды Luka выпустил чат-бота, воспроизводящего манеру общения бывшего арт-директора «Стрелки», ее близкого друга, погибшего в ДТП Романа Мазуренко. Эта тема прежде всего бросает этический вызов всему человечеству в век всепоглощающих социальных сетей. Тут можно вспомнить огромное количество сюжетов сериала «Черное зеркало», повальную страсть к экспериментам с состариванием собственного лица в FaceApp или новые практики памяти об умершем через создание его бота. Тема бессмертия так или иначе беспокоит сценаристов и разработчиков, оказываясь мейнстримом в современной культуре, что еще раз доказывает, что этот вопрос становится одним из главных — не только в философском, но и в каком-то практическом смысле. Достаточно вспомнить сериал «Черное зеркало», который основан на развитии очень возможных сценариев нашего близкого будущего, захваченного технологиями, и новых норм этой перспективы.
Второй трамплин — бессмертие социальное. Как и почему социальный порядок все время воспроизводится, а искусство претендует на «вечность», на включение в некий великий канон, который предписывается знать всем и каждому? Значит ли это, что политический строй и произведения искусства в некотором роде стали бессмертными? Здесь мы говорим об этом бессмертии, которое есть не что иное, как культурная память, постоянно воспроизводящаяся через сеть авторитетов (искусствоведы, история искусств, система образования) и заучивания. То есть Джотто по-своему бессмертен, потому что нас выучили его помнить. В то время как его менее удачливые товарищи известны горстке искусствоведов.
Джотто ди Бондоне. Поклонение волхвов. 1304—1306.
5 биеннале о человечестве, искусстве, культуре и бессмертии
В этом году тема Уральской индустриальной биеннале — «Бессмертие», наверное, самая универсальная из всех, что были ранее. А появилась она вот как: мы вспомнили притчу о европейских туристах, которые восходили на одну из вершин Гималаев в сопровождении шерпов (народности, живущей в Непале). Шерпы предлагали туристам часто делать привалы, объясняя это тем, что «наши души за нами не поспевают». И эта фраза кажется очень созвучной духу времени: она не перестает напоминать о том, что мы постоянно что-нибудь не успеваем. И эта вечная нехватка времени стала как будто бы краеугольной темой всех разговоров в современном мире. Вопрос бессмертия — это всегда вопрос времени, которым мы располагаем и которым учимся управлять.
Конечно, Уральскую биеннале интересует и футурологический потенциал темы бессмертия, ее связь с наукой и технологией предлагают разные сценарии будущего, в том числе такого, где бессмертие — закономерный венец технического прогресса. Но этот, казалось бы, неостановимый научный прогресс происходит по-разному в обществах с отличными культурами и ценностями. Классические примеры — вроде китайского пороха, изобретенного еще в IX веке, но использовавшегося исключительно для создания шутих, — показывают, насколько отличаются подходы к научному знанию и неопровержимым фактам в Европе и Азии и какие разные последствия каждого изобретения могут иметь в мире. В этом смысле нам очень важно, что куратор основного проекта — Шаоюй Вэн, родившаяся в Китае, учившаяся в Европе и сейчас работающая в США в музее Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке приносит и свой личный опыт изучения этих культур и подходов в проект.
Разговор о технологическом бессмертии возможен только в контексте европейской культуры, которая всегда мобилизует технологии для очень прикладных задач; грубо говоря, идея бессмертия в китайской культуре и идея использования технологий в Китае радикально отличаются от европейской (даже несмотря на то, что они вписаны в международный и мировой рынки). Главный вопрос биеннале — как мы можем преодолеть не только смерть, но и бессмертие?
Помимо Уральской индустриальной биеннале современного искусства, в рамках так называемого «биеннального треугольника» в сентябре открываются Стамбульская биеннале, куратором которой выступил всемирно известный разработкой эстетики взаимодействия Николя Буррио и которая будет посвящена антропоцену, и Лионская биеннале, которую курирует группа кураторов из парижского музея Palais de Tokyo, который провозглашает себя антимузеем и делает самые живые экспериментальные выставки в Париже и которая пройдет на площади более 30 000 кв. м бывшей электростанции Fagor. В Лион стоит ехать, чтобы сразу изучить весь регион Овернь-Рона-Альпы, 20 выставок биеннале разбросаны по 13 городам.
В сентябре же открывается Бергенская ассамблея, триеннале, посвященная проблемам исследования и художественного производства. А это самый спорный вопрос на сегодняшний день, когда практика искусства стала настолько широка и неконвенциональна. Самый критический формат, осмысляющий сегодняшний биеннальный процесс.
Медиабиеннале в Сантьяго, столице Чили, в декабре откроет конференцию по архивированию сложнейшего и комплексного биеннального процесса.
Автор
Алиса Прудникова. Forbes Contributor
