Сестра признавалась: «Знаешь, иногда спиной чувствую жуткую ненависть. Поворачиваюсь — стоит женщина незнакомая и буквально сверлит меня злобным взглядом. За что? Я ее не знаю совсем и ничего плохого ей не сделала».
Есть видеоклип середины девяностых годов, смотрю его и насмотреться не могу. Анюта и Нагиев на сцене поют дуэтом песню «Прости». Сестра со стрижкой каре, в черном платье — невероятная красавица. Ну как в такую не влюбиться?! Она и умная, и душевная, и с юмором. Потрясающе пела, играла на фортепиано, писала песни, в бизнесе все получалось. Поклонников было море, мужчины влюблялись на раз, в одну секунду. Казалось, ей во всем сопутствует удача. Вот только, увы, встретить настоящую любовь за свою до обидного короткую жизнь — всего-то сорок семь лет — Анечке так и не посчастливилось.
Знаете, это словно какое-то родовое проклятие. Мы с сестрой обе верили в мистику. Может оттого, что наша прабабушка по отцу была травницей и помогала людям, а мы с Анютой в детстве жили в деревне, видели это все, наблюдали. Так вот о проклятии: у нас и бабушки, и мама оставались без мужчин. У одной муж в молодости погиб, током убило. У второй вроде и живой был — но все время лежал на печи. И не то чтобы больной или немощный — просто ленивый, ничего не делал. А бабка меж тем дом построила, да не один — все сама, ну мама ей еще помогала. Покупали развалюшку, приводили в порядок, доделывали так, что любо-дорого смотреть, а потом продавали. Покупали другую развалюшку — и все по новой. На остаток денег жили, вполне себе небедно.
Мама наша тоже, можно сказать, всю жизнь одна. Отец красавец был писаный. Высокий, стройный. Помню, мы с ним шли по улице, так женщины аж шеи сворачивали. Все детство слышала: «Ох, какой мужчина!» Но отчасти по его милости наши с сестрой ранние воспоминания, мягко говоря, не самые радужные. Отец крепко пил. Вечные компании, женщины. Напьется, забудет, где был. Зарплату пропивал. Хотя самое необходимое как-то исхитрились купить: кровати, пианино для Ани, телевизор и газовую плиту. В тридцать четыре года он умер от цирроза печени — совсем, можно сказать, пацан. Мне тогда было тринадцать, Анюте восемь. Замуж мама больше не вышла. Она очень любила отца и безумно страдала.
Родители наши познакомились в Таганроге: оба учились в металлургическом училище. Поженились, по распределению уехали в Кемеровскую область. Там мы и родились. В суровом сибирском климате и я, и Аня часто болели, и отец перевез нас к своей матери в город Петровеньки. Но у мамы отношения со свекровью не сложились, они с ней постоянно ругались. Отец, глядя на это, переживал и решил попытать счастья в Череповце на гигантском металлургическом комбинате. Уехал один. Но мама с нами, крохами, рванула следом. Ему дали место в общежитии, в комнате, где жили еще пятеро. А нас поселили на кухне. Спали мы в углу на матрасике. Когда мама уходила по делам, нас с Анютой она запирала на ключ — чтобы мужики не ворвались по пьянке, могли ведь и напугать. Из этой кухни я и в школу пошла, на табуреточке готовила уроки.
Череповец семидесятых был ужасен, на улицах непроходимая грязища. Мы с Анютой сдружились с дворником и, пока родители на работе, помогали ему убирать. Но чище во дворе не становилось. Это был город работяг и выпивох. Деньги зарабатывали хорошие, а тратить не на что: в магазинах пустые полки, в наличии только кальмары с душком да вонючая квашеная капуста. Осенью мама доставала где-то несколько апельсинов: «Это к Новому году». Они лежали в кастрюле на подоконнике. Открывали с сестрой крышку и вдыхали аромат. Но не ели — ждали праздника.
Потом переехали в коммуналку, такую же жуткую, как общага. Одни соседи нормальные, в другой комнате постоянно дрались и женский голос кричал: «Я тебя накажу!» Однажды она таки «наказала» мужа — повесилась в ванной. Мы с Анютой смотрели, как милиция забирала труп. Ванную потом всю отмывали с хлоркой.
Не так давно я ездила в Череповец. Испытала шок: новые дома, чистенькие улицы, очень цивилизованный и приятный город. Но дом наш стоит. Больно было смотреть на окна, где прошло наше с Анютой детство, нахлынули воспоминания... Совсем другой мир! Не то что прежде.
сестра актрисы Маргарита Подгорная.
Mы с Анютой в ее питерском ресторане
Фото: из архива М.Подгорной
Хотя многие тогда так жили. У папы — заработки, друзья, гульба. При этом он успевал много читать и даже писал стихи. Особенно любил «Золотого теленка», часто цитировал. Но не мог отказаться от своей слабости. В комнате дым стоял коромыслом — собирались компании. На столе — селедочка, картошечка, водочка за три шестьдесят две. Думаю, бывали у отца и романы. Один раз видела, как мама рвала их свадебную фотографию на маленькие кусочки. И аккуратно складывала обрывки в конверт, о чем-то напряженно думая. Видно, в тот раз они с отцом крепко поссорились, хотя при нас особо не ругались. Уйти от мужа маме было некуда. Она с Кубани, рано осталась сиротой. Куда поедешь?
Меня отец порол нещадно, просто как сидорову козу. Мама рассказывала, что он мечтал о сыне, а родилась я. И ко мне папа относился как к пацаненку: учил играть в футбол, волейбол, хоккей, таскал с собой на рыбалку. Ну, конечно, когда трезвый был, нечасто то есть. Еще заставлял стричься под мальчика. Даст сорок копеек и гонит в парикмахерскую, чтобы там меня обкорнали почти под ноль. Я так и стриглась, не ослушаешься же. В школе дразнили «тифозной».
Отца бесило, что мы с сестренкой худые, просто прозрачные. Он наливал мне миску супа до краев и грозно приказывал:
— А ну, ешь!
И я ела. Пока не вырвет. А Анютка еще и соврет, не доев бутерброд:
— Это не мой, Ритин!
И глазками так хлоп-хлоп! А мне от отца летит подзатыльник. Но я сестру любила до безумия и все прощала. Водила в садик. Все вокруг восхищались, глядя на нее:
— Боже, какой красивый ребенок!
А я говорила с гордостью:
— Это моя сестричка!
Анютке дома позволялось все. Папа ее пальцем ни разу не тронул. Хотя и подарков от него тоже не припомню — ни сестре, ни мне. Нет, вру — один раз купили пианино. Мама выучилась играть, затем и Анюту отдали в музыкальную школу. Я рвения к музыке не проявляла, зато рисовала с детства с упоением. Мама сразу определила мое будущее: художественное училище. А Анюта была прирожденной актрисой, в театральной студии при школе занималась.
Но вот отец попал в больницу с болями в боку. И мама, я видела, склеивала кусочки той самой фотографии. По ее лицу текли слезы... А потом папы не стало.
Я отчего так подробно говорю о том времени? Вот психологи считают, будто все наши беды — родом из детства, мы тащим их во взрослую жизнь и с ними живем. Анюта, думаю, постоянно страшилась оказаться в бедности. Оттого и вкалывала как проклятая, не останавливаясь ни на секунду. Но никогда не показывала, что устала или проблемы какие. Ни-ког-да. У нее всегда все прекрасно! Красивая, успешная.
Мы с Аней были разные совсем. Я от земли, колючий ежик, гадкий утенок, а сестра — кокетка и красотка, как балерина, легкая, даже воздушная, тонкая и нежная. На мне платье школьное как мешок болталось. А у Анюты приталенное, с рюшечками — красота. Она сама перешивала его из моей старой формы. Ее фотография висела в школе на доске почета — и влюбленные в Аню мальчишки постоянно воровали фото, приходилось вешать новые.
Как-то договорились, что Аня встретит меня на железнодорожном вокзале — я уже была студенткой. Выхожу из поезда — стоит незнакомая девушка. Белокурые волосы. Зеленое платье под сороковые годы, расклешенное книзу. Узнала сестру только по сабо, которые я ей подарила, — у нас в мастерской при училище мальчишки их делали.
— Анюта, ты?!
— Я!
И крутится так и этак — чтобы я ее получше рассмотрела.
— Учителям в школе не нравится моя новая прическа, — объявляет не без кокетства. — И вообще, они называют меня вертихвосткой!
Сестренка была замужем трижды. Первый муж — Саша Самохин, они вместе учились в Ярославском театральном. Красавец, старше на восемь лет, мореходку успел окончить — Анюта влюбилась без памяти. В восемнадцать расписалась. Я тоже уже была замужем, помню, сообщила сестре по телефону, что беременна. «Ритуля, я тоже хочу!» — услышала в ответ. Мой сын Денис родился в январе, а Анина дочь Сашенька — в ноябре 1983-го.
Вскоре Аню пригласили сниматься в кино. Сестра рассказывала об этом с присущим ей юмором: «Иду себе по общаге. В халате и бигудях. В руке — тазик, а в нем Сашкины пеленки. Вдруг заходит незнакомый мужчина. Спрашивает девчонок:
Наш папа был невероятным красавцем и гулякой. Мама безумно его любила и все прощала…
Фото: из архива М.Подгорной
— Не подскажете, как найти Анну Самохину? Хотим пригласить ее на пробы в фильм «Узник замка Иф».
Тут я как закричу:
— Я! Я Самохина! Вы не смотрите, что в бигудях!»
И ее пригласили. Я видела фотографии с тех проб, ну такой наивный взгляд. А в фильме — откуда эти манеры высшего света, этот шарм?! Мы ж из простой семьи. Наверное, в театральном научили. Помню, сестра, приезжая на каникулы, делала мне замечания: «Рита, как ты сидишь? Спина должна быть прямая, вот так», «Жрать надо меньше! И пузо нельзя распускать, живот держи в тонусе...»
После первой роли Ане предложения так и посыпались. Играла в театре. Снималась в кино. На квартиру, правда, заработать не удавалось, скитались по съемным. Но хорохорилась: «Нормально все, прорвемся. Да мне и нравится так: ремонтик под себя сделала — и вроде как новая жизнь».
Маленькую Сашу, правда, пришлось отправить к бабушке во Владикавказ. Там племянница и подрастала. Иногда на лето ее привозили к нам — у меня к тому времени уже был дом в подмосковной Гжели. Сашенька жаловалась, даже рыдала:
— Я маму не вижу, все время в разъездах!
— Ты пойми, она зарабатывает, — убеждала я племянницу.
— Все равно, хочу к маме!!!
А потом не стало нашей мамы. В пятьдесят три года — кровоизлияние в мозг. На поминках вспоминали с сестрой, как к ее приходу с работы наводили порядок, просто до блеска. Встанем на ковер на четвереньки (пылесоса-то не было) и надраиваем тряпочками. Всегда у нас было чистенько. Она, бывало, заходит — из ее сумки прямо неземной аромат. Значит, зарплату получила. И у нас пир горой — жареная картошечка с колбасой. Это был праздник. А вот гостей не звала никогда. Гостями мама «наелась», пока отец был жив.
Встал вопрос, что делать с ее квартирой в Череповце. «У меня уже есть дом и квартира, — сказала я сестре. — Так что пусть будет тебе». Отказалась от своей доли. Искренне не понимаю, когда родные люди делят наследство — лишь бы кусок пожирнее урвать. И у кого урвать, у родного человека?!
Анюта тоже была нежадной. Помню, мы с мужем и сыном только вселились в новый дом. Сестра приехала нас навестить. Спросила:
— Где у вас можно руки помыть?
— Да мы еще не успели насос купить, с деньгами напряг, все сбережения на дом ушли.
Она через пару дней снова приехала и вручила мне конвертик:
— Тут как раз на насос хватит!
— Да ну что ты, мы пока выкручиваемся, — пыталась отказаться я.
Но сестра стояла на своем:
— Даже не спорь — бери! Я же вижу, что вам нужно!
В другой раз приехала: «Ритуль, почему у тебя такой старый телевизор?!» И буквально на следующий день привезла на такси новый: «Это на день рождения!»
Так вот, мамину квартиру Аня с мужем выменяли на комнату в питерской коммуналке. Сестру к тому времени пригласили работать в Театр Ленинского комсомола. Хотя Анюта не любила Питер, не раз говорила: «У меня здоровья нет там жить. Холодный, неуютный каменный мешок. Дворы-колодцы. Утром грохот, дымина».
Коммуналка, где они поселились, была «двушкой». Во второй комнате жила какая-то старушка. Аня заработала денег, и соседке купили отдельную квартиру. Забрали у бабушки дочку Сашеньку — она как раз пошла в школу. Затеяли ремонт. И совсем не простенький. Самохину, оказалось, нравится роскошь. Он, конечно, рукодельник, сам сделал шикарную мебель. Остальное покупали — дорогие обои, скульптуры, лепнину. На все это опять Аня зарабатывала, у мужа с карьерой не клеилось. Однажды она... нет, не пожаловалась, просто с горечью констатировала: «Такие деньжищи зарабатываю в кино. Но все уходит на этот вечный ремонт. Как в песок. А сами едим макароны с яйцами». Думаю, сестре, как любой женщине, хотелось иметь рядом сильное плечо. Сашу Самохина таковым назвать нельзя, он очень мягкий: «Как скажешь, дорогая, так и будет, решай сама». И Аня решала — тащила на себе бремя забот. В общем, брак сестры, как часто бывает, разбился о быт.
Однажды Анюта проговорилась, что на съемках фильма «Воры в законе» у нее был роман с Арнисом Лицитисом. Она редко откровенничала, по натуре была человеком закрытым, чаще отшучивалась. Я, бывало, начну:
Я учу Анюту краситься
Фото: из архива М.Подгорной
— Ну, расскажи, как оно там? Кинозвезды небось проходу не дают?
Она в ответ смеется:
— Ритуль, ну я ж не спрашиваю тебя, как ты с керамикой работаешь! Вот и эти «романы» — тоже часть моей работы.
Шутница та еще!
Однако порой по глазам сестры, по выражению ее лица можно было прочитать — о чем она думает, что чувствует. Вот и тогда: приехала она в гости, смотрели мы фильм по телевизору, а там вдруг появляется Лицитис. И у Ани сделалось такое лицо — знаете, мечтательное какое-то, задумчивое...
— Аню-ю-та, — окликнула я ее.
Она повернулась лишь через несколько секунд, когда уже кадр на экране сменился. Словно вынырнула откуда-то.
— Влюблена? — догадалась я. — Неужели в него?
— Уже нет! — отмахнулась Аня. — Было и прошло...
— Но было? Роман?!
Сестра улыбнулась:
— Какая ты любопытная!
— Слушай, но ведь он, скажем прямо, не красавец.
— Много ты понимаешь! — Аня даже обиделась. — Зато обаятельный! И вообще, красота для мужчины — не главное!
— А что же?
— Эх, да знать бы... — вздохнула сестра.
Позже она признавалась: «Пожалуй, вот Арнис — мужчина моей мечты. Сильный, надежный, с ним не страшно». Но никаких подробностей романа я от нее так и не получила. Аня сразу закрывалась, пряталась, как улитка в раковину. Арнис был женат. Да и сама Анюта тогда еще состояла в браке. Потом, правда, развелась, но совсем не Лицитис стал тому причиной. А ее новый знакомый — Дмитрий.
Дима был физик по образованию, но занимался бизнесом. Наверное, он показался сестре тем самым «сильным плечом». И Аня ушла к нему от Самохина. Бросила свою шикарную квартиру, ничего из совместно нажитого требовать не стала, просто ушла. Знаю, что Дима был поклонником творчества Анюты и вхож в их с Сашей дом. Ну и как-то у них закрутилось. Самохин удивленно разводил руками, когда речь заходила о Диме: «Он у меня Аню прямо из-под носа увел!»
Но Александр недолго горевал. Поехал в родной Владикавказ, разыскал свою первую любовь Светлану — она после развода осталась с двумя детьми — и женился. Привез их в Петербург, в отремонтированную квартиру. Там они и сейчас живут. Анюта, добрая душа, радовалась за бывшего мужа: «Светлана хорошая женщина, Саша в надежных руках!» Позже даже взяла Свету работать бухгалтером к себе в ресторан, говорила: «Она — прекрасный специалист, ценный кадр!» Никогда не ревновала. Светлана и вправду замечательный человек, и я за многое ей благодарна, она всегда вспоминает Анечку добрым словом.
Аня со всеми мужьями оставалась в прекрасных отношениях. О разводах говорила с легкостью: «Ритуль, мы просто не сошлись характерами!» И от второго, и от третьего сестра тоже уходила буквально с одним чемоданом. Такой у нее был характер: налегке в новую жизнь, квартиры-машины-дачи — да бог с ними, еще заработаю! И она работала, реально пахала. Съемки, гастроли, новые роли...
Саша винила маму, когда та рассталась с отцом, отношения с Дмитрием у нее не складывались. Но если честно, он и мне на душу не лег. Слишком ревнивый, чересчур жесткий по характеру. Помню, приехала к сестре в гости и мы втроем — я, Аня и Дима — пошли в ресторанчик. Едва вошли в зал, вокруг зашушукались: «Самохина, Самохина...» Конечно, ее узнавали — звезда! Дима прямо извелся, весь вечер ворчал, не стесняясь меня:
— Что за мужчина за тем столиком, почему он на тебя смотрит?
— А я откуда знаю? Смотрит и смотрит, не обращай внимания, — отмахивалась Аня.
— Нет, это явно твой знакомый, — наседал Дмитрий.
— Да не знаю я его, отстань!
— Нет, подожди, куда ты смотришь? Улыбнулась ему?!
Ужасно, когда мужчина ревнует. А с Анютой так нельзя. Она же Козерог по гороскопу. Помолчит-потерпит, а потом ка-а-к вжарит — только держись!
Думаю, из-за этого они и разбежались: достал он ее. Был ли Дима тем «сильным плечом», о котором она мечтала? Трудно сказать. Анюта говорила так: «Несмотря ни на что, я его любила, с ним нескучно жилось, интересно — мы исколесили полмира».
С Димой сестра занялась бизнесом, они открыли два ресторана в Петербурге — «Граф Суворов» и «Поручик Ржевский». Роскошные интерьеры Анюта и сама придумывала, и приглашала лучших дизайнеров. Лично встречала гостей. Многие приходили, чтобы посмотреть на Самохину. Аня даже с бандитами разбиралась! Ведь это были лихие девяностые. Даже ко мне тогда заявились бравые молодчики с бицепсами и, поигрывая ножичком, пытались «разводить»: «Ты посуду расписываешь, значит, тебе «крыша» нужна». А мы с мужем всю жизнь проработали на крупнейшем гжельском объединении, это государственное предприятие, возможно, частникам была нужна «крыша», а нам нет. Что ж тогда говорить о Петербурге, который называли криминальной столицей? Когда я про свои приключения рассказала, Анюта устало так плечами повела: «Рит, к нам они часто заглядывают. Улыбнешься, стол накроешь, накормишь-напоишь. Разруливаю как-то. А иначе нельзя — ресторан сожгут...» В общем, и тут проблемы сестра решала сама.
Аня с маленькой Сашенькой
Фото: из архива М.Подгорной
Бизнес изменил характер Анюты. Милая кокетливая девочка превратилась в кремень. Раз приехала в гости, и она повезла меня в ресторан «Граф Суворов». Заказали, полчаса сидим ждем. Наконец принесли. И Анюта железным тоном говорит молоденькому официанту:
— Ты уволен. Клиент не должен столько времени ждать.
А мне, когда попыталась за мальчишку заступиться, объяснила:
— Без жесткости нельзя. На шею сядут...
Я просто не узнавала младшую сестренку.
С Димой они строили дом под Питером. Огромный, я называла его «школой». Спрашивала: «Зачем вам такой?» Аня только плечами пожимала: мол, сама не знаю...
Потом они развелись. Дом остался Диме. Он его продал. Построил особняк в шикарном месте на Финском заливе. Как-то ехали мимо, Анюта показала: «Вон там Дима сейчас живет, — порадовалась за бывшего. — У него девушка появилась!»
Свою долю в ресторанах Анюта тоже продала ему. Рестораны эти вскоре закрылись. А сестра вырученные деньги вложила в строительство загородного дома — хотела что-то построить уже для себя и дочери. Но нарвалась на мошенников, втянули в долгострой. Пришлось судиться. Рассказывала со сталью в голосе: «В фирме этой говорят, что ничего у меня не получится с них получить. Типа не подкопаешься. А я ответила: «Ну, посмотрим!» Судилась долго. Пришлось понервничать и побегать. Но в итоге Анюта победила — деньги ей вернули до копейки.
Наверное, нужно рассказать и о третьем браке сестры. Женя работал на таможне. Неплохой человек, любил Аню безумно — это было заметно. Кормил как ребенка, все уговаривал: покушай то, покушай это... Она всю жизнь на диетах, а тут отъелась капитально. Но все равно хороша была, такая прямо кустодиевская дама, с лоском.
У Жени был свой дом, Анюта с удовольствием делала там ремонт, все порхала-щебетала. Я приезжала в гости — честно признаюсь, давно не видела ее такой счастливой, спокойной, отдохнувшей. Аня много путешествовала с дочкой, ездили в разные страны. Они очень сблизились с Сашей, стали как две подруги. Все детские обиды были прощены.
Однажды вернулась Анюта из поездки, из Сербии, что ли... Приехала ко мне, делилась впечатлениями — полный восторг. И вдруг прямо в лице изменилась, замолчала на полуслове.
— Ань, что такое?
— Да мы с Сашей там к местной гадалке ходили. Представляешь, она сказала, что после сорока шести лет меня не видит. Что это значит, Ритуль? Я умру?
— Ой, да не говори глупостей! Мало ли чего она там «увидела»!
Но внутри у меня аж все похолодело. В мистику я верю. В детстве видела пророческие сны. Когда отец лежал в больнице, приснились два подряд, просто жуткие. Один: поднимаюсь по лестнице и кто-то идет сзади, буквально дышит в затылок. Я ускоряю шаг, бегу, влетаю в нашу квартирку и кричу маме: «Закрой дверь!!!» Просыпаюсь, вспоминаю сон и чувствую ужас от того, что не понимаю, впустили мы это к нам или нет.
А через пару дней другой сон, и опять кошмар: сидим мы втроем на диване — я, Аня и отец. Встаю, подбегаю к окну, раздвигаю шторы — и вижу внизу свежую могилу. Над ней огромного роста баба трясет черным плащом. Поглядела на меня равнодушно — и улетела. Я с криком проснулась.
Через несколько дней, увидев у мамы в руках новые мужские ботинки, спрашиваю:
— Чьи такие?
— Это для папы, — глухо ответила она. — Он умер сегодня, на работу позвонили...
Позже я изучала сонники. Чтобы понимать, что к чему. Например приснилось, что я упала, извините, в огромный поток дерьма. Не прошло и месяца, как деньги на меня буквально посыпались. Нас с мужем пригласили работать в Гжель, дали квартиру, начались заграничные поездки: Германия, Япония... Дом смогли купить.
Анюта частенько интересовалась:
— Рита, мне снились блохи, так и бегают по телу, кошмар!
— Не бойся, — успокаивала я. — Это к деньгам. Радуйся!
Опять звонит: «Слушай, а ведь ты была права. Получила гонорар за съемки, да большой, даже не ожидала!»
Но я отвлеклась, вернусь к третьему Аниному мужу. Мне-то казалось, что с Женей она была счастлива. Однако пришел день и сестра сообщила, что они расстаются. Как, почему?! Не знаю до сих пор. Анюта только одно сказала: «Не сошлись характерами...»
Может, скучно ей стало. Забота тоже приедается — до тошноты. Аня ведь привыкла работать, и много. А тут сидела неделями в доме, муж доволен, что супруга при нем. А ей хоть волком вой! И в кино, как назло, не звали.
— Предлагают одни сериалы бессмысленные, полная ерунда...
После фильмов, в которых сестра снималась, любимых всеми, работать в «ширпотребе» не хотелось. Я ее уговаривала:
— Ну пусть ерунда. Подумаешь... Тебе же это нужно, другие-то играют, и ничего.
И Аня снова начала сниматься. Похудела чуть ли не за месяц. Приехала ко мне — прямо статуэточка.
— Это отчего же эффект такой, что за диета?!
— Не ем ничего, вот и все! — смеется. — Кофе да сигареты.
Вот этими «кофе да сигаретами» Аня себе желудок и сгубила. Откуда этот рак у нее развился? Говорят, наследственное. Но у нас сроду им никто не болел! Тем последним летом она жила у меня почти целый месяц. Как раз снялась в фильме где-то, озвучивала роль, ездила на «Мосфильм» от меня из Гжели. Даже захотела купить себе квартиру в соседнем Раменском. Я ей сказала: «Зачем покупать? Живи у нас. Дом двухэтажный. Мы тут с мужем вдвоем, места много. Сад большущий. Будем на пенсии сидеть под яблонями в плетеных креслах». Мы чудесно проводили время. Анюта рассказывала анекдотики — повторить, к сожалению, не могу, малоприличные, она такие любила. Детство вспоминали, школу. Много разговаривали о необъяснимом и потустороннем. «Я думаю: как на роду написано, так и будет. От судьбы не уйдешь, — рассуждала сестра. — Настоящий хиромант по руке скажет наперед, что тебя ждет». Она много читала о всяких таких вещах, ей интересно было. Говорила, например, что тело — вообще ничто. Оно истлеет. Главное — душа, вот она вечная.
Как-то речь зашла об абортах, и сестра сказала: «Ой, Рит, это такой грех! Вот стоит душа в очереди за телом. И подходит наконец ее время воплотиться. А женщина на земле — хлоп, аборт сделала, и ребенок не родился. Душа возвращается в конец огромной очереди в страшной обиде, что родиться не дали. И она выплеснет эту злобу, когда в следующий раз подойдет ее очередь получить тело. Так рождаются преступники, убийцы. Я читала об этом».
Вечерами она сидела с книгой в комнатке на втором этаже. Или просто лежала, глядя в потолок, — отдыхала. Я приходила, укладывалась рядом, смотрела на нее:
— Боже, Анют, как же я тебя люблю!
Сестра улыбалась:
— И я тебя, Ритуль.
Котлетки жарила. В моем халатике, без макияжа, такая домашняя, теплая, родная... Куда только девались ее жесткость, звездность? Такие чудесные воспоминания.
Осенью Анечка уехала обратно в Петербург. Жила там одна, снимала квартирку-студию. Уютную, но совсем скромную: шкафчик, кровать, крошечная кухонька. У дочери к тому времени появился молодой человек, они вместе жили. Аня ходила к ним в гости, но не часто — не хотела мешать.
В октябре, на свой день рождения, я поехала в Дивеевский монастырь. Не могу назвать себя верующей — просто подруги пригласили. Зашла в храм. И вдруг стала рыдать. Слезы душили. Подошла незнакомая тетушка:
— Дочка, ты чего плачешь??
— Сама не знаю, — выдавила из себя. — Какое-то необъяснимое предчувствие горя.
А через несколько дней — звонок от сестры, где-то за месяц до первого Аниного приступа.
— Рита! Я видела страшный сон. Будто у меня внутри крыса! Я ее вытаскиваю, и больно так, кричу... Утром проснулась — а у меня голоса нет, еле хриплю.
— Но ты ее вытащила, выдернула?!
— Да. Выбросила.
— Это хорошо! Но все равно надо к врачу. Сходи, пожалуйста!
— Обязательно.
Но она закрутилась, конечно, забегалась, не успела — дела, дела. И о плохом уже вроде бы не думала: забылось.
А в начале ноября снова позвонила: «Ритуль, хочу сделать тебе подарок. Мы с тобой едем на Гоа! И возражения не принимаются!»
Пошла выкупать билеты — там все в первый раз и случилось: внезапный приступ боли, потеряла сознание. Вызвали «скорую», доставили в Военно-медицинскую академию неподалеку. Анюта позвонила уже оттуда, держалась бодро: «Ритуля, ты только не переживай. Со мной какая-то ерунда. Но медицина сейчас на грани фантастики — вылечат и забуду. Мы обязательно съездим на Гоа, как и собирались».
Она ни о чем не знала, раньше ведь врачи не говорили пациентам о таких диагнозах, только родственникам.
Я тут же начала названивать племяннице:
— Саша, ты знаешь, что с мамой?!
— Все нормально, — а голос просто убитый.
— Саша, не обманывай меня!
— «Что с мамой, что с мамой», — не выдержала она. — Рак у мамы! Рак!
Так я узнала страшную правду: неоперабельная четвертая стадия, шансов никаких.
Аню положили в больницу. Звонили ее друзья, коллеги — поддержать, посочувствовать. Но она ни с кем не хотела разговаривать: «потом, потом». Незадолго до смерти ей присвоили звание заслуженной артистки. И она с горечью сказала мне:
— Будут вручать — а ведь я даже платье не смогу надеть на церемонию, — ее тело было буквально синим от уколов, ни одного живого места. — И вот это... — Аня провела по голове, и в ее руке остались клоки волос. — Не могу смотреть в зеркало.
Она не кричала, не плакала, не истерила.
— И не смотри! — приказала я.
Пошла в магазин, купила машинку для стрижки волос и остригла Анюту наголо. Она повязала косыночку — получился прямо неземной красоты, святой образ.
— Дай-ка подкрашу губы, — кокетливо сказала сестра, достала помаду.
Я отвернулась и смахнула слезы. Анюта ни за что не должна была их видеть.
Помню, в очередной раз сидела у нее, зазвонил телефон. Аня ответила: «Не самое лучшее время для встреч. Потом. Когда буду здорова».
— Кто это? — спросила я.
— А, Дима Нагиев... — махнула рукой сестра.
— Слушай, а он мне нравится. Приятный мужчина.
Сказала это только для того, чтобы хоть как-то ее растормошить. Чтобы не было в палате этой жуткой звенящей тишины, от которой закладывает уши, болит голова и хочется выть.
— Сейчас-то он, конечно, заматерел, — вдруг улыбнулась Аня. — Звезда. А тогда...
Глаза у нее засияли, и я увидела прежнюю Анюту. Вспомнилось вдруг, как она говорила о Лицитисе — с таким же лукавым видом.
Слухи, будто у них с Дмитрием что-то было, ходили давно: в газетах писали, в клипе этом красивом они снялись... И все же я долго не могла поверить, что у Ани роман с Нагиевым, а напрямую у сестры не спрашивала — та привычно отшутилась бы, и все.
— Анюта?! — я с интересом посмотрела на сестру. — Ничего не хочешь рассказать?
— Нет.
— Прошу, скажи: мне же интересно! Ну?
— Какая ты любопытная... Ну да — было, было... Я серьезно влюбилась. Думаю, и он тоже... Но Дима был женат. А разрушать чужую семью — это не по моей части. Сейчас жалею, что принимала ухаживания женатых мужчин, неправильно это...
Я подумала про себя, что вряд ли они ужились бы с Нагиевым. Просто поубивали бы друг друга, наверное. Он производит впечатление человека взрывного, импульсивного. А сестра так и вовсе атомной бомбой была. Могла накричать, пульнуть чем-нибудь тяжелым. Первому мужу, тихому Саше, не доставалось — ну так он и не нарывался. А вот второму и третьему, насколько знаю, прилетало очень хорошо. Допекали чем-то...
Сестра так и не встретила свою судьбу. В больнице рассказала о последнем романе — мужчина, по ее словам, хороший, но значительно моложе: «Его папа с мамой о внуках мечтали. А я уже не в том возрасте, чтобы рожать. В общем, отпустила...»
Спросила, о чем она жалеет. Аня долго молчала. А потом ответила: «Знаешь, если выкарабкаюсь — не хочу больше быть актрисой. — И впервые за все эти годы я увидела слезы в ее глазах. — Буду заниматься бизнесом. Или придумывать одежду... Да хоть на телевидение пойду — вести программу о мистике. Почему бы нет, буду рассказывать про инопланетян. Сама порой чувствую, будто я с другой планеты. Но только не актрисой...» Я было открыла рот, чтобы спросить, почему она так решила, но Аня сказала, что очень устала и хочет спать. Заснула она мгновенно.
Могу лишь догадываться, что ее терзало и мучило. Однажды обронила: «В таком дерьме наснималась, кто это будет смотреть? А знаешь, как это больно, когда в кино не приглашают?» Признавалась: «Актрисам, особенно успешным, страшно завидуют. Женщинам, конечно же, мужикам-то не завидуют никогда...» Сейчас рассказываю, а в голове звучит голос сестры, ее интонации. Бедная, как же она мучилась!
Анютин последний фильм, который вышел при ее жизни, «Дом без выхода», мы смотрели уже в хосписе. Жуткое, роковое название. На экране шли титры, и я заметила вслух:
— Ань, какую же ты стерву играешь!
Она рассмеялась:
— Но ведь я такая и есть!
— Да ладно врать, ты хорошая.
— Просто ты меня плохо знаешь.
Вокруг Саши, Аниной дочери, между тем закрутился хоровод мошенников и проходимцев. Она в горе хваталась за любую соломинку:
— Если мама выздоровеет — отдам все, что у нас есть!
— Не сходи с ума, — говорила ей. — Я снова общалась с врачами. Шансов нет. Надо оставить маму в покое, дать ей нормально уйти.
— Нет, я ее спасу. Любой ценой! — отвечала Александра.
«Целители» требовали предоплаты за лечение. Мы с близкой подругой Ани спрятали все золото в ее квартире: понятно ведь, что вещи у Саши выманят, а помощи не будет.
— Саша, не делай глупостей, — просила я племянницу.
Но она металась. Говорила:
— Сказали: надо везти маму в Германию. Созваниваюсь с клиникой, покупаю билеты!
Но на другой день меняла решение:
— Сказали: не надо в Германию, будем лечиться тут. Есть отличный способ!
Один «целитель» убедил Сашу, а следом и Анюту испробовать голодание, вроде бы как оно убивает раковые клетки. Аня покорно ничего не ела, буквально шаталась уже от голода.
Потом эти люди под предводительством некоего продюсера Константина, называвшего себя другом Самохиной и даже последней любовью, буквально выкрали Анюту из больницы. Держали ее на квартире, делали якобы целебные клизмы, какие-то лечебные уколы... И Саша в этом участвовала — проходимцы совсем задурманили ей голову! Но шли дни, ничто не помогало, Ане становилось лишь хуже.
— В больнице хотя бы обеспечивают уход! — кричала я племяннице. — Колют обезболивающее! Ты же сама видела: врачи вечерами сидели готовили препараты, чтобы в правильной дозировке вколоть! Она мучается от боли, хотя и не показывает вида — ты хоть понимаешь?! — Просила, буквально на коленях умоляла Сашу: — Не мучай мать, верни в больницу!
А она твердила свое:
— Мы ее спасаем!
Константин при встрече спросил у меня с ехидцей: «Почему вы так хотите смерти своей сестры?»
Еле сдержалась, чтобы ему не врезать. Наконец раздавленная горем Саша осознала, что Анюте все хуже, и отвезла ее, еле живую, в хоспис. Врачи смотрели с ужасом: «Почему раньше не привезли, она же такие муки переживает?!»
Вкололи обезболивающее. И Аня наконец смогла хотя бы уснуть. Жить ей оставалось считаные дни. Но она не думала о смерти, говорила: «Я еще немножечко посплю — и все будет хорошо». Лишь один раз не выдержала: «По телевизору показывают, как у людей чудом новые органы вырастают! То почки, то печень... Чего же у меня новый желудок не появится?!»
Увы, чудес не бывает. Аня ушла от нас. Врачи позвонили под утро: «Не хотели вас будить, но...» Я все поняла. Да что уж говорить — предчувствовала накануне. Была в палате, у Анечки замерзли ноги. Надела ей шерстяные носочки. Она сказала: «Рита, я очень устала, давай ты сегодня уйдешь, — и попросила после паузы: — Помой меня. И, пожалуйста, накрась мне губы». Саму ее руки уже не слушались.
Я поняла, что она прощается. Помню, как ярко светило солнце в февральском небе, искрился снег и Аня задумчиво смотрела вдаль. Сердце мое сжалось от боли. Однажды сестра сказала: «Чаще всего человек умирает ночью — в два или в четыре часа». Ее не стало в два. Врачи потом рассказывали, что среди ночи услышали колокольный звон. Доносился он из храма неподалеку. Но ведь в храме в это время нет службы?! Тогда почему звон?! Совпадение?! Позже я где-то прочла: так бывает, когда уходит очень светлый человек.
О сестре я и сейчас не могу говорить без слез. Но нет-нет, не нужно плакать. Есть же поверье: им, нашим родным, на том свете плохо, если мы горюем и плачем о них, надо отпустить родную душу.
Немало мистики было после смерти сестры. Установили крест на могиле — он сгорел. Говорят, от свечки, но я не верю. Когда узнала об этом, подумала: «Анюте что-то очень не нравится». Кажется, догадываюсь, что именно могло ее рассердить. В газетах писали, будто она проходила омолаживающие процедуры, ей вводили стволовые клетки. До сих пор многие считают, что Самохина ушла из-за этих омолаживающих процедур. А она их и не делала никогда! Один раз только глазки «подтянула». Даже у Саши, племянницы, спрашивала — мало ли, вдруг я не в курсе? Но она ответила: «Что ты, ничего она не вводила!» Зачем врать, если не знаете?! Зачем врать?!
Почти все накопления сестры ушли на похороны. Пришли мужья, вспоминали Анюту очень тепло. Были коллеги, знакомые. Нагиев прибегал с шикарным букетом. После поминок заехали в ее последнюю съемную квартиру. И приятель сестры, крутого вида бизнесмен, прямо обалдел:
— Она тут жила?! Здесь же повернуться негде! А где подарки?! Ей же столько всего дарили поклонники: шубы, драгоценности...
Я ответила:
— Да раздарила! Она же у нас — широкая душа! Однажды спрашиваю: «Анют, а где шубка, что на тебе была в прошлый раз, красивая такая?» — «Знакомая попросила, говорит, ходить не в чем. Я и отдала...»
У мужчин ее бывших все хорошо. Самохин счастливо женат, актером, правда, так и не стал. У Дмитрия вроде бы какой-то бизнес. Женя зарабатывает массажем. Арнис в порядке, Дмитрий Нагиев вовсю хохмит с телеэкрана... И только Анюты с нами нет.
Почему она ушла? Судьбой было назначено так мало прожить? Или вправду чужая зависть сгубила? Даже если было очень трудно, неприятности наваливались, сестра всегда «держала спину», производила впечатление успешной и счастливой. Известная актриса, красавица, мужчины вокруг так и вьются, бизнесом занимается... Сестра как-то признавалась: «Знаешь, иногда прямо спиной чувствую жуткую ненависть. Поворачиваюсь — стоит женщина незнакомая и буквально сверлит меня злобным взглядом. За что? Я ее не знаю совсем и ничего плохого ей не сделала». Думаю, многие Анюте завидовали. А есть люди злые, с «черным глазом»: вот позавидовали тебе такие раз, второй, третий — и жизнь пошла кувырком.
Первые месяцы без сестры я буквально сходила с ума. От горя, от боли. Включаю телевизор — а там кино с сестрой. И сижу реву: «Аня, так плохо без тебя!» Спасибо всем, кто поддерживал, был рядом.
Однажды приснилась она мне. Будто спускаюсь в подвал — и вдруг вижу там театр. И выходит сестра. Красивая, как в клипе с Нагиевым. В черно-бордовом струящемся платье. Я беру Анюту за руки, физически чувствую ее касание. Аня улыбается, словно знает, что именно хочу спросить:
— А ты что думаешь, мы тут бестелесные? Нет. Я в театре работаю, все у меня хорошо.
Я ей рассказываю во сне:
— И у нас порядок. Сашенька родила Евочку, внучку твою, такая пацанка растет! Они мне часто звонят, в гости приезжают, поддерживаем друг друга.
А вдруг правда? Живет сестра где-то в невообразимых далях, подает мне знаки через сны... И мы с ней можем пообщаться, пошушукаться, совсем как раньше. Почему бы нет? Я в это верю. Очень хочется верить...
