Русская мама кубинца Энрике Вилара

Фото с сайта http://www.menswork.ru/?q=node/307

Текст: Виктор Кузьмин

С нацистской гидрой сражались плечом к плечу люди всех национальностей, со всех уголков нашей планеты. Одним из них был Энрике Вилар – советский орденоносец. Он геройски погиб за 100 дней до Великой Победы!

…Утром 30 января 1945 года комбат 3 батальона 409 стрелкового полка 137 дивизии Второго Белорусского фронта, восстанавливая картину ночного боя за посёлок Фюрстенау в окрестностях г. Эльблонг, Восточная Пруссия, нашёл на рыхлом, местами грязно-сером талом снегу вызвавший на себя шквальный огонь врага взвод, а точнее, всех, кто оставался в нём перед атакой. Совсем юный младший лейтенант Красной армии лежал впереди всех лицом к вражеским окопам, зажав в вытянутой ладони новенький пистолет. По всему было видно, что он поднял своих бойцов в атаку, несмотря на то что огненные пулемётные трассы врага буквально рвали в клочья темноту ночи и не оставляли в живых никого на своём пути. Отстреливаясь длинными очередями, в сумасшедшем желании спастись фрицы не жалели патронов. Но они и предположить не могли, что та лобовая ночная атака горстки русских была всего лишь отвлекающим манёвром: основным силам батальона удалось сокрушить гитлеровцев внезапными ударами с флангов и тыла. По сути, победа была добыта с минимальными потерями: в других ротах – три человека, «и этот взвод», сухо отметил комбат для рапорта наверх. И его чёрствость можно было понять: до фашистского логова оставались считанные вёрсты, а бойцы в мыслях уже брали Берлин. Этот день все приближали, как могли, но никто даже представить не мог, что победа так близка. До неё оставалось 100 дней и ночей!..

…Имя молодого павшего в том бою героя-кубинца и его необычная судьба стали известны в основном благодаря публикациям кубинского историка Хорхе Вехебера  и многолетним кропотливым поискам русского писателя Валентина Томина. Ветеран Великой Отечественной, Валентин Романович в 1973 году, работая над книгой «Дом на Красной Талке», заинтересовался фактами из жизни юного кубинца Энрике Вилара Фигередо, воспитанника Ивановского интернационального детского дома. Со временем он написал о нём книгу «И мы вместе будем бороться…», которую тут же перевели на испанский язык. В 1932 году семилетним ребёнком Энрике Вилара – сына революционера-подпольщика – благодаря деятельности Международной организации помощи борцам революции (МОПР) пароходом привезли в СССР. Это случилось после того, как его отца Сессара Вилара, руководителя подполья в городе Мансанилья провинции Орьенте, арестовали и бросили в тюрьму, а мать – Каридад Фигередо – осталась с четырьмя детьми без средств к существованию.  

«…Отец, ты борись за великое наше дело, а потом я приеду, и мы вместе будем бороться», – писал в 1935 году своим родным на Кубу 10-летний Энрике Вилар. Почти два года прилежно изучал он русский язык в Москве, в детском доме, а потом его перевели в знаменитый Ивановский интернациональный детский дом. В нём Энрике жил и учился вместе со 140 воспитанниками из Испании, Болгарии, Греции, Китая, Италии и других стран, которые говорили на 26 различных языках. Языком дружбы для всех стал русский, который помогал переносить горечь разлуки с родиной, близкими и родными.  СССР стал для кубинского мальчишки, как и для всех воспитанников, второй родиной. Поэтому 22 июня 1941 года Энрике в числе 50 интердетдомовцев без всякого сомнения написал заявление с просьбой отправить его на фронт. Но тогда ему, да и всем другим, отказали – ещё не было и шестнадцати. Лишь в апреле 1942 года его всё-таки приняли в снайперскую школу МВО, а осенью 1943 года Энрике Вилару было присвоено звание младшего лейтенанта. На фронт он попал только к декабрю 1944-го, да и повоевать, к сожалению, удалось совсем немного…

После долгих лет забвения имя молодого интернационалиста было вырвано из небытия. Спустя 40 лет, 20 февраля 1985 года, мы почти ночь напролёт провели с писателем-фронтовиком Валентином Томиным, уже к тому времени издавшим несколько книг о судьбах воспитанников Ивановского детского дома,  в редакции вещания на страны Латинской Америки на Пятницкой, 25, в ожидании сообщения ТАСС об Указе Президиума Верховного Совета СССР о награждении кубинцев Энрике Вилара и Альдо Виво орденами Отечественной войны первой степени (посмертно), чтобы оперативно прокомментировать документ и разнообразить официальный строгий текст дополнительной информацией. К тому времени в латиноамериканской редакции на испанском языке мы уже подготовили и выдали в эфир около 20 программ по страницам биографии молодого кубинского антифашиста, воспоминаниям ветеранов – его друзей и однополчан.

А в тот вечер Валентин Романович ещё и ещё раз рассказывал мне, как их с Виларом фронтовые дороги пересекались в боях за освобождение Польши. «Наша танковая часть, – вспоминал ветеран-писатель, – поддерживала огнём наступление как раз того 409 стрелкового полка, и мы почти рядом с Энрике шагали к Победе, теряя в пути своих однополчан. 25 января наши танки вышли к морю, к заливу Фриш-Гаф, а пехотинцы заняли городок Толькемит, блокировав  крупный вражеский город и порт Эльбинг. Так Восточно-Прусская группировка фашистских соединений была отсечена от остальной Германии. Эти воспоминания, – отмечал Томин, – помогали мне в поисковой работе об Энрике Виларе, а знание о том, что на Кубе живут его родственники, помогало преодолевать все трудности и неудачи при организации встреч с ветеранами и написании статей и книг». Радиопередачи, которые мы вместе с писателем готовили тогда об Энрике для латиноамериканских слушателей московского радио, вызывали небывалый интерес.

В декабре 1985 года мать и сестра Энрике – Каридад Фигередо и Хеорхина Вилар – приезжали в Москву. Продолжительный и нелегкий путь из Гаваны преодолели они, чтобы побывать в тех местах, где жил, учился, сражался и погиб их сын и брат. Сначала кубинки несколько дней провели в Польше: побывали в деревеньке – теперь по-польски она называется Ксенжно, – за освобождение которой отдал свою жизнь молодой антифашист, а затем на его могиле, на воинском кладбище польского города Бранево. Из Польши они везли на Кубу вазу с землёй с могилы их сына и брата, а также фуражку советского офицера, подаренную им во время одной из встреч с нашими ветеранами в Варшаве. 

В Москве, где в середине тридцатых годов они уже некоторое время жили, и на этот раз их ждали новые удивительные впечатления и восторги, а также не менее волнительные и эмоциональные встречи с друзьями и однополчанами Энрике. Мне повезло – удалось быть свидетелем и даже переводчиком некоторых диалогов и бесед. Самой впечатляющей, по мнению всех присутствовавших, была встреча кубинок с Серафимой Петровной Щербаковой, которую, уходя на фронт, Энрике назвал второй, «русской мамой». Она состоялась 25 декабря не в Дмитрове, где жили Щербаковы, постояльцами у которых в конце 1944-го были Вилар с другом Виктором Елисеевым, а в подмосковном Калининграде, где 83-летняя Серафима Петровна после перенесённого инфаркта несколько месяцев провела в больнице, а потом оказалась на попечении дочери Людмилы.

В тот вечер Серафима Петровна, не вставая, сидела в кресле, укутанная пледом, внимательно вглядываясь в лица каждого из приехавших, будто пытаясь найти знакомые черты своего Виларчика. Каридад и Хеорхина были рады домашней обстановке и таким же беседам «только для своих». На глазах у обеих – слёзы, и они ничуть не скрывали своих чувств. Да и журналисты, оказавшиеся в тот вечер в небольшой квартире Щербаковых, тоже испытывали совершенно необычное волнение.

«Он такой маленький, черноволосый был, совсем ещё мальчик, – начала Серафима Петровна свой рассказ, и словно с какой-то особой молодостью от воспоминаний стали светиться её глаза.  – Такой стеснительный и добрый. Часто, бывало, задумается надолго, молчит. Подойду, поглажу его по голове, спрошу: «Ну что ты, Виларчик?» А он лишь добродушно улыбался в ответ. Очень любил он печку топить. Бывало, сидит, полешки в огонь подкладывает и что-то по-своему напевает… Когда с дочерью моей старшей, Маргаритой Сергеевной, познакомился (она редко в войну заходила, была на трудфронте), сказал, что у него сестра тоже Рита. А уж с Людмилой Сергеевной дружил, прямо как брат родной. Да и Володеньке, сыночку моему, всё сахар приносил или ещё что вкусненькое, – вспоминала Серафима Петровна. – Очень добр был к нам».   

«Почти полгода прожили Энрике Вилар со своим другом, таким же молодым лейтенантом, Виктором Елисеевым в нашем доме, – продолжала воспоминания мамы дочь Людмила Сергеевна. - В ноябре 1944-го, буквально незадолго до их отъезда на фронт, мы сфотографировались: Энрике Вилар, Виктор Елисеев, Игорь Громов, Вера Чернышева и я. Конечно, никто из нас и предположить не мог, что будет этом снимок последним запечатлевшим нашего друга...» – и она протянула матери фото, давно ставшее семейной реликвией Щербаковых. Серафима Петровна необыкновенно бережно взяла пожелтевший от времени снимок, порывисто поднесла к губам и поцеловала изображение юного кубинца. «Виларчик, никогда тебя не забуду», – с какой-то уверенностью твердила она. Потом фотографию взяла Каридад Фигередо и, поддавшись тому же безотчётному материнскому чувству, несколько раз поцеловала изображение сына.

Из последовавших тем вечером воспоминаний стали известны и другие факты из жизни Энрике. Здесь впервые за долгие годы он по-настоящему ощутил тепло семейного очага. А когда ему пришло время ехать на фронт, в маленькой квартирке Щербаковых маленького домика № 62 на улице Пушкинской города Дмитрова наметили прощальный вечер. Несмотря на скудность стола, продуктов совсем негусто, нажарили целую жаровню картошки на маргусалине – лакомство в те годы, да и селёдочки на рынке удалось прикупить. Выторговала Серафима и немного зелёной водки «Тархун», но обманул торговец, разбавил. Хотя за столом виду никто не подал. Тактичные ребята, по-взрослому аккуратные и внимательные, будто и не квартиранты вовсе, а родные дети. Всего полгода под одной крышей жили, а уже словно братьями стали двум дочерям и маленькому сынишке. И слёзы на глаза навернулись, когда после очередного тоста за победу её Виларчик, сидевший рядом, вдруг сказал: «Серафима Петровна, слушайте, что я вам скажу. Вы стали для меня второй, русской мамой. Когда кончится война, если останусь жив, то к первой, к кому приеду, это к вам. Я вас полюбил, как свою родную мать. Спасибо за всё, что вы сделали для меня».    

Эти воспоминания добавили в вечернюю беседу матерей новые эмоции и слёзы.  «Я счастлива, что у моего сына в последние дни его жизни была такая мать, как вы, – твердила Каридад Серафиме. – Его вторая, русская мама». Кубинка нежно обнимала Серафиму Петровну и целовала её. «Я рада, что Энрике ушёл в свой последний бой с вашим материнским благословением», – пожилая кубинка ласково гладила руки названной мамы Энрике и сжимала их в своих руках, словно пытаясь согреть.

«После отъезда Вилара все мы с большим нетерпением ждали писем от него, – продолжала Людмила Сергеевна. Долгожданную весточку принесли в дом 11 февраля 1945 года, это хорошо видно по почтовому штампу. Мы много раз читали и перечитывали его послание, безмерно радовались первой весточке от нашего друга, даже не подозревая, что это его последний, прощальный, предсмертный привет. Тогда среди прочего личного Энрике писал своим друзьям: «Сейчас мы гоним немцев по Восточной Пруссии. Хочу сказать, что не так страшен чёрт, как его малюют. Только надо побольше храбрости и инициативы, тогда ты всегда будешь победителем. Ну, друзья, простите, что мало пишу. Скоро в бой». Прочитав вслух всё это послание из января 1945-го, Людмила Сергеевна протянула его Каридад со словами: «Дорогая мама Энрике! Сорок лет мы хранили это письмо нашего друга и побратима. Теперь мы передаём его вам в дар как память о вашем сыне-герое». Принимая эту бесценную реликвию в затрепетавшие от волнения руки, старая кубинка произнесла слова, прозвучавшие щемящей сердце клятвой: «Благодарю за долгую и верную память о сыне, за этот очень дорогой подарок. Это письмо я буду хранить  в нашем доме как самую дорогую святыню. А когда умру, его будут беречь мои дети и внуки!».  

Ещё одной незабываемой встречей на следующий день пребывания в Москве Каридад и Хеорхины стало их общение с Михаилом Петровичем Зуевым – бывшим командиром Энрике. В торжественной обстановке в посольстве Кубы в Москве ветеран по-солдатски сухо отмечал, что взвод Вилара принял огонь на себя. И, словно вновь переживая тот полный драматизма бой, Михаил Петрович заметил, что самое главное – и молодой командир взвода, и его солдаты не дрогнули, а дали возможность всему батальону продолжать атаку. «Вы можете гордиться своим сыном и братом», – заключил седовласый фронтовик.

Фото с сайта  http://www.menswork.ru/?q=node/307

Каридад Фигередо, словно успокаивая его, отвечала: «Я знаю, что вы были боевым командиром, что несколько раз ранены и имеете высокие боевые награды. Вам много раз приходилось посылать в бой своих солдат, и не все они дожили до победы. Миллионы матерей в той войне не дождались своих сыновей, а миллионы детей не увидели возвращения своих отцов. Как мать я скорблю о своём сыне Энрике, и как мать горжусь тем, что он погиб героем, за правое дело в борьбе с фашизмом».

Вечером того же дня машины везли нас в подмосковный Дмитров, где в местной школе № 10 мать и сестру кубинского героя-антифашиста Энрике Вилара чествовали дети, подготовившие настоящий праздник. Ребята единодушно избрали Каридад Фигередо в почётные пионеры и повязали ей красный галстук. Они заверили кубинских женщин, что в их школе будет создан отряд имени Энрике Вилара. И, как показало время, слово своё они сдержали. 

Пять дней пребывания Каридад Фигередо и Хеорхины Вилар в Москве, насыщенных долгожданными, нескончаемыми и незабываемыми встречами и беседами, пролетели, как одно мгновение. Конечно, не без слёз и надежд на новые встречи мы прощались в аэропорту «Шереметьево-2»: люди разных поколений, русские и кубинцы, связанные одной общей памятью – о молодом командире Великой Отечественной младшем лейтенанте Красной армии кубинском юноше Энрике Виларе, погибшем за освобождение Польши.